Кн. 4. Алхимический марьяж Алистера Кромптона. Билет на планету Транай. Обмен разумов - Роберт Шекли

— Можете сыграть это на своей машине самовыражения, — с некоторой долей ставшей уже привычной жестокости произнес Кромптон.

У Лумиса задрожали и побелели ноздри. Он встал, стараясь сохранить достоинство.

— Ладно, Элистер. Вы думаете, только вы обладаете силой воли и решительностью? Посмотрим. Помните, я предупредил вас.

Он вышел из ресторана в сопровождении Берсеркера, который оглянулся в дверях и подмигнул Кромптону.

Глава 14

В тот же вечер, когда Кромптон собирался выйти прогуляться, дверь его комнаты неожиданно распахнулась. Вошел Лумис, оглядел все вокруг, захлопнул дверь и закрыл ее на ключ.

— Ладно, ваша взяла, — сказал он. — Я решил согласиться на реинтеграцию.

Внезапное подозрение заглушило первый порыв радости Кромптона.

— Почему вы передумали?

— Это имеет какое-то значение? Разве мы не договорились обо всем?

— Прежде всего я хочу знать, почему вы решились.

— Это трудновато объяснить. Может, поговорим об этом после...

Раздался громкий стук в дверь.

— Я знаю, что ты тут, Лумис! — пробасил за дверью Берсеркер. — Выходи, или я сейчас войду!

У Лумиса затряслись руки.

— Мне угрожают физическим насилием. В конце-то концов, он куда здоровее меня, Элистер! Пожалуйста!

— Рассказывайте, — неумолимо потребовал Кромптон.

На лбу у Лумиса выступили капли пота.

— Сегодня зашла ко мне Джиллиам, ну и... В общем, сами знаете, как это бывает...

— Я знаю, как это бывает с вами, — сказал Кромптон. — И что же случилось потом?

— Этот ненормальный Берсеркер застал нас в постели и совсем спятил от ревности. Представляете? Меня чуть не убили за то, что я сплю с собственной женой!

Все это было бы смешно, когда бы не было так страшно. Знали бы вы, что этот псих хотел сделать со мной!

Дверь начала поддаваться под тяжелыми ударами. Кромптон повернулся лицом к своему компоненту.

— Давайте, — сказал он, — будем реинтегрироваться.

Оба они твердо посмотрели в глаза друг другу: две части, взыскующие целостности, два края пропасти, соединенные мостками; новая gestalten[21], трепещущая на пороге бытия. Лумис вздохнул, и его дюрьерово тело, словно тряпичная кукла, рухнуло на пол. В тот же миг колени у Кромптона подогнулись, как будто ему на плечи взвалили тяжелый груз.

Не выдержали и петли у двери, и Билли Берсеркер ввалился в комнату.

— Где он? — заорал Билли.

Кромптон указал на распростертое на полу тело.

— О! — в замешательстве произнес Берсеркер. — А впрочем, так ему и надо, этому паршивому ублюдку. Но к кому теперь мне идти учиться, Профессор? Что мне делать?

— Возвращайтесь к своему прежнему занятию — калечить людей, — посоветовал Кромптон. — Это вам лучше всего удается.

Часть третья

Глава 1

Путь от Эйи до Йигги далек, как его ни измеряй: субъективным ли временем, или в световых годах. На этой трассе еще не использовались новые навигационные устройства, так что кораблю — западно-галактическому клиперу — пришлось медленно, по старинке преодолевать расстояние с помощью побочных спиралей в псевдопространственных структуре.

Кромптон не имел ничего против такого неспешного способа передвижения. Оно обеспечивало ему так необходимый после неурядиц на Эйе отдых и предоставляло возможность поближе познакомиться с персоной, с которой он теперь делил свою голову.

Реинтеграции в полном смысле слова, то есть слияния разрозненных частей в единое целое, конечно, не произошло, поскольку такое возможно лишь при наличии всех составляющих данной личности, да и то результаты бывают разные.

В первый день Лумис был молчалив и подавлен. Кромптон его почти не чувствовал. Но после хорошего сна Лумис явно оправился. Он принял предложение Кромптона, чтобы каждый из них по очереди брал на себя контроль над телом. Они были очень вежливы и предупредительны друг с другом, словно двое незнакомцев, вынужденных временно делить ночлег.

«Медовый месяц» кончился на третьи сутки в полдень. Кромптон съел легкий завтрак, подремал, принял холодный душ и уселся за кроссворд.

Немного спустя Лумис заявил:

— Мне скучно.

— Почему бы тебе не помочь мне с кроссвордом? — предложил Кромптон. — Это колоссальное удовольствие.

— Ну уж нет! — сказал Лумис с таким отвращением, что Кромптон содрогнулся.

— Тогда чем бы ты хотел заняться?

Лумис сразу повеселел.

— А что если пойти в бар и подобрать там себе какое-нибудь дельце?

— Дельце?

— Ну, женщин. Или женщину. Я забыл, что нам с тобой и одной хватит.

Кромптон подскочил как ошпаренный и сказал сдавленным голосом:

— Ни в каких женщинах мы не нуждаемся.

— Ни в каких?

— Абсолютно ни в каких.

— Да в чем дело, ты что — гомик? Тогда, конечно, придется что-нибудь придумать.

— У меня нормальные сексуальные наклонности, — отрезал Кромптон. — Но в настоящее время я не собираюсь этим заниматься.

— Почему? — кротко поинтересовался Лумис.

— У меня на это есть свои причины.

— Понятно, — спокойно согласился Лумис. — Ну что ж, дело твое, конечно.

— Меня радует твое благоразумие.

— Каждому свое, как говорил один философ. Мне спешить некуда. Почему бы тебе не вздремнуть часок-другой, а я пока займусь нашим телом и своими делами?

— Ну нет, — сказал Кромптон. — Ни в коем случае.

— Минуточку, — сказал Лумис. — А что, у меня нет права решать, что хочет наше тело?

— Конечно, есть, — сказал Кромптон. — Во всех других вопросах я буду куда сговорчивее, вот увидишь. А пока займись чем-нибудь другим — каким-нибудь хобби, например.

— Единственное мое хобби — это секс, — заявил Лумис. — Кроме того, это единственное мое занятие. Да пойми же, Эл, секс — это нормальная физиологическая потребность, такая же, как потребность в еде, и никто не заставит меня думать иначе!

— Я все прекрасно понимаю, — сказал Кромптон. — Но я считаю, что отношения с любимым человеком не сводятся к половому акту; это дело святое, кульминация любви, и поэтому совершаться это должно в атмосфере красоты и спокойствия.

— Элистер, ты что взаправду девственник? — спросил Лумис.

— Какое это имеет значение? — возмутился Кромптон.

— Я так и думал, — с грустью сказал Лумис. — Пожалуй, придется просветить тебя насчет секса. Это действительно, как ты только что сказал, вещь великолепная, высокодуховная. Но кое-что ты упустил из виду.