Кн. 4. Алхимический марьяж Алистера Кромптона. Билет на планету Транай. Обмен разумов - Роберт Шекли

— Вранье все это. Прошу вас, уходите, оставьте меня в покое наконец, — сказал Кромптон.

— А так со своими поклонниками не говорят, — заявил великан. — Счастье твое, что ты мой герой, а не то я башку-то тебе размозжил бы. Меня зовут Билли Берсеркер. Моя профессия — уродовать людей. Но я хочу сменить ее на более высокооплачиваемую. Вот зачем ты мне понадобился.

Кромптон открыл было рот, чтобы возразить, но, заметив красные прыгающие искры в голубых глазах Берсеркера, призадумался.

— Чего вы хотите от меня? — спросил он.

— Пошли со мной в одно местечко, — сказал Берсеркер. — Там я тебе все объясню.

Позднее, в отдельном кабинете таверны «Памяти Эль Капоне», Билли Берсеркер поведал все о себе. Берсеркер — это был его псевдоним, «пот de crime»[19]. По-настоящему его звали Эдвин Гастенхаймер, вырос он в Патерсоне, штат Нью-Джерси, в семье Чарльза Дж. Гастенхаймера, грабителя банков с мировой известностью, и Эльвиры Гастенхаймер, управляющей совсем незнаменитого клуба «Хи-хи» в Гобоконе. Юный Эдвин старался превзойти своих преуспевающих предприимчивых предков. Школьные годы он провел в борделях Джерси-сити, а потом отправился в Колумбийский университет, где его трижды провозглашали Психопатом Года. По натуре он был хапугой и насильником, но высшие сферы преступности оставались для него недосягаемыми. Так он и жил, калеча от скуки людей, без всякой перспективы на будущее. И вдруг услышал об открывающихся возможностях на Эйе.

— И здесь я встретил тебя, Профессор, — сказал Берсеркер. — Сама судьба свела нас. Мне нужна твоя помощь — хочу изменить свою жизнь. И сейчас я выложусь перед тобой весь как есть, до самого донышка. Но, пожалуйста, не смейся надо мной, не то я как всегда войду в раж и прибью тебя — недаром же меня называют Берсеркером.

— Так что же вам нужно от меня? — спросил Кромптон.

Берсеркер смутился и заговорил совсем другим тоном:

— Профессор, я ничего так не хочу, как стать уверенным в себе человеком и жить своим умом.

Кромптон задумался.

— И вы полагаете, что я могу помочь вам?

— Можешь! Ты станешь моим гуру, и я буду слушаться тебя и во всем следовать твоему примеру. Дано же человеку подняться до вершин по ступенькам его веры.

Разгоряченный своим выступлением, Берсеркер для вящей убедительности треснул по столу и при этом вогнал свою ложку в столешницу на двухдюймовую глубину. Этот жест произвел впечатление на Кромптона, который, поглядев на сидящего перед ним полного надежд и явно ненормального громилу, пришел к выводу, что придется смириться с обстоятельствами и надеяться на лучшее.

Он глубоко вздохнул и услышал свой голос:

— Мальчик мой, я не вижу, что могло бы помешать вам стать самым что ни на есть самоуверенным человеком. У вас хорошие задатки, а это самое главное, как вы сами понимаете. Вы все говорите прямо в лицо, и никто не посмеет заподозрить вас в вероломстве. Короче, под маской неотесанной свирепости в вас скрыта острая как рапира проницательность, которая глубока зарыта в тайниках вашей души. Да, мальчик мой, я не предвижу никаких осложнений.

— Вот здорово, Профессор, просто гениально! — воскликнул гигант. — Ты все сечешь как надо!

— Вы меня радуете, — сказал Кромптон.

— Но что я теперь должен делать?

— Ах да, — произнес Кромптон, в отчаянии ломая голову над проблемой. — Мы вплотную подошли к практическим занятиям. Мы должны определить, что же вам делать... Что делать... Ха! Вы должны учиться! Вы должны изучить все эти штучки-дрючки — как одеваться, как вести себя: собственно, они-то и отличают по-настоящему самоуверенного человека.

— Точно, этого-то мне и не хватает! — вскричал Берсеркер. — Понимаешь, я просто не знаю, как ведут себя самоуверенные люди, и мне совсем не по душе выглядеть смешным. Это меня смущает, а когда я смущаюсь, меня охватывает ярость.

— Вы, без сомнения, должны приступить к занятиям, — сказал Кромптон. — Но как? Путем изучения приемов и манер самого уверенного в себе человека на планете Эйя.

— То есть вас!

— Ничего подобного. Мой конек — незаметность. Это вам никак не подойдет. Вам нужен человек обаятельный, с яркой наружностью — то есть, с теми качествами, которыми вы уже обладаете, но в рудиментарной форме.

— Черт побери, Профессор! Да есть ли такой человек на планете?

— Есть, и вы должны будете наблюдать за ним. Это значит, что вы все время должны находиться рядом и не спускать с него глаз. И свои наблюдения вы не должны прерывать до тех пор, пока в совершенстве не изучите его манеры. Таким образом вы станете поистине самонадеянным человеком.

— Кто этот парень? — загорелся Берсеркер.

— Его имя Эдгар Лумис, — сказал Кромптон. — Я сейчас напишу вам его адрес.

Глава 10

Из дневника Лумиса:

«Вчера я побывал на балу Кридру, самом важном событии года. Там собрались все хоть сколько-нибудь заметные фигуры Ситесфа, включая самого Элигу Рутински и нескольких кинозвезд, чьи имена я не запомнил. Я хотел, разумеется, показать себя — это вещь необходимая, чем бы ты ни занимался. Но была и другая причина: на балу должна была присутствовать мисс Сисси Пертурбски.

Бал состоялся в Аксиоматическом зале отеля „Геометрия“, нового отеля, открывшегося на углу бульвара Буллкример и Хеппенстенс-стрит. Я подъехал в светло-вишневом „гондолини“, который позаимствовал специально для этого случая. На мне был облегающий тело костюм, весь из серебряных оборочек, — новейшее изобретение, сильно поразившее представительниц demimonde [20] и их друзей.

Должен ли я описывать оживленное подтрунивание, блеск в глазах, смех толпы? Там был даже знаменитый оркестр „Карпетбитеров“ с саксофонистом Раггом в главной роли.

Но перейду-ка я лучше сразу к рассказу о Сисси и обо мне, как мы остались наедине в маленькой спаленке, примыкающей к бальному залу. Мы по взаимному побуждению проскользнули туда, и в слабом свете ночника Сисси с улыбкой обратила ко мне свое прелестное, похотливое кошачье личико. В прошлом году мы с ней однажды встретились на вечеринке. Уже тогда между нами пробежала искра, но нас как-то развели в разные стороны, и невысказанное взаимопонимание осталось всего лишь обещанием.

И вот она наконец передо мной, стройная, с торчащими грудями, именно такая, какой я запомнил ее, с экзотическими раскосыми глазами, от которых в голове моей рождались фантазии, сцены игры в раба и господина. Она приоткрыла рот, облизала губы и сказала:

— Так вы не забыли меня?

Ее нежный венгерский акцент чуть не выбил у меня почву из-под ног. Но я овладел собой и холодно сказал: