Охота на «крота» - Кристофер Дикки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы поползли к открытой двери мечети. Пчелы стали сниматься с наших лиц и тел и возвращаться в ульи. Часовой лежал совершенно неподвижно. Его глаза были широко раскрыты, и вблизи было видно, что его сотрясают неконтролируемые спазмы. Нуреддин положил руку ему на грудь, туда, где находилось сердце, и кивнул. Часовой был жив и находился в сознании, но был полностью парализован.
У прихожан во время молитвы существует своя иерархия. Мы знали, что самые влиятельные люди в мечети находятся в первых рядах молящихся. Все стояли на коленях, уткнувшись головой в пол и повернувшись к нам задом. Я выдернул чеку из двух гранат и отпустил рычаг одной. Сосчитав «четыре», «три», «два», я бросил ее в угол помещения рядом с дверью, потом швырнул вторую гранату и отошел назад. Первый взрыв вынес на улицу облако пыли. Наступила тишина, раненые и оглушенные перевели дух. Потом прогремел второй взрыв.
Я посмотрел через плечо. В поселке никто не появился на звук взрывов. Все были в мечети. Нуреддин дал три очереди. Потом еще и еще. Здесь негде было спрятаться. Пять или шесть мужчин в углу мечети были убиты осколками гранат. Все остальные были оглушены, и все, за исключением людей, находившихся в первых рядах, получили ранения. Я бросил третью гранату к выходу. Неудача. Еще одну, но она взорвалась в воздухе. У одного мужчины взрывом оторвало пол-лица, другого бросило об стену, и у него из груди ручьем хлынула кровь. Повесив винтовку на плечо, я наблюдал за каждым из уцелевших, кто каким-либо образом мог дотянуться до оружия. Один из людей в тюрбанах успел снять с предохранителя «Калашников» прежде, чем я остановил его выстрелом в живот. Больше никто не двигался. Около дюжины людей еще могли держаться на ногах. Они медленно подняли руки вверх и встали к стене. На их лицах отразилась смесь замешательства и ярости. Половина из них закрыла глаза. Они молились.
Я боялся, что Нуреддин их всех убьет. Но он был спокоен… так чертовски спокоен, что волосы встали дыбом у меня на затылке.
Я посмотрел на хромого человека. Его лицо было мне незнакомо. Но я ведь никогда и не видел Алшами.
— Hola, — сказал я. Никакой реакции. — Qué tal?[14] — Опять никакой реакции. — Ты не помнишь Гранаду? — Ничего. Может быть, это и Алшами, а возможно, и нет. Он был слишком молод и у него было глуповатое лицо. — Я вернусь к тебе позже.
Бетси.
Мириам.
Один из этих ублюдков знал, где они, и я заставлю этого выродка сделать все, чтобы Мириам вернулась сегодня домой и могла поиграть со своей Барби.
Если я просто спрошу, кто здесь Абу Зубаир, никто не покажет мне его, и чем больше я буду спрашивать, тем упорнее он будет молчать. Я оторвал кусок ткани от одежды одного из трупов и вытер грязь со своего лица. Я хотел быть уверен, что он меня узнает, даже если я не смогу узнать его. Когда я шел вдоль ряда пленных, двое из них отвернулись. Некоторые смотрели мне прямо в глаза, но остальные, похоже, пребывали в молитвенном трансе и вообще не открывали глаз. Не сработало. Я вернулся назад.
— Абу Зубаир? Кто знает Абу Зубаира?
Никто из священных воинов не ответил. Я выпустил очередь в пах темнокожему арабу, который точно не мог оказаться Сала, и он с криком рухнул на залитый кровью пол. Молившиеся все до единого открыли глаза. Двое сделали попытку пошевелиться. Нуреддин уложил одного из них выстрелом в голову. Мы отошли на два шага.
— Абу Зубаир? — Я взглянул на мужчину, который продолжал стоять с закрытыми глазами. Черты его лица показались мне смутно знакомыми. Один из молодых сомалийцев тоже посмотрел на него.
— Вот и отлично. Открой глаза, Сала.
Кожа у него была покрыта оспинами и пятнами от прыщей, и казалось, что длинная, неопрятная борода растет из оспин. Губы — тонкие, нос — широкий и сломан. Только один глаз, левый, блестел жизнью. Другой был серый и мертвый, как израсходованный патрон.
Нуреддин подошел ко мне сзади и спросил:
— Абу Зубаир?
Мне бы не хотелось, чтобы он произнес таким тоном мое имя. Нуреддин вставил новую обойму в винтовку.
Араб, которому я выстрелил в пах, перестал кричать. Потом раздался легкий щелчок отпущенного рычага гранаты. Она уже катилась ко мне, как детская юла.
Мы с Нуреддином выскочили за дверь и встали по обе стороны от нее. Ничего. Никакого взрыва, но уцелевшие люди добрались до оружия и стали стрелять. Проклятие!
Ситуация слишком быстро вышла из-под контроля. Снова автоматные очереди. Мной овладела паника, и не из-за того, что нас могут убить, а из-за того, что нам придется убить человека, за которым мы пришли.
