Забавы с летальным исходом - Эд Макбейн

Тутс казалось, что Алфред Хичкок никогда не сочинял сценариев.

— Очень сексуальный фильм… — мечтательно протянула барменша.

И ничего сексуального Тутс тоже в нем не находила.

— У нас тут Скарлетт полно, — ни к селу ни к городу вдруг выпалила барменша.

— Полно, говорите? Интересно, — сказала Тутс и удивилась, с чего это вдруг понадобилось упоминать имя Скарлетт.

— Да, любимое имя наших посетительниц, — кивнула барменша.

— С чего это вы вдруг?

— Что вдруг?

— Подумали об имени Скарлетт?

— А-а… это одна такая… словом, другая девушка.

— Какая девушка?

— Ну, Мелани. Так звали вторую главную героиню в фильме.[26] Ту, которая еще рожает и…

— О…

— «Господи, помилуй, мисс Скарлетт, но я совсем не умею принимать роды!» — очень похоже передразнила барменша негритянку Присси и ее южный акцент. И протерла тряпкой стойку.

— А как насчет Мелани Шварц? Случайно не видели ее здесь недавно, а?

— Да вы лучше спросите в «Лиззи», — посоветовала барменша. — Я там по вторникам работаю. И в прошлый вторник как раз ее и видела.

В ту ночь, когда был убит Коррингтон, подумала Тутс.

Поскольку скромный городок, который Мэтью выбрал местом своего обитания, претендовал на звание культурного центра штата, в нем было целых шесть постоянно действующих театров плюс еще три театра, где шли только мюзиклы и легкие комедии, — с буфетом, своей стоянкой для парковки и прочими услугами. Мало того, в Калузе имелся также недавно реконструированный и поражающий великолепием комплекс на самом берегу залива, знаменитый «Элен-Готтлиб-Мемориал-холл».

Его напарник Фрэнк не переставал твердить, что «Готт» — именно так в просторечии называли этот комплекс — есть не что иное, как приманка для глупых туристов, едущих с севера, Среднего Запада и прочих мест. Миновать его по дороге в Калузу было просто невозможно — в таком уж располагался месте, — и он должен был сразу поразить воображение всех жаждущих увидеть Флориду и дать понять, какие радости и развлечения их тут ждут. Фрэнку было плевать на тот факт, что в «Готт» исполнялись произведения таких гениев, как Исаак Стерн и Бадди Рич, что сюда приезжала выступать балетная труппа из Нью-Йорк-Сити, что именно здесь зрители могли увидеть такую знаменитую постановку, как «Хор и Энни», а также прочие бродвейские хиты. Для Фрэнка Калуза всегда была и останется городом алкашей и наркоманов.

Мэтью не стал звонить в «Готт», где, как он понимал, в силу гастрольной специфики ему вряд ли найдут Мелани Шварц. Зато он обзвонил все остальные театры, значившиеся в его списке, пока наконец не добрался до самого последнего, мюзик-холла под названием «Песок и волна». «Боже, как оригинально!» — наверняка воскликнул бы Фрэнк.

Человека, с которым он говорил, звали Тимоти Риген, и он сообщил Мэтью, что является постоянным администратором театра. Мэтью спросил, не знает ли он девушки по имени Мелани Шварц или же Холли Синклер. На что Риген ответил, что да, знает, отчего Мэтью едва не свалился со стула, поскольку до этого слышал лишь одно: «Нет, извините, сэр, но нет».

— А она и сейчас у вас работает? — спросил он.

— Нет, извините, сэр, но нет.

— Но работала?

— Да, в прошлом месяце.

— Выступала в одном из ваших шоу?

— Нет, — ответил Риген. — Обслуживала посетителей в буфете.

— А у вас случайно не сохранилось ее адреса? — осведомился Мэтью и затаил дыхание.

— Отчего же, конечно, сохранился, — сказал Риген. — Одну минуту, пожалуйста, не вешайте трубку.

Не успевала ты войти в «Лиззи», как с первого же взгляда становилось ясно — тут любят распускать ручонки. Иногда действуют с подходом, иногда прут прямо в открытую, что, собственно, и неудивительно. Ведь для чего еще предназначены подобные заведения. И если бы у вас не возникало ощущения, что вас тут же разденут догола, едва успели вы порог переступить, стало быть, заведение можно считать никудышным, и огромный портрет Лиззи Борден,[27] что красовался над баром, вывешен здесь совершенно напрасно.

Тутс едва не завернула обратно.

Порой в воздухе просто разлито ощущение опасности, и дело вовсе не в хищных и голодных взглядах, сверкающих, словно глаза тигрицы в ночных джунглях. Возможно, оно возникало просто потому, что здесь сильно пахло марихуаной. Возможно, причиной тому были неумолчные дробные звуки хард-рока, что неслись из музыкального автомата. Одного запаха «дури» было достаточно, чтоб отбить у нее охоту входить в этот бар. Но она все же вошла.

У недавно завязавших наркоманов, как правило, сильно развито ощущение опасности. Подобно тому, как практикующий наркоман неким шестым чувством улавливает разницу между нормой и передозировкой, между хорошим, чистым и скверным, дешевым наркотиком, за милю чует, что данный сексуальный контакт к добру не приведет, кожей ощущает опасность, подстерегающую на пустынной улице или где-нибудь на чердаке в ночные часы, так и завязавший наркоман четко различает и чует запах несчастья. Стоит сделать первый глоток, хотя бы разок затянуться сигареткой с марихуаной — и тебе крышка. Конец. Капут. И тем не менее крепость воли и стабильность завязавшего проверяются именно таким образом. Следует заглянуть искушению прямо в глаза, а потом плюнуть ему же в физиономию. Спиртного тут просто море разливанное, в воздухе просто клубы марихуанного дыма, и одному Господу ведомо, какие еще химические радости и забавы подстерегают тебя в темных, обитых бархатом отдельных кабинках, что выстроились вдоль стен наготове, точно кабриолеты, готовые умчать неведомо куда.

И Тутс шагнула в зал.

— Привет, милочка, — сказала какая-то женщина и положила ей руку на плечо.

Дом под номером 1297, что по Баррингтон-стрит, находился на широкой полосе песчаного пляжа, что тянется до самого конца Сабал-Кей. Старая Флорида, так называли это место старожилы. Настоящая Флорида, такая, как и должна быть. А дом являл собой полуразрушенное сооружение на сваях и мало чем отличался от тех жалких лачуг на Гэлли-роуд, владелицей коих являлась Адель Доб. Мэтью добрался до него примерно в семь пятнадцать вечера и едва успел запарковать машину, как солнце зашло за горизонт, погрузилось в воды Мексиканского залива. Дом на фоне красного от заката неба выглядел жутковато, вырисовывался эдаким мрачным силуэтом и, казалось, был населен призраками. На улице горел один-единственный фонарь, откуда-то издалека доносились звуки граммофона. Кроме них, слышно ничего больше не было, лишь легкий шелест волн, набегающих на песчаный берег.

Мэтью выбрался из дымчато-голубой «Акуры», на которой ездил с тех самых пор, как они со Сьюзен развелись. А с тех пор, как ему иногда казалось, прошла целая вечность. Из-за угла выехало такси, притормозило на противоположной стороне улицы. Дверца распахнулась. Из машины вышла Тутс Кили. И с грохотом захлопнула за собой дверцу. Изо рта у нее торчала сигарета. Скверный признак, подумал Мэтью.

— Ну к чему это тебе, а? — сказал он.

— Очень даже к чему! — огрызнулась она.

— Не думаю.

— Да кто ты такой? Легавый из отдела наркотиков?

— Я твой друг, — просто ответил он.

— Я подошла слишком близко… — пробормотала она. Бросила сигарету на тротуар и раздавила каблуком туфли. — Знаешь такое заведение под названием «Лиззи»?

— Нет. Ты как, в порядке?

— В порядке.

— Уверена?

— Точно. Я же сказала, Мэтью, скорее вены себе перережу.

— Этого тоже не советую. И что являет собой эта самая «Лиззи»?

— Бар для лесбиянок. Тебе известно, что Лиззи Борден была лесбиянкой?

— Нет.

— Я тоже не знала. Но какой-то тип написал несколько лет тому назад роман, где получалось, что Лиззи прикончила своих папашу и мачеху якобы потому, что они застукали ее со служанкой. Как тебе это нравится, а?

— Мне казалось, ее вроде бы оправдали…

— Да.

— Так кто тебе сказал, что она была лесбиянкой?

— Многие женщины говорили, с теми же наклонностями. И все они собираются у «Лиззи», и все до одной так и горели желанием накачать меня спиртным, «травкой» и крэком.[28] И на каждое из предложений я отвечала «нет». Удержалась… Но, знаешь, с трудом. И если бы не получила через десять минут адрес Мелани Шварц, наверняка бы влилась в их дружную компанию.

— Я рад, что этого не случилось.

— Я тоже рада. Сигарета помогла.

— Да какая от нее польза!

— Ты прав, никакой. Ну, как ты сюда добрался?

Мэтью рассказал ей, как сюда добрался. Солнце уже погрузилось в воду и сразу, резко, без всякого перехода, настала темная ночь. И оба они зашагали к дому, адрес которого получили раздельно и из двух совершенно разных источников. Приблизились к входной двери и услышали музыку. И тут же узнали «Болеро» Равеля. Один и тот же такт повторялся до бесконечности, снова и снова, словно заело пластинку. Только на сей раз пластинку действительно заело. Всякий раз при повторении такта слышался легкий щелчок. Щелчок — а потом снова та же музыка. Щелчок. Музыка. Щелчок.