Охота на «крота» - Кристофер Дикки

Темнело. Занавес ночи опускался очень быстро. А может, я стал заторможенным. Стрельба прекратилась. Это хорошо. Но все расплывалось у меня перед глазами, и я не мог прицелиться.

Кто-то подошел ко мне сзади. Меня схватили за руки. Щелкнули пластиковые наручники. Откуда они у них? Это мы пользуемся такими. Обычная экипировка правительственных войск. Меня поставили на ноги, стали обыскивать. Прижали к стене внутри мечети.

— Боже! — крикнул кто-то. — Архангел, сюда! Посмотри на это.

Хлопающие звуки снаружи. Три выстрела из оружия с глушителем. Громко заговорила винтовка. Потом кто-то вошел, затем еще один. Я скорее чувствовал их движения, чем видел этих людей.

— Выходите! — крикнул один из них. — Выходите! Вас прикрывают снаружи.

— Но…

— Немедленно!

— Да, сэр.

Командующий операцией подошел ко мне. Я увидел его сухие губы. Свет фонаря. Холодный. Яркий. Ослепляющий. Он сделал круг по комнате. Потом замер, уставившись на обнаженное, окровавленное тело, лежавшее на полу неподалеку от меня.

«Боже всемогущий!»

Это был не мой голос.

— Это Абу Зубаир, — сказал я. — Он все еще жив. И может говорить. — Я посмотрел себе на грудь в белом свете фонаря. И на ноги. Они были в грязи и в крови. — Я… я больше не могу.

— Это я.

— Ты?

Человек навел луч фонарика себе на лицо:

— Это я, Гриффин.

— Гриффин. Хороший Гриффин. Гриффин, дружище, а-а. — Я стукнулся головой о стену. Я все никак не мог собраться с мыслями. — Мириам, — сказал я. — Мириам и Бетси. Мертвы.

— Нет, — возразил Гриффин. — Нет. Они у нас. С ними все в порядке. Но я понятия не имею, что нам делать с тобой!

Тюрьма «Рентген»

Декабрь 2001-март 2002 года

Глава 21

Ощущение песка под веками и холодного пота, стекавшего по спине, говорило о том, что я все еще жив. Что-то похожее на резиновый ободок защитных очков давило на скулы. Вокруг была абсолютная темень, воздух насыщен запахом топлива и какого-то дезинфицирующего средства, а телом я ощущал вибрацию двигателя. Самолет. Я сидел на металлическом полу какого-то транспортного средства, привязанный брезентовыми ремнями. На руках — наручники, на ногах — кандалы, вокруг пояса — цепь. Голову, как тиски, сдавливали ни к чему не подсоединенные наушники. Когда я говорил, мой голос эхом отдавался у меня в голове. Но никто не отвечал. Я прислушался, но единственным различаемым мной звуком был шум моря. Почти такой же, как в морской раковине. Это в голове кровь шумела.

Я был близок к панике и попытался заговорить еще раз, но понял, что с губ у меня срываются не слова, а стоны, как у больного или раненого. Но был ли я болен? Или ранен? Мой мозг парил в темноте, как в той игре в восемь шариков, где короткие предсказания будущего всплывают на поверхность из черных чернил. К горлу подкатывала тошнота, и в первый момент я подавил ее. Но когда она вернулась снова, я широко открыл рот, чтобы избавиться от яда, что был у меня во внутренностях. Что-то горячее ударило мне в горло и в переносицу. Я покачал головой и закричал, чтобы прочистить легкие. Внезапно мне на голову плеснули водой, моя одежда намокла. Я всей кожей почувствовал холодную и липкую ткань. Я был в сознании. Сколько времени прошло с тех пор, как я пришел в себя? Я сел. Прислушался к звукам моря в голове и стал ждать предсказаний, которые должны были выплыть из чернил.

Я вспомнил день ножей. Вспомнил, как допрашивал Абу Зубаира, но не мог вспомнить точно, что именно спрашивал. Мы говорили о свадьбах. О кораблях. О свадьбах. Я вспомнил, как Гриффин шептал мне что-то, глядя в лицо. А я повторил все, что смог, о свадьбах и кораблях. Имена и места. А Бетси и Мириам… он сказал, что они в безопасности. Да, именно так Гриффин и сказал. В безопасности. Но где они? И где я сейчас?

Я помнил, как вертолет улетал из Сомали (по крайней мере мне показалось, что это был вертолет), но остальные воспоминания заволокло облаками пыли и туманом сна. Кто-то дал мне пилюлю. «Тебе это поможет». От чего поможет? И почему я взял ее? Были и другие пилюли. Я тоже брал их в разное время, в разных местах, но я потерял чувство времени и места. День ножей мог быть вчера. Или на прошлой неделе. Или месяц назад.

Теперь я был пленником. И судя по тому, как меня связали, я был опасен.

У меня стало закладывать уши. Самолет начал снижаться, медленно опускаясь на землю. Шасси ударились обо что-то твердое, и по инерции меня сначала бросило влево, потом вправо, как на аттракционе «Осьминог» в парке. Потом все замерло. Не раздавалось никаких звуков, только море крови прибоем шумело у меня в голове и вибрация самолета, которую я ощущал всем своим телом. Потом ей на смену пришла другая вибрация — более низкая и отдаленная — снаружи тихо и глухо урчал какой-то механизм. Чьи-то руки схватили меня с обеих сторон и рывком поставили на ноги, но я едва стоял. «Куда мы идем?» Мои слова гулко раздались в голове. Никто не ответил. Меня потащили, ноги у меня скользили и передвигались медленно. Остановка, идем дальше, поворот, остановка, стоим, поворачиваем, опять останавливаемся. На секунду руки отпустили меня. Мы шли вниз, спускаясь по покатой поверхности, я чувствовал движение горячего влажного воздуха и на мгновение ощутил жжение, должно быть, от солнечных лучей. В нос ударил запах топлива. Затем опять холод, и я тащусь, едва переставляя ноги.

Чьи-то руки прижали меня к стене; стена оказалась мягкой. Я упирался лбом и попытался встать прямо, но руки с силой прижали мою голову к стене. Я стоял неподвижно. Кто-то снял с меня наушники.

— Ты понимаешь по-английски?

— Да, — сказал я. — Я… я американец. — Я старался говорить дружелюбным тоном, но язык у меня распух, и голос был как у пьяного.

Руки в очередной раз прижали мою голову к стене.

— Если ты все понимаешь, то делай, что тебе скажут. Сейчас тебя развяжут, но ты не должен поворачиваться и вообще шевелиться. Понял?

— Да, приятель. Откуда… откуда вы, ребята? Мне нужно кое с кем поговорить.

— Ты меня понимаешь? Да или нет? — Он говорил заученный текст.

— Да, — отозвался я.

— Стой как стоишь, пока не услышишь, что дверь закрылась, — проинструктировал меня конвоир, и наконец невидимые руки сняли с меня очки. Дверь закрылась. В помещении было совершенно темно.

Трудно думать, когда ты ничего не чувствуешь. Мозг не может работать в таком состоянии. Чтобы функционировать, ему нужны жесткие ориентиры: образы, звуки, запахи, вкусы, текстура. Убери их, и мыслям будет не за что зацепиться. Через некоторое время они вообще перестанут быть мыслями, превратившись в безотчетные приступы страха и волнения. Нам немного рассказывали об этом в курсе по выживанию, когда я был рейнджером. Цель следователя — снова превратить тебя в ребенка. Сделать тебя покорным и зависимым, чтобы тебе захотелось порадовать папу. Но к черту! Это был всего лишь учебник! В учебниках ничего не говорилось об обитых войлоком камерах, в которых не было ни света, ни даже койки.

Я хотел, чтобы передо мной появилась Бетси или Мириам, хотел увидеть в темноте их образы. Но когда они приходили ко мне, то от чувства тоски и страха потерять их я лишался остатка разума. Только лицо Гриффина помогало мне собраться. По крайней мере вначале. «Это продлится недолго, — сказал он в последний момент моего пребывания в реальном времени. — Это продлится недолго». И я так крепко ухватился за эти слова, что поначалу я повторял их про себя, как гимн. И даже столько времени спустя, хотя я и не знал точно, сколько дней прошло с тех пор, они все еще поддерживали меня.

Но что я сказал Гриффину? Я предупредил его? Сказал ли я ему все, что сообщил мне Абу Зубаир? И знал ли я сам что-нибудь? Было что-то о кораблях. Когда у Абу Зубаира больше не было сил выносить охвативший его безграничный ужас, он рассказал о кораблях. Или мне все это приснилось? Я видел много снов. Мне постоянно что-то снилось. В одном из них мы с Абу Зубаиром плыли по узкой длинной реке, которая проходила сквозь дома и падала вниз, образуя водопад. Мы погрузились в воду и выплыли, а Абу Зубаир вдруг превратился в Гриффина, и я стал кричать ему: «Корабли! Корабли!» — но он перевернулся в воде, как в кровати, и накрылся одеялом из воды. Я надеялся, что рассказал Гриффину все, что узнал о кораблях в тот день ножей. Это было очень важно. Но здесь, в темноте, я уже не отличал воспоминания от снов.

Я ждал, когда начнется допрос. Когда придут следователи. Я так хотел их увидеть, что мне пришлось одергивать себя, потому что именно это желание они и пытались у меня вызвать. Они заставляют желать этого. Они дают тебе совсем немного. Ты хочешь больше. Они заставляют тебя расплачиваться всем, что ты имеешь, то есть всем, что знаешь, а возможно, и тем, чего не знаешь.

Я знаю, они хотят получить информацию о том, о чем пока даже не догадывались. В Уэстфилде, в морозильнике «Джамп-старт», в глубине, рядом с забытыми серо-зелеными свиными отбивными, в красной канистре-термосе, похожей на огнетушитель, за пакетом со льдом, находился магический эликсир, который может стать Мечом ангела Господня. Я очень хорошо знал его возможности. И если бы следователи догадывались об этом, они бы все из меня вытащили. Если бы они догадывались, они бы навечно оставили меня здесь, в этой темной дыре, где мозг пожирает сам себя, как голодающая плоть начинает поглощать накопленный жир. Я должен рассказать им. Но не могу. Мы ведь избавимся от этих мыслей, не так ли? Мы выбросим их из памяти, как личинки из мяса, запрячем туда, где их никто не найдет.