Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов - Эрнст Параквин

наступления в охват силами кавалерии и вызывавшими ужас броневиками. Пустынные ландшафты Месопотамии идеально подходят для боевых действий именно этих родов войск. Плоская степь повсеместно позволяет маневрировать конным отрядам и бронированным автомобилям. В пересохших руслах рек (вади) всегда есть участки, которые позволяют пересечь их даже броневикам.

Упавший боевой дух прежде всего турецких войск и младшего командного состава, приводивший к панике в случае внезапного появления английской кавалерии и броневиков на фланге и в тылу, делал бесполезными любые принимаемые высшим командованием меры, хотя оно пыталось по возможности препятствовать атакам подобного рода за счет сильного эшелонирования имеющихся войск на открытых флангах. Возможно, сегодня к такому провалу этих частей отнеслись бы более снисходительно на фоне того, как несравненно более спаянная и лучше оснащенная итальянская армия не смогла выдержать ни одной атаки в охват армии Уэйвелла. Да и в Киренаике раз за разом повторялась одна и та же пьеса – британцы уничтожали одну группу за другой.

Я вынужден был еще тогда признать – и позднее сам пережил подобное во время боев за Баку – пехота беззащитна против броневиков на открытой местности. Противотанковых средств тогда еще не имелось. Полевая артиллерия, которой приходилось принимать на себя эту миссию, не могла поспеть везде. К тому же и артиллерийское наблюдение было крайне осложнено отсутствием высот, с которых можно было действовать, избежав воздействия марева в воздухе над раскаленной землей.

Не могу не упомянуть здесь, что осенью 1915 г. я пережил в Галиции во время боев на Малой Стрыпе внезапный прорыв русских броневиков во фланг 48-й резервной дивизии, так что даже в германских войсках ненадолго началась паника и последовали крупные потери, в том числе в артиллерии[108]. Мне было ясно, что в Месопотамии истощенные голодом и жарой турецкие войска крайне переоценивали истинную степень опасности, немедленно выходя из-под контроля командования. Несмотря на такие личные выводы, я должен был в интересах дела подходить к таким фактам провала с должной строгостью. И таких внутренних противоречий у командования редко удавалось избежать.

Местность в Месопотамии лишь в незначительной степени благоприятствует обороне. Даже там, где фронт – как в Джебель-Махул и Джебель-Хамрин – может опереться на господствующие над окрестностями высоты, остаются открытыми фланги. На таких участках возможно только активное ведение обороны с сильным эшелонированием на флангах. Однако при всей простоте и ясности ситуации на деле возникали изрядные трудности. Во-первых, такое эшелонирование в принципе было сложно сильно растягивать в пустынной местности – что без особенных оговорок возможно в достаточно освоенных местностях, – ведь тогда было невозможно снабжение водой. Поэтому выдвигать прикрытие флангов надо было только при активности противника. Кроме того, необходимо было поддерживать их мобильность и достаточное снабжение продовольствием и водой из обозов. Однако при состоянии, в котором находилась турецкая армия, это было заведомо невыполнимо.

Осуществление самых многообещающих оперативных и тактических решений в Месопотамии чрезвычайно сильно зависело от подготовки. Англичане, располагавшие для этого почти неограниченными средствами, с самого начала имели, таким образом, преимущество.

Тщательная подготовка почти любой британской операции должна быть признана образцовой. В большинстве случаев противник сознательно отказывался от такого имеющего столь мощный эффект фактора, как внезапность. Почти всегда вполне возможно было своевременно обнаружить место предстоящей атаки по неоднократным рекогносцировкам и сосредоточению крупных сил кавалерии и броневиков. Зачастую разведка и становилась началом операции выделенных для нее сил. А после проведения ее последние возвращались на исходные позиции.

Рекогносцировки, как правило, проводились несколько раз, пока, наконец, не начиналась собственно атака. Они явно имели целью не просто познакомить войска с местностью, но и приучить пехоту к усилиям на марше, а также потренироваться во взаимодействии артиллерии и пеших частей. Кроме того, они вселяли в противника неуверенность относительно сроков самого наступления. Открытым оставался и вопрос, идет ли здесь речь об отвлекающем или все же о главном ударе. Тем самым удавалось даже создать определенный момент неожиданности.

Вполне возможно, что столь методичная подготовка и предварительное согласование манеры атаки были особенно необходимы в случае с индийскими дивизиями. Однако никак нельзя забывать и о том, что безусловно важная личная рекогносцировка командиром под прикрытием патрулей в Месопотамии была далеко не безопасна. Ведь как только становилось известно о признаках предстоящих боевых действий, поблизости от войск собирались обыкновенно превосходно пользовавшиеся такими сведениями племена бедуинов, чтобы непременно застать финал боев. И сколь бы ни избегали они прямого в них участия, столь же охотно они выходили на пути отхода. Излюбленной целью их нападений были, разумеется, и патрули, и ведущие рекогносцировку штабы.

При оценке реалистичности любых решений командования в Месопотамии следовало подходить с совершенно иной меркой, нежели привыкли германские офицеры на основании известных им европейских обстоятельств. Прежде всего решающую роль играл подсчет времени, что уже было показано выше в связи с предложением господина фон Папена. Однако я хотел бы привести здесь и еще один пример – отправку действовавших в Синджаре частей Ревандузской группы в Алтын-Кёпрю в апреле – мае 1918 г.

Предстоял переход, если считать по карте, в 200 км. Если добавить две дневки, а также учесть состояние войск, что давало длину дневного перехода лишь в 20 км, можно было бы полагать, что весь этот маневр будет произведен в течение двенадцати дней.

Однако здесь решающую роль играли переправы через Тигр, Большой и Малый Заб.

Через Большой Заб вообще не было ни одного постоянного моста. При этом он отличался течением, которое отправленный мною для руководства работами по переправе германский инспектор по саперной части майор османской службы Люль[109] сравнил с тем, что наблюдается в верховьях Рейна[110].

Фраза о мосте через Тигр у Мосула давала бы неверную картину. Ведь каменный мост был построен на участке, подверженном половодью, так что оканчивался там, где начиналась пойма реки шириной еще 200 м. При низком уровне воды ее можно было пересечь по понтонному мосту, но при половодье его точно разнесло бы. А с января по середину мая 1918 г. уровень воды в Тигре был высоким. Когда же можно было вновь наводить наплавной мост, то из-за неумелого обращения с ним он был тотчас разорван, унесен и прибит к берегу значительно ниже города.

Запасов материалов для строительства мостов у штаба уже не было. То, что имелось, пришлось отдать в 18-й корпус. И этого запаса как раз едва хватало на переправу длиной около 200 м. А Тигр мало где бывает ýже 200 метров. Так что 18-й корпус не имел возможности выбирать место переправы, выгодное с