Ищи, кому выгодно - Инна Бачинская

Что значит «наоборот» было не совсем понятно даже самому Федору – его слегка занесло в припадке красноречия, но Савелий не стал уточнять. Он просто сказал:

– Если ты так считаешь, Федя, я приду.

– Тогда у мэрии без десяти двенадцать. Сверим часы!

Проводить в последний путь Станислава Витальевича Гетманчука прибыло полгорода. Федор и Савелий стали в стороне; отсюда были видны мэр, Елена Гетманчук, красивый полированный гроб красного дерева с бронзовыми ручками, венки, цветы – белые каллы и лилии, – их удушливый сладкий запах тяжело висел в воздухе, гармонируя с едва слышными надрывными звуками похоронного марша.

Охватить опытным взглядом жесты, взгляды, выражение лиц всех или почти всех присутствующих, увы, не представлялось возможным. Толпа гудела, шепотом переговариваясь, волновалась, дышала в унисон, полная любопытства. Они увидели капитана Астахова, тот кивнул. Федор встретился взглядом с Еленой, она слабо улыбнулась ему, что не ускользнуло от глаз капитана, и тот сардонически ухмыльнулся. Елена была бледна, с синяками под глазами; рядом, поддерживая ее под локоть, стояла мама Кристина Юрьевна, обе в черном, в черных кружевных шарфах на головах – как близнецы. Только Лена – высокая и тонкая, а мама Кристина Юрьевна – маленькая и полная. Вдова в свои двадцать два… двадцать три?

Федор увидел стайку девушек, и среди них подружку Елены Наташу Бушко, которая вчера рассказала ему, какая Ленка подлая, неблагодарная и ломака; не любила мужа; хотела развестись; пила коктейли по тридцать баксов! Они оживленно перешептывались.

Он поискал взглядом Ирину Климову, одноклассницу Гетманчука, женщину, любившую его до самого конца… Его конца. Вот уж – любовь до гроба! В черном, заплаканная, осунувшаяся… Рядом с ней стояла Лида Кулик – встретившись с Федором взглядом, она подмигнула ему. Федор поспешно отвел глаза, с трудом удержав улыбку.

Мэр значительно откашлялся, взял микрофон. Федор улавливал лишь отдельные слова – звук периодически пропадал или забивался механическим эхом: ушел из жизни… замечательный человек… хороший друг, прекрасный товарищ, муж… опытный работник… несправедливо и незаслуженно рано… «А кто уходит заслуженно рано?» – подумал Федор.

– Память о тебе, Станислав, будет всегда жить в наших сердцах, – закончил мэр и передал микрофон следующему по списку.

…Они выбрались из мэрии, вдохнули полной грудью городской воздух, состоящий из выхлопов и миазмов разогретого на солнце асфальта. Но этот воздух тем не менее показался сладким и свежим. Массивная дверь тяжело и неторопливо закрылась за ними, отсекая печальный перформанс. Федор подумал, что Елене еще предстоит церемония на кладбище, потом поминки… Бедная девочка! Нужно будет позвонить вечером.

– Савелий, ты не против пройтись в одно местечко тут неподалеку? – спросил он подавленно молчащего Савелия.

– Не знаю, Федя… Куда?

– Понимаешь, Савелий, сегодня ночью у меня возникла идея, даже целый ряд идей, над которыми нужно поработать. Будем вести следствие параллельно с капитаном Астаховым. Как ты?

– Я не против, но знаешь, Федя, Коля всегда говорит, что мы с тобой путаемся под ногами у следствия…

– Это он так шутит, Савелий. А потом, необязательно ему докладывать о наших оперативных шагах. То есть мы признаемся, конечно, но пост-фактум, так сказать. Я хотел бы встретиться с той женщиной, которая вечером двадцатого августа видела бегущего через двор человека, предположительно того, кто мог убить таксиста. Мы с ней поговорим, а потом вдвоем все обсудим. Согласен?

– На Стрелецкой? – вспомнил Савелий; он все еще колебался.

– Решайся, Савелий!

И тот решился, махнув рукой на рабочий день, который был в самом разгаре. В результате они отправились на Стрелецкую сорок шесть беседовать со свидетельницей.

Женщина оказалась дома. Это была дама лет семидесяти с хорошим гаком, в прошлом актриса – прокуренная, с низким, хриплым, прекрасно поставленным голосом; ее атласный красный халат на груди был усыпан пеплом, и пахло от нее спиртным. Она обрадовалась им как родным.

– Мальчики! Прошу! – Она улыбнулась и повела рукой – широкий рукав халата соскользнул до плеча, открылась дряблая старческая кожа в веснушках. – Моя Манька с утра без продыху умывается, как чувствует, засранка!