— Абу Зубаир, — крикнул я Нуреддину и сделал знак пальцем. Он выпустил еще одну очередь в дверь мечети и отступил.
Никакого движения. Мы с Нуреддином просчитали от восьми до двух. Моджахеды попытаются прорваться, но мы не знали, когда это произойдет. Инициатива перешла к ним. Но мы не могли отступить и не могли ничего узнать у них. Мы стали пленниками своих же пленных.
У нас осталась только дымовая шашка. Я вертел ее в руке и пытался придумать, как лучше ее использовать. Потом шашку взял Нуреддин. Он рассматривал ее, словно уже решил, что будет с ней делать. Не глядя дал пару очередей в сторону мечети и побежал за угол. Я стрелял, пытаясь удержать моджахедов внутри, не расходуя при этом много патронов. Не прекращая стрельбу, я пятился назад, чтобы отойти на расстояние примерно в тридцать ярдов и получить больше места для маневра.
Позади мечети показался столб густого желтого дыма. «Нуреддин, что ты, черт побери, делаешь?» Пару минут спустя он появился с ульем в руках. Ошалевшие от дыма пчелы ползали по его лицу и рукам. Он швырнул улей внутрь мечети, как будто это был большой камень. Я прикрывал его. Нуреддин снова исчез, вернулся с новым ульем и тоже бросил его внутрь мечети. Было слышно, как улей ударился об пол и разбился. Послышалось шарканье ног. Потом тишина. Затем крики. Пчелы проснулись.
Теперь Нуреддин тоже лег ничком напротив меня. Мы держали вход под прицелом и ждали. Первым из двери выскочил хромой. Лицо и руки у него были покрыты пчелами. Нуреддин уложил его. За ним последовали остальные. Они кричали и стреляли вслепую, пока мы с Нуреддином укладывали их одного за другим одиночными выстрелами. Когда появился Абу Зубаир, Нуреддин увидел его первым и прицелился ему в ноги. Пуля пробила ему колено, и он пополз. Человек, бежавший за ним, получил очередь в грудь и упал на него. Оказавшиеся на открытом воздухе пчелы улетели. Абу Зубаир оказался в ловушке. Теперь Нуреддин направил ствол винтовки ему в здоровый глаз.
— Ибн шармута, — сказал Абу Зубаир. — Сын шлюхи.
— Меня зовут Курт Куртовик.
— Я помню, — ответил он.
— Тебе придется вспомнить еще кое-что.
Нуреддин начал осматривать лежавших вокруг нас раненых и умирающих. Он достал из-за пояса длинный нож и стал по очереди перерезать им глотки. Абу Зубаир смотрел на происходящее с видом человека, который уже был свидетелем подобных сцен. Потом Нуреддин встал на колени у распростертого тела парализованного часового, в которого он выстрелил отравленной стрелой. Нуреддин убедился, что сердце у него бьется, и кивнул, как доктор, осматривающий пациента.
Глава 20
Ночь закончилась. Всходило солнце. Воздух был неподвижен. Теперь все кричавшие и стонавшие люди замолчали. Абу Зубаир лежал, схватившись за раздробленное колено, не издавая ни звука. Нуреддин ударил его по голове, пнул в лицо и связал ему руки за спиной куском проволоки.
Где-то далеко, вне поля нашего зрения, закашлял заводящийся мотор. Сначала я подумал, что это генератор. Но кто мог включить его? Самолет. Мы видели, как он быстро поднимается в полумиле от нас. Маленький. С одним мотором. «Сессна». Он сделал крутой вираж, словно собирался упасть на землю, и направился на юг. Абу Зубаир даже не отреагировал на этот звук.
— Кто это, черт возьми? — спросил я.
Он ничего не ответил.
— Кто это, дьявол тебя раздери, Сала?
Опять ничего.
— Нуреддин, — сказал я, указывая на свой глаз, потом — на Абу Зубаира. Я убедился, что Нуреддин понял мое распоряжение — он должен следить за ним. — Пойду осмотрюсь, — сказал я, показывая на другие строения. Нуреддин кивнул.
Лишь теперь я увидел, что́ мы натворили и сколько людей было убито. На мгновение я позволил этому чувству овладеть собой, ощутить груз всех этих смертей; оно обрушилось на меня, как волна, у меня сдавило горло и перехватило дыхание. Потом я повернулся. Пора было подумать о живых. Обо всех живых. О Мириам. О Бетси. И о тех, кто погиб в Торговом центре.
От наполовину уничтоженного генератора к дому тянулись провода. Я был почти уверен, что один из них подключен к спутниковому телефону, а другой — к ноутбуку. Экран ноутбука ожил. На нем появился развевающийся флаг фирмы «Майкрософт», затем — табличка программы антивируса. Я отключил ее. Компьютер стал медленно загружаться. Файлы в «Моих документах» были закодированы. Но может быть, эти ребята допустили небрежность и мне удастся отыскать какую-нибудь информацию в других папках. «Временные интернет-файлы» и «История» показали, что работавшие на ноутбуке люди много ходили по Сети. Я просмотрел ввод данных. Упорядочил их по датам, по именам. Там было много религиозных сайтов, а также порносайтов.