Мягкая посадка - Александр Громов

— Начальству — салют!

Сашка.

Я не ответил. Он шел от двери ко мне — легкий, бодрый, уверенный в себе, как после хорошего отдыха, ступающий чуть пружиняще и в то же время с точно отмеренной порцией угловатой развинченности, свойственной возрасту, — когда-то и мне не пришло в голову усомниться в том, что ему двадцать один год. Это у него здорово получалось. Был он с мороза, румян и свеж, и черный, небывало чистый его костюм был элегантен, как Дашкин доберман, — сам Сашка элегантен не был, а вот черный костюм элегантен был. Не мятый свитер. Что-то фальшивое было в этом костюме, игрушечное. Положить в коробку и завязать бантиком… И почему-то запахло аптекой. Приглядевшись, я заметил пластырь у Сашки на шее. Пластырь был небольшой и слегка вздутый. Под самым ухом.

— Холодно, — сообщил Сашка, растирая руки. — Пока шел, черт, совсем дуба дал. Хорошо, хоть ветра нет, а то совсем бы… Даже адаптанты куда-то делись. Мороз и солнце, день чудесный… Это чье?

По-моему, он не рассчитывал даже на междометие вместо ответа. Я изобразил, что работаю. Сашка сделал движение, будто собирался с размаха плюхнуться на стол рядом с экраном, но не плюхнулся. Костюм обязывал. Вместо этого он заглянул в экран, фыркнул и положил передо мной свой брелок-кошку с горящими глазами.

— Поговорим? По-моему, назрело.

— У меня занятие, — холодно сказал я, вставая. — И я намерен его провести, мне за это деньги платят…

Сашка заступил мне дорогу. Теперь я уловил носом не только аптеку. Пахло крепким мужским одеколоном и чем-то еще, но не одеколоном и не аптекой. Чем-то из мира, предельно далекого и от того, и от другого. Гм, а ведь знакомый запах…

— Позволишь пройти? — осведомился я.

— Напрасно вы такую нагрузку взяли, Сергей Евгеньевич, — кротко сказал Сашка. — По-моему, она мешает вашей основной работе.

Черта с два он был намерен меня пропустить. Я почувствовал, что теряю сцепление с реальностью. Тут хорошо иметь под руками что-нибудь бьющееся, лучше всего фарфоровое, это отрезвляет в два счета… Господи, подумал я с тихим ужасом, глядя Сашке в лицо, — только не сейчас…

— Моя основная работа — здесь, — сказал я. — Отойди. Я психически неуравновешен.

— А я что говорю? — сказал Сашка. — Конечно, здесь. Нам с тобой, Серж, поговорить просто необходимо, хотя бы для того, чтобы понимать друг друга. Нехорошо получается, работаем с тобой бок о бок, а дружбы нет. Или, может быть, — он ухмыльнулся, — вы, Сергей Евгеньевич, теперь предпочитаете общаться со мной сугубо официально? На «вы?»

— Предпочитаю — никак.

— А зря вы спешите, Сергей Евгеньевич…— Сашка теперь улыбался во весь рот. — Во-первых, еще рано, никого нет, а во-вторых, с сегодняшнего дня занятия в лаборатории будет вести тот, кому это положено. Вацек Юшкевич.

Кажется, у меня отвалилась челюсть. Я торопливо сглотнул.

— Выпустили?!

— А что тут удивительного? — сказал Сашка с наслаждением.

— Да так…— я растерялся и сел. — Не ожидал. Вообще-то конечно… Я рад. Но… не ожидал, честно скажу.

— Ты еще Бамлаг вспомни, — осуждающе сказал Сашка. — В нашей стране почему-то у каждого прямо с рождения превратное мнение о службе нацбезопасности. Ничего с твоим Юшкевичем не случилось, живой и здоровый. Прошел проверку генокода, только и всего, — есть у нас одна экспериментальная методика, достоверность три девятки. Секретности нет, со временем будем внедрять ее повсеместно. Результат отрицательный — гуляй и радуйся, что ты человек, задерживать далее не имеем оснований. Он сейчас подойдет.

— Мне что, сказать спасибо? — спросил я.

— А это как тебе удобнее. Ты погоди, я тебя еще с его женой познакомлю. Такая, знаешь, цыпа — что ты!..

— С какой еще женой?

— А ты нелюбопытен, — сказал Сашка. — Тебя, кстати, это тоже касается. Ладно, раньше времени ничего говорить не буду. Сегодня в обед собрание, не забудь.

— В обед обедать надо.

— Один раз потерпишь. Кстати, что тебя произошло с этим студентом?

Я вздохнул.

— Он заложил двоих, которые не заплатили ему дань. Держал в страхе всю группу. Эти двое были обыкновенными дубоцефалами. Их взяли. По-моему, он просто клинический подлец с манией величия, а когда я ему так и сказал, он заявил, что это, мол, не моего ума дело. Ну, тогда…

— Дальше я знаю, — поморщился Сашка. — Тебе это не понравилось, и ты совершил героический поступок. Отправил человека в больницу, а толстолобики тебе помогали по мере сил. Очень хорошо. Мы проследим, чтобы подобные случаи больше не повторялись. А вам, Сергей Евгеньевич, от меня добрый совет — не увлекаться самодеятельностью. Это ставит нас в один ряд с теми, кто идет за событиями, вместо того чтобы управлять ими. Вы меня поняли?

— А без стукачей никак нельзя? — спросил я.

Рожа у Сашки поехала вширь, будто он собирался заржать. Но он не заржал. Какую-то секунду казалось, что сейчас он хрюкнет, хлопнет себя по ляжкам и начнет трястись и давиться, вытаскивая из себя сквозь приступ радостного смеха: «…ну, ублажил… ну, ты юморист, Серг Гиеныч… не могу… как-как ты сказал?..»

— Предложите что-нибудь взамен, — серьезно посоветовал Сашка. — Мы бы рассмотрели, даю вам честное слово. Но я чувствую другой ваш вопрос, поправьте меня, если я не прав. Доколе этот хлыщ будет тут маячить и мешать работать всем, кому можно. Вот именно такой вопрос я в вас и читаю: доколе? Это верно?

— Допустим.

— А вы заелись, Сергей Евгеньевич, — сказал Сашка. — Я понимаю, что вам так не кажется, я также полностью в курсе ваших личных проблем, но все-таки вы заелись. Вам бы иногда пройтись по городу, оглядеться вокруг — неужели у вас не возникает такого желания? Вы же все-таки ученый, пусть даже технарь, это не суть важно, главное здесь подход, — вы должны понимать, куда мы с вами катимся. И вы ведь это понимаете! — Сашка повысил голос. — Вы прекрасно все понимаете, только не желаете об этом думать. Вы привыкли считать, что у государства обязательно имеется кто-то, кому по должности положено думать за вас. Так вот он я! — Сашка ткнул пальцем себя в грудь. — Не нравлюсь? Хотите кого-нибудь другого? А не много ли вы от государства хотите, господа техническая элита? Вот я сижу здесь, думаю за вас и стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы вы остались жить и могли работать. Я вас спрашиваю: желаете ли вы — я имею в виду отнюдь не только вас персонально, — желаете ли вы остаться с этим миром один на один? Нет? Ну, разумеется. А ведь вы очень, очень плохо знаете этот мир. Вам когда-нибудь приходилось бывать в покойницкой при полицейском участке? Наверняка вы даже не знаете о том, что при каждом полицейском участке теперь имеется покойницкая. Пришлось учредить. А отрезанную голову ребенка вы когда-нибудь видели? А придурка, который режет себя вдоль и поперек осколком стекла и даже, сволочь, не чувствует боли? Уверен, что не видели и не стремитесь. Но кто-то обязан это видеть каждый день, кто-то должен заниматься этим дерьмом, чтобы вы могли работать, потому что вся надежда теперь только на вас, на то, что вы исхитритесь, извернетесь, встанете на уши и наконец придумаете, как нам остановить этот кошмар. Вам известно, что сейчас творится на Юге? Сейчас туда перебрасывают войска и вообще невозможно предсказать, чем все это кончится. Вы знаете, что представляет собой наша армия? Там служат дубоцефалы! Кстати, в армиях других стран примерно такое же положение, хотя они, естественно, не делятся с нами этой информацией.