Длинный путь от барабанщицы в цирке до Золушки в кино - Янина Жеймо
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Привыкаете к костюму? – спросила она.
– Не только. Я даже прорепетировала завтрашнюю сцену. Правда, пришлось притвориться глухонемