Елки-моталки - Владимир Чивилихин

Когда солнце опустилось за хребет, Пина ушла к стану. Урчащая Учуга словно прибавила голосу, и от нее потянуло влагой и холодом. Гольцы облило розовым закатным светом, а долина быстро затенялась, и в ней свежело. Пина умылась в реке, перебрала рюкзаки, мешки, ящики. Продуктов-то, оказывается, не густо. Картошки на два присеста, масло прогоркло, консервов и десятка банок не набиралось. Был хлеб, но его эта орава скоренько умнет, если возьмется. Правда, лапша есть и сахару еще много. В общем, на два дня всего хватит, а там в город...

Пожарники пришли в сумерках, поужинали, покурили и полезли в палатку.

- "Большую медведицу" я раз попробовал, но дошел, - донесся голос Гришки.

- А что это за медведица?

- Это пива отпиваешь и доливаешь из бутылки белой. Потом запиваешь этим ершом и обратно доливаешь. Давишь, пока ничего не останется. Ну, я дошел! Так чистило, что об забор губу разорвал.

- Орел ты, Гриша! Правда ведь, дядя Федя, орел?

- Да еще какой! - отозвался Неелов.

- А что ты еще пил? - подзадорил кто-то Гришку.

- Одеколон, - взялся объяснять Колотилин. - Жгет, будто пожевал крапиву, но действие - ничего! Политуру пил. В нее надо соли сыпануть, а когда уж осядет - тогда. Да чего я, мужики, только не пил! "Самосвал" пил, "Кровавую Мэри"...

- Кого-кого?

- "Кровавую Мэри". Это водка с томатным соком. Русский коктейль пил...

- А это что?

- А это сто грамм московской выпьешь, потом сто грамм столичной и попрыгаешь малость, чтоб перемешалось...

В палатке кто-то засмеялся:

- Врешь ты все, Гриня!

- И правда вру, - согласился Колотилин, и снова послышался добродушный смех.

Пина тоже улыбнулась и перестала слушать. Ей хотелось спать. У костра уже сладко сопел Бирюзов, а Родион все пил свой соленый чай, оглядывал темную долину и звездное небо. Пина сидела напротив, следила за его взглядом и силилась понять, о чем он думает, осматривая эти черные склоны, далекие сполохи пожара. Млечный Путь, что рассыпался полосой прямо над долиной.

- Пина! - тихо окликнул Родион.

- А?

- Ты видела когда-нибудь спутник?

- Нет. - Пина даже сама поразилась тому, что действительно ни разу в жизни не замечала на небе спутников, которые, как пишут, похожи на летящую звезду. Их запустили, наверно, уже больше сотни, но почему, правда, не видать?

- Хоть бы какой усмотреть, - сказал Родион. - Наш или американский все равно...

- А зачем? - поинтересовалась она.

- Ты бы полетела вообще-то?

- А ты?

- Хоть сейчас!

- Без тренировок?

- А я тренированный, - засмеялся Родион. - И знаешь, о чем я подумал?

- Ну?

- Спутники ведь можно приспособить для нашего дела.

- Как?

- Пожары с них засекать.

- Неужели правда, Родион?

- А то!

Они помолчали. Уже давно пора было спать, и Пина спросила:

- Сюда змеи не приползут?

- Ты в палатке ляжешь.

- А вы с Александром где?

- Если потеснятся - тоже. Буди Саньку.

Потеснились. В палатке продолжался какой-то разговор. Пина долго разворачивала мешок и влезала в него, прислушиваясь к спору.

- Ишь ты, "любить своих врагов"! Люби. А меня не заставляй, у меня своя голова. Любить врагов! Хреновина все это...

- Постой, а если у него вера такая? А?

- Вера! Это дура-вера.

- Не-ет, всякую веру надо уважать.

- Уважать? Нет, шалишь! Не всякую! Слышь, Баптист, вот ты говоришь, что у тебя в России и дочка, и сын, и жена, и дом. Так? И вот я тебе становлю вопрос. Будто к тебе в избу лезет зверь. Так? Ты тоже оружию не возьмешь?

- Топором ссяку, - послышался в темноте несильный голос Баптиста.

- Ага! А если бандюга?

- Ссяку.

- Ага! Тут я тебя и съел! А если на Россию, положим, бандюга вроде Гитлера?

- Это другая статья! На том свете, перед богом-то, все...

- Другая статья! На том свете! Дом-то твой не на том свете, а в России стоит! Гриша, слышь?

- Чего? - отозвался Колотилин.

- Ты служил?

- А как же!

- Родион! А ты?

- Действительную отсаперничал, - отозвался Гуляев. - А под конец в десанты попал...

- И я служил. А дядя Федя насквозь войну прошел. И Гуцких тоже. И вот, - слышь, Баптист? - ты думаешь, мне лить свою кровь охота? Дураков нету. Однако гляди, Родион, в случае чего, значит, мы с тобой должны детей этого Баптиста оборонять?

- Выходит, так, - подтвердил Родион.

- А почему?

- Кто их разберет, елки-моталки! - подзадорил Родион.

- Кто? А мы? Разбере-е-ем, неправда! Я знаю, где тут корень. Просто он стерво, кусок несчастный - думает на чужом хребту в рай въехать.

(Оборонять? Это, конечно, придется в случае чего, но вот и войны нет, а дезертиры есть. Если не работает кто или вполсилы норовит, - значит, он на чужом горбу едет. Все люди зависят друг от друга: труд этих хороших мужиков идет какими-то тайными путями, распределяется и хоть немного, да подкармливает дармоедов. Нет, если б каждый нес свои два пудика, много всем бы народом можно унести!..)

- А я так полагаю, - послышался чей-то насмешливый голос, - что на том свете, если он есть, тоже разберутся и за такую подлость заставят век пожары тушить...

- Пожары! - Голос был неразборчивым - дядя Федя, видно, совсем засыпал. - Вот нас подо Ржевом мололо...

- Слышь, Баптист! Значит, ты так и не возьмешь оружию?

- У нас запрет под присягу становиться, - смиренно сказал Баптист.

- "Запрет", - передразнили его. - Врешь ты все! Кусок свинячий, с-с-сука!

- Тихо! - предостерег Родион. - Девчонка тут.

Пине было слышно, как пожарники покашливают, посапывают и шмыгают носами, как ворочаются, тревожа соседей. Должно быть, они чувствовали, что работы с этим пожаром мало, и не берегли силы, хотя знали - Родион все равно подымет их завтра чуть свет.

- Пожары! Пожары еще ничего, - послышался смутный, полусонный голос Неелова. - На пожарах-то... это... еще туда-сюда...

- Да что же еще хуже? - вдруг раздался въедливый голос Евксентьевского.

- А тебе тут тоже плохо? - Крепкий голос, что "ел" Баптиста, нашел другую мишень. - Правда, мы ваньки и ничего не понимаем, а ты говори о своем, будто мы тебе ровня. А? Говори!

- Ну скажите, сколько вам платят за такую лошадиную работу? презрительно спросил Евксентьевский.

- Сколько ни платят - все наши. А ты, парень, что ни скажешь - все поперек пуза...

- Товарищ Гуляев, вот сколько ты в месяц получаешь? - гнул свое Евксентьевский.

- Сто двадцать, - сказал Родион.

- И это деньги?!

- Да за прыжок десятку, но разве только в этом дело?.. Вот что давайте-ка спать. Ша!

Евксентьевский хотел добавить что-то еще, но его оборвали, да и сам он, видно, вспомнил, что слово Родиона тут закон, замолк. Скоро храп послышался в палатке, а Родион в темноте все сцеплял и сцеплял застежки мешка. Пина невзначай притронулась к его руке, сжала ее и так оставила, а Родион невыразимо сладким жестом трогал ее ладонь, прикасался к пальцам, ощупывая дешевенькое колечко.

10

Старший следователь. Гуляев, у вас семья есть?

- Мать.

Старший следователь. Она не с вами живет?

- В Казачинском районе.

Старший следователь. Вы сообщили ей?

- Нет.

Старший следователь. С самой весны она ничего не знает?

- Ничего.

Старший следователь. Хорош сынок! Как же это вы мать бросили?

- Почему бросил? У нее там избушка, я ей посылаю. Зимой был. А что поделаешь? Летим другой раз над районом, и я, кажется, без парашюта бы спрыгнул. А сообщить не могу, она и так из-за моей работы переживает...

Утром Родион, разглядывая небо и далекие гольцы, хмурился, а Пина торопилась с завтраком. Бирюзов переглядывался с Родионом. Пожарники почему-то не стали ждать чаю, хотя из-за высоты этих мест вода на костре в момент подымалась ключом.

Все ушли в гору быстро, скоро послышались удары мотыг, и камень посыпался почти к самой воде. Пина не понимала, зачем так спешить - до пожара еще очень далеко, а добить полосу по ручью совсем было пустяковым делом. Она не обратила внимания на то, что долину сверху затягивало синей дымкой, а невидимые канюки кричат надрывно и тоскливо, как перед бедой.

К завтраку полоса была готова. Тут бы радоваться, но пожарники ели торопливо, разговаривали у костра неохотно, с обычными своими паузами и как-то невразумительно.

- Отдохнули...

- Отдохнешь!

- А Бирюзов-то думал позверовать.

- Не до баловства.

- Да-а-а. Тут потащит - только держись.

- Труба настоящая.

- А я еще вчера сказал - закат нехороший, розовый.

Тут Евксентьевский ни к селу ни к городу начал болтать что-то насчет атомного века, говорил для всех, но было видно, что мужики его не слушают.

- А что же ты молчишь, товарищ Гуляев? - Родион вздрогнул. - Поговори, ты же тут начальник!

Родион даже не посмотрел в его сторону; взгляд тянуло туда, к вершине Учуги, где дымы будто бы начали густеть. Сказал:

- Если б от моих слов пожары тухли, я бы не ел и не спал - говорил бы да говорил...

(Атомный век? Хм! Пожарный век - другое дело, правда что. Десять лет уже скоро, как я поворачиваюсь от одного дыма к другому. А что? Интересно вообще-то, если разобраться. Живешь!.. А у этого мозги совсем набекрень. Не соображает, когда и что сказать, думает перед мужиками поставить себя, умничает, а они этот комариный звон не замечают, будто дают понять, что человек не в слове, а в деле. Нет, хорошо я ему ответил, елки-моталки!.. От слов, правда что, пожары не тухнут.)