Заговор в начале эры - Чингиз Абдуллаев

— Юлия, — повернулся отец, — ты давно здесь?

— Она пришла вместе со мной, — сказала Аврелия. — Осторожно, Юлия, ты задушишь своего отца.

— Слишком много женщин в нашем городе мечтают хоть один раз обнять твоего сына, — радостно улыбнулась дочь.

— Ты позволяешь ей так говорить? — укоризненно покачала головой мать. — Нужно скорее выдать ее замуж.

— А как твой Эмилий? — спросил Цезарь.

— Никак, — вздохнула дочь, — я же говорила тебе, он глуп и поэтому мне неинтересен. Я не могу долго находиться в его обществе. Он надоедает мне своим молчанием, а когда говорит, то обязательно что-то не так. Даже девять дочерей Зевса не смогли бы расшевелить Эмилия. Он неисправим.

— Его отец имеет наибольшие шансы на завтрашнее избрание, — осторожно заметил Цезарь.

— Он наверняка будет избран, — добавила Аврелия.

— И поэтому я должна выйти замуж за его сына, — капризно надула губки Юлия. — Неужели верховный жрец думает устроить выгодный брак своей дочери, не спрашивая ее согласия?

— Юлия, — снова укоризненно покачала головой Аврелия.

— Нет, нет, — поднял руку Цезарь, — хотя в наше время все женятся по расчету, я обещаю тебе, что с тобой этого не произойдет. Ты вольна выбирать кого хочешь. Но боги женятся на Олимпе, выбирая лишь подобных себе, помни это, Юлия. Только изредка боги осмеливаются спуститься вниз, к людям, и за это их жестоко наказывают. Я хочу, чтобы главным твоим чувством всегда было чувство ответственности. Ты — моя единственная дочь, наследница рода Аврелиев, а значит, и муж твой должен быть из великого и знатного рода. Ты же не можешь стать женой надсмотрщика, актера или вольноотпущенника. Мне неприятно говорить тебе это, но ты знаешь сама, даже в выборе любимых Юлии не всесильны. Одно я могу пообещать тебе, что никогда не заставлю тебя выйти замуж за нелюбимого человека. Последнее слово всегда будет за тобой.

Дочь внимательно слушала отца, избегая смотреть в его строгие и проницательные глаза. Внезапно отвернувшись, она тяжело вздохнула.

— И даже ты не сможешь понять меня, — тихо прошептала она.

Отец не расслышал:

— Что ты сказала?

— Ничего, — покачала головой дочь, — ничего.

— Хорошо, — удовлетворенно сказал Цезарь, похлопав по плечу девушки.

Она вздрогнула от этого прикосновения. Уже выходя, он обернулся:

— Я буду в атрии.

Проводив взглядом отца, Юлия тяжело вздохнула и внезапно обернулась, словно вспомнив про Аврелию. От взгляда опытных женских глаз Аврелии не укрылось ничего. Она только грустно улыбнулась своей внучке.

— Это бывает, Юлия. Многие девушки любят, как ты…

— Не надо, — покачала головой девушка, подходя к Аврелии и обнимая ее, — я все поняла. Наверное, это очень плохо.

— Это скоро пройдет, Юлия, поверь мне, а сегодня ты больше не тревожь его, — прошептала Аврелия, приглаживая шелковистые волосы девушки. — Завтра у него будет тяжелый день. — И Аврелия, вспомнив о предстоящих выборах, улыбнулась. Она была уверена, что сын сумеет выторговать себе власть. Ведь оптиматы согласились бы на любую плату, стараясь не допустить Катилину к власти.

Как мудрая женщина, она хорошо понимала странный смысл происходящего, когда итоги выборов решались не в народном собрании, а в закулисных сделках и интригах. Такая «двойная» демократия вела к анархии общества, подрывая моральные устои и ценности государства. И тем более расшатывались эти устои, тем более неустойчивой становилась демократия, вырождающая плутократию, ведущую к тоталитаризму. Каждая закулисная сделка, каждая грязная интрига за спинами избирателей, каждая измена демократическим принципам неминуемо вели к падению республики, торжеству тирании, установлению империи.

Мучительные спазмы разлагающегося государства потрясали Римскую республику.

Глава IX

Падений жалких в жизни не ведая,

Сияет доблесть славой немеркнущей

И не приемлет, не слагает

Власти, по прихоти толпы народной.

День выборов начался восходом солнечного диска, лениво выползающего из-за тяжелого горизонта к свинцовым тучам. Большие застывшие здания города выглядели особенно угрюмо и мрачно на фоне серого рассвета наступающего дня.

Со всех улиц и кварталов, из домов и храмов выходили римляне, направляясь по большой улице Лата к Марсову полю, дабы решить, наконец, вопрос — кто достоин избрания в году 691-м римской эры.

Над Капитолием гордо развевалось высоко поднятое красное знамя. Согласно старым обычаям, во время сбора народного собрания это знамя поднималось на Форуме, символизируя свободу и достоинство римского народа. И едва хмурое солнце осветило своими тусклыми лучами алый стяг на Капитолии, римляне начали собираться на Марсовом поле.

Право голоса имели только свободнорожденные римские граждане и их союзники, приравненные к таковым. Представители всех трехсот семидесяти трех центурий шли на Марсово поле, дабы решить, наконец, вопрос — кто будет консулами их государства в будущем году.

Триста семьдесят три центурии состояли из 18 центурий всадников, 4 центурий ремесленников и музыкантов, 1 центурии пролетариев. Остальные триста пятьдесят делились на пять классов, по 70 центурий в каждом, в зависимости от получаемых доходов. В свою очередь, каждый из классов делился на «старшие» и «младшие» центурии. В первые входили граждане от 46 и старше, во вторые — от 17 до 45 лет.

В дибиторий,[98] стоявший на Марсовом поле, уже начали собираться жрецы и служащие различных магистратов, прибывающие сюда для скорейшего подсчета голосов. Каждый из жрецов, выходя за черту померия, совершал особые ауспиции,[99] прося бога о помощи.

Сам Цезарь с раннего утра вышел в сады Сципиона, собираясь в качестве верховного жреца совершить специальные ауспиции. На нем была пурпурная тога и трабея, полагавшиеся в подобных случаях верховному понтифику. Он торопился, зная, как необходимо ему оказаться на Марсовом поле. Рядом с ним стояло несколько жрецов-авгуров, помогавших ему толковать волю богов. Обратившись лицом в сторону юга, Цезарь поднял свой особый авгурский жезл и провел перед собой две символические линии, одну с севера на юг, другую с востока на запад. После чего принялся ждать знамений. Наблюдаемые с левой стороны считались благоприятными, а с правой — неблагоприятными.

Еще за несколько дней до выборов Цезарь разослал жрецов-авгуров ко всем должностным лицам — консулам, преторам, цензорам, трибунам, — дабы они могли совершить ауспиции перед выходом за черту померия с участием авгуров. И теперь, быстро исполнив традиционный обряд, он ждал обычных знамений. Ждать пришлось недолго. Вскоре справа показалась пара орлов, паривших высоко над верхушками деревьев сада.

— Хвала богам, — негромко сказал пулларий,[100] стоявший за Цезарем, — они обещают тебе удачу, Юлий.

Верховный жрец кивнул, с трудом сдерживая серьезность на лице, и, передав жезл пулларию, возблагодарил богов в кратком и традиционном приветствии. Лишь после этого он, наконец, имел право идти к Септе,[101] где уже собрались римляне.

Сама Септа представляла собой небольшое огороженное место на Марсовом поле, куда сходились римские граждане для голосования. Много лет спустя Цезарь, расширив его территорию, обнес это место мраморной стеной с портиками, но только в 728 году римской эры Марк Випсаний Агриппа[102] закончил перестройку, начатую Юлием.

На Марсовом поле в этот день царило необычайное оживление. Сдержанные и суровые римляне громко обменивались новостями, приветствовали друг друга, обсуждая предполагаемые кандидатуры магистратов. Цезарь быстро прошел к тому месту, где уже стояли Красс и его сторонники. Как верховный понтифик Цезарь должен проверить наличие членов своей коллегии, однако он знал, что все жрецы обязательно будут сегодня на Марсовом поле. Согласно римским законам, они обязаны были принять участие в выборах. Своеобразие римской религии состояло в том, что почти все они, будучи жрецами, являлись полноправными римскими гражданами, часто возглавляющими различные магистраты. Профессиональных жрецов в городе почти не было, и это было отличительной особенностью римской религии и государства.

Только коллегия весталок, состоящая из шести девушек, не имела права присутствовать на поле. Коллегия понтификов в составе шестнадцати человек явилась на Марсово поле в полном составе, готовясь принять участие в выборах. Эта коллегия традиционно считалась самой главной и важной, вот почему ее глава — Цезарь — одновременно считался и верховным жрецом. Понтифики следили за календарем, объявляли о праздниках, вели запись исторических событий, следили за точностью системы мер и весов.