Она даже не спросила, кто они такие, эта странная женщина, и Федор не без удовлетворения подумал, что их внешность, должно быть, внушает доверие.

Они уселись на широкой тахте. Трехцветная кошка прекратила умываться и, застыв, уставилась на них круглыми желтыми глазами – дождалась гостей. Хвост ее, чуть подергиваясь, торчал над головой – как раз между ушей.

Хозяйка уже хлопотала на кухне, откуда громко бухала басом про то, какая «абсолютно идиотская жара, скорей бы осень!», гремела посудой и хлопала дверцей холодильника. Федор и Савелий переглянулись.

Она прилетела с кухни – полы и рукава развевались, как крылья экзотической птицы, – и со стуком поставила на журнальный столик тарелки с какими-то копченостями и хлебом; достала из карманов стаканы; из-под мышки – запотевшую бутылку водки.

– Открой! – протянула бутылку Федору.

– Ну что вы, не нужно… – запоздало выдавил из себя Савелий, ловя взгляд Федора. – Мы на работе…

– А мы по маленькой, за знакомство! – Дама смотрела на них сумасшедшими радостными глазами, улыбалась; грим смазался и потек от жары – она была похожа на старого тряпичного клоуна…

Савелий снова взглянул на Федора, тот пожал плечами и разлил водку по стаканам.

– За нас! – сказала она. – Кстати, меня зовут Элла Николаевна. Актриса драматического театра, а также в прошлом оперетты. В очень далеком прошлом.

Федор привстал:

– Федор Алексеев.

– Савелий Зотов. – Савелий тоже привстал.

– Очень приятно. Поехали! – Она, не дожидаясь их, опрокинула стакан, сморщилась, выдохнула. Взяла хлеб, с наслаждением понюхала. – У меня друг на днях преставился, – сообщила. – Подлец был человечишко, а жалко, всю жизнь на глазах друг у дружки. Уходят один за другим, а я остаюсь… Сколько мне, по-вашему, натикало?

– Шестьдесят пять, – сказал Федор, снова привстав.

Она басом захохотала, закашлялась.

– А семьдесят шесть не хочешь?

– Не может быть! – вырвалось у Савелия. – Неужели?

– Ты скажи еще, что я неплохо сохранилась. А вы льстец, однако, молодой человек! Дамский угодник. – Она снова засмеялась и погрозила Савелию подагрическим пальцем. – Знаю я таких! Федор, наливай!

Она подняла полный стакан, встала, покачнувшись, – Федор протянул руку, она оперлась на нее, благодарно кивнув. И стала читать, громко и медленно:

Умирают друзья, умирают,Из разжатых ладоней твоихКак последний кусок забирают,Что вчера еще был – на двоих.Все пустей впереди, все свободней,Все слышнее, как мины там рвут!То, что люди то волей господней,То запущенным раком зовут…[10]

Она плюхнулась на тахту. Помолчала. И подытожила:

– Вот так, ребятишки! Поехали!

И они снова выпили: Савелий – страшно морщась; Федор – смирившись, внутренне забавляясь.

– Семьдесят шесть, как из пушки! И не заметила… Всегда толпа, поклонники, блеск, а теперь только Манька. Тоже старье, правда, постарше меня будет – двадцать один год! Говорят, один кошкин год – десять человеческих, вот и считай! Сколько? Двести лет! – Она расхохоталась. – А вы, ребята, кто?

– Я читаю философию в университете, – сказал Федор.

– Философ? – удивилась она радостно. – Офигеть! А ты? – Она повернулась к Савелию.

– Я редактор в издательстве «Ар нуво»…

– Тоже философия?

– Нет, художественная литература.

– Какая сейчас художественная литература! – Она пренебрежительно махнула рукой. – Однодневки! – И тут же вскрикнула: – Не слушайте меня, старую перечницу! Первый признак старости – зудеть и критиковать. Народ перестал читать, зато есть комп, сижу в мордобуке, оттягиваюсь…

– Где? – вырвалось у Федора.

– В фейсе, фейсбуке, в смысле. Фейс – морда по-аглицки. Согласись, философ, мордобук – где-то выразительнее, не находишь? Дай адресок, пришлю приглашение. Будем общаться на философские темы. Никому и в голову не приходит, что я почтенная матрона, тем и славно! На рандеву зовут, между прочим, отбоя от желающих нет. Прилепила фотку американской старлетки с зубами, бюстом, ногами… Эх, жизнь моя, иль ты приснилась мне! – Она шумно вздохнула. – Так не забудь прислать адресок, философ!

– Непременно. Элла Николаевна, а мы ведь к вам по делу, – сказал Федор. – Помните, неделю назад у вашего дома убили таксиста?

– Помню. А вы тут каким боком, позвольте поинтересоваться?