Воспоминания с Ближнего Востока 1917–1918 годов - Эрнст Параквин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из порой довольно бурных обсуждений Халила с Джафаром Тайяром, из бесед с Саффедом и немецким летчиком я все более убеждался, что здесь ни о какой английской атаке речь не идет. Но я был уверен, что Джафар Тайяр Бей попросту не способен руководить этим сложным боем, который надо прервать еще до его исхода, а с другой стороны – добровольный отвод 18-го корпуса на очень сильную позицию Эль-Фата рано или поздно случился бы, и я использовал все свое влияние на Халила, чтобы решение командира корпуса было одобрено без излишних дискуссий. Халил, который, что вполне естественно, чувствовал крайнюю неуверенность во всех оперативных вопросах, с видимым облегчением принял мое предложение. Его очень удручали конфликты с подчиненными, которые по турецкому обыкновению немедленно начинали отказываться от своих постов.
Теперь было куда важнее немедленно обсудить с Джафаром Тайяром первые меры для закрепления корпуса на новых рубежах. Англичане так и не атаковали такую сильную позицию, шедшую по круто вздымавшейся из пустыни и унылой гряде «Гор Края Света», как их назвал один набожный мусульманин в армии, стоявшей в Джабель-Хамрин. Она оставалась за турками до конца. Операции на Тигре на этом были окончены. Британцы не стали прочно занимать Тикрит, а остановились под Самаррой, где подвели вплотную к позиции железную дорогу, от которой вообще отдалялись неохотно.
Как и ассирийцы тысячи лет назад, Халил и я с нашими сопровождающими пустились теперь в 36-часовое путешествие на древнем сплавном судне – келлеке, на которых всегда ходили по Тигру; мимо знаменитой «каменной пирамиды Лариссы», как называл Ксенофонт зиккурат Нимруда на храмовой горе ассирийской столицы, затем к позициям 18-го корпуса в дефиле Эль-Фата, через которые в незапамятные времени пробила себе путь река, как и Рейн под Бингеном.
В ясные и уже прохладные декабрьские дни мы отправились по глухо звучавшей и неожиданно поддавшейся под копытами наших коней гипсовой почве с невидимыми глазу кавернами, проехав вдоль высот красных гор и осмотрев новые позиции 18-го корпуса. Взгляд уходил по бескрайней дали вниз по пустыне, покоившейся под нами, словно застывший океан.
Вечером, усталый, я разбивал палатку. И тут посреди ночи я внезапно был разбужен. Германский радист передал мне тревожные известия о новых атаках англичан на 13-й корпус. Я тут же накинул шинель. Из-под навеса казино раздавались нестройные крики, смех и шум. Когда я откинул полог, на меня взглянули Халил и Джафар Тайяр в окружении своих офицеров, они явно выпивали и были заняты игрой. При моем появлении шум прекратился. Мое неожиданное появление встретили неловким молчанием. И едва я успел договориться с Халилом, что мы выезжаем завтра рано утром, и выйти из палатки, как крики и смех вновь прорезали тихую ночь в пустыне.
На автомобиле мы поспешили по ближайшей проезжей дороге от Калат-Шергат через Мосул – Киркук в Тус-Хурматлы (то есть «соленые финики»), где на соленых источниках начинались красивые заросли финиковых пальм, тянувшиеся до Кифри.
В штаб-квартире 13-го корпуса нас принял новый его командующий, преемник снятого по запросу Фалькенгайна Али-Ихсан-паши и весьма приятный в личном общении человек, полковник Селахэддин-бей[97].
Было 7 декабря 1917 г. Вскоре после нашего прибытия германский лейтенант Брунов из радиоотряда передал нам официальное сообщение о заключении перемирия между Россией и Германией[98], известие, которое вызвало настоящее ликование.
Донесения с фронта были куда безрадостнее. Позиция Джебель-Хамрин к западу от Диялы была потеряна. Британцы заняли Кара-тепе (то есть «Черную гору») и выдвинули войска, будучи уже на полпути к Кифри. Со вчерашнего дня положение не изменилось.
Подполковник османской (и майор баварской) службы Ройсс доложил мне, что никакой серьезной атаки и не было. Командир 6-й дивизии подполковник Яхья-бей оставил поле боя без борьбы.
Следовало обязательно противодействовать подобным проявлениям разложения в командовании. Позиция по Хамрину была подготовлена к обороне. Командир был совершенно не уполномочен сдавать ее без боя. Англичане из-за подобного поведения турок стали особенно заносчивы, так что под Кара-тепе пошли напролом через горную позицию и небольшими силами вырвались вперед. И здесь им можно было оставить кое-какую памятку.
Я предложил Халилу на следующий день провести атаку с двойным охватом на холмистой местности под Кара-тепе, а вот унылый Джебель-Хамрин оставить противнику. Возражение Халила, а стоит ли вообще сражаться за эту пустыню, я отклонил тем, что в данном случае дело не в этом. Тут важно поддержать моральный дух командования и войск, которым обязательно надо еще раз показать, что они еще владеют собой, а не полностью сданы на милость англичан. Следовало довести до сознания подчиненных нашу волю, чтобы они не обращались в бегство при первых же выстрелах. Кроме того, мы не должны были оставлять противнику полную свободу действий, а по меньшей мере поддерживать его на расстоянии удара и беспокоить его.
Мой турецкий обер-квартирмейстер майор Бассри-бей[99], говоривший по-французски, решительно отклонил мой план. У него уже не было никакой веры в наши войска. Но я продолжал настаивать на своем предложении, так что Халил обещал мне передать его Селахэддину. Побудить его просто отдать приказ не удалось.
Прошли вечер и ночь. Наступило утро. Халил-паша пригласил меня вместе с ним осмотреть тыловую позицию под Тус-Хурматли. Я с удивлением спросил его, а обсудил ли он уже мой вопрос с Селахэддином. Страшно смутившись, он ответил отрицательно. Я же весьма настойчиво объяснил ему, что положение 13-го корпуса и армии в целом станет прямо отчаянным, если мы утратим еще и плодородный район финиковых пальм под Кифри. Следует в любом случае предпринять хотя бы попытку вновь занять позицию под Кара-тепе, ведь иначе она может послужить англичанам исходным пунктом для наступления на Кифри в любой момент. По моему убеждению, под
