Королевство свободных - Антон Соловьев

А мне чудо недоступно. Потому что я маловер. Я маловер по той простой причине, что многое, в отличие от людей, я знаю достоверно. Я знаю, что есть Бог и его вечный противник, у которого не меньше имен, чем у самого Бога. Я знаю, что священная история повторялась во многих мирах. Могли меняться имена учеников Христа и незначительно отличаться отдельные события. Но суть не менялась. Бог посылал своего сына с великим учением о добре и милосердии, а люди «в благодарность» за этой неоценимый дар убивали ЕГО, а потом начинали ему поклоняться. Я знаю, что по-другому и не могло случиться, потому как и людей я изучил довольно неплохо.

Конечно, скажи я такое даже в мире, который миновал эпоху бесконечных войн и костры инквизиции, и меня в лучшем случае приняли бы за сумасшедшего. Как это? Сын Божий приходил не только к нам? Как это — сотни крестных смертей? Это невероятно. Ведь мир один. Мир, в котором живем мы. Других не существует. Вся Вселенная вращается вокруг нашего мира и иначе быть не может.

Да, в какой-то мере люди правы. Ведь вся эта бесконечность миров, которая, быть может, и не бесконечна, на самом деле представляет собой внушительное количество вариаций одного и того же мира, одного и того же замысла. Просто в некоторых из них уже слишком сложно угадать изначальный.

Бог любит эксперименты. Но это не только и не столько эксперименты ради самих экспериментов. Еще очень, очень давно я понял: он ищет оптимальный вариант. Идеальную пропорцию. А возможно, что уже давно нашел ее, но по какой-то причине продолжает эксперимент. Однако все это мои домыслы, и Бога нельзя даже пытаться понять. Даже сами разговоры о постижении Бога — чистое безумие.

Мысли оборвались, и я вздрогнул. Кто-то дотронулся до моего плеча. Я поднял голову, лежавшую на холодной мраморной плите, и увидел человека лет шестидесяти. Он был облачен в какую-то рваную бесформенную хламиду, на ногах — стоптанные сандалии. Волос почти не осталось, а те, что сохранилсь, были седыми. Черно-серебристая борода скрывала черты лица. Но я посмотрел на широкий лоб, на сеть морщин вокруг глаз. Посмотрел на мощные руки, привыкшие к тяжелой работе. Левой он задумчиво теребил кончик бороды, а в правой сжимал связку ключей. Массивные ключи были покрыты ржавчиной. Снится ли мне это?

— Ты пришел за тем, что оставил здесь твой предшественник! — он не спросил, он утверждал.

— Как видишь, — ответил я и добавил с почтением: — Петр.

— Что ж… — Он вздохнул. — Раз пришел, то забирай и уходи. Только…

— Только что?

— Твой предшественник был человеком. Но при этом он был гораздо умнее тебя.

— Почему же? — Я даже не пытался обратить его внимание на то, что он знает, кто я на самом деле.

— Он понял, что сила — это всегда путь зла. Поэтому он и спрятал здесь реликвию.

— А может быть, у него просто пропало желание держать ее при себе? — Я попытался сострить, хотя и понимал, что с Ключником шутки плохи.

— Едва он спрятал здесь реликвию, как погиб в сражении. Реликвия дает воину большую силу. Но и цену просит немалую.

— Неужели желание защитить свой народ от захватчиков — это зло?

— Нет, конечно. — Петр улыбался сквозь бороду. — Зло находится только в самих людях, его нет вовне. Даже диким зверям неведомо зло. Они живут лишь своими чувствами. Существует множество способов помочь своему народу, не прибегая ко злу. И не тебе говорить о них, ты видел более, чем другие. Но ты повторяешь те же ошибки, ты идешь на поводу у людей. Тебе сказали взять реликвию, и ты бежишь за ней в горы, оставив без присмотра столицу. Ты всегда надеялся на чудо, а в итоге все приходилось расхлебывать самому. Я не призываю тебя склониться перед волей владыки Авиньо. Я не призываю тебя сложить оружие, ибо Учитель наш сам говорил: «Продай одежду свою и купи меч». Я о другом…

— О чем?

— О том, что сила для тебя отнюдь не средство, а цель. Вот это страшно, это должно тебя пугать. Потому что даже оружие твоих бывших соплеменников не так страшно, как то, что ты стремительно меняешься. Ты уходишь в тень не потому, что ты склонен ко злу, а просто потому, что это более простой и понятный путь. Во всяком случае, тебе так сейчас кажется. Но это ошибка, и ты со временем поймешь это. Рано или поздно все придут к моему Учителю, вопрос только в том, насколько долго им придется идти и как страшен и долог будет этот путь.

— Ты хочешь сказать, что все будут прощены?

— Только люди способны не прощать своих детей. Ты ведь знаешь об этом.

— Знаю.

— Ты все-таки решил идти своим путем. — Он снова не спрашивал, он утверждал.

Я молчал и смотрел на него.

Боль в руках и пояснице. На щеке могильный холод мраморной плиты. Неужели это был всего лишь сон? Самый обычный сон усталого паломника и не больше? Может быть, это всего лишь моя совесть говорила со мной? Я огляделся. В дальнем углу пещеры сам собой — сам собой ли? — открылся проход, ведущий еще глубже.

Да, еще тогда, читая хроники, я догадался, кто эти древние боги народа вандов. Они не требуют жертв и молитв. Они не требуют поклонения. Мои бывшие соплеменники лишь управляют историей, при этом нередко используя осколки истории, которая уже где-то совершилась. Здесь все хранило печать тех, кто был мне слишком хорошо знаком. Предметы и обстановка, совершенно не похожие на этот мир. Такие вещи здесь будут делать очень, очень нескоро. А все, что незнакомо, непонятно, будет называться магическими артефактами, реликвиями.

Реликвия. Небольшой, продолговатый, гладкий темный камень на серебряной цепочке. Дитя умельцев, которые где-то в другом мире сумели скрестить силы природы и искусственный разум. Мне трудно об этом думать на местном языке, не хватает слов. Поэтому я называю его просто реликвией. Камень и цепочка холодят тело под туникой.

И я начинаю нет, не слышать, чувствовать этот предмет. Он говорит со мной, он объясняет мне, как он работает. Голос монотонный, лишенный эмоций. Ему все равно, кто будет им владеть. Меч может сжимать любая рука. Теперь я понимаю своего предшественника. Почти понимаю. Но я уношу реликвию с собой. Потому что кресты уже нашиты на плащи и у меня нет уверенности, что хватит своих собственных сил.

— Ильяш йалла ил ла ми! — Как давно я не говорил на родном языке… Но его не слышит никто кроме меня да разве что апостола Петра, лежащего на дне саркофага.

Проход закрывается за мной. Интересно, а на каком языке приказывал хранилищу затвориться умерший от ран король-ванд? Это было не так важно. Я понимаю. Но как давно, Боже, как давно я не говорил на родном языке!

…И, несомненно, реликвию саранских государей можно поставить в один ряд с другим величайшим мистическим артефактом средних веков — священным Граалем. Однако, в отличие от Грааля, который упоминается лишь в рыцарских романах позднего средневековья, реликвия для жителей Сарана времен правления Ательредов была не неким недосягаемым предметом, на страже которого стоят ангельские силы, а вполне реальной вещью, который носили на шее саранские государи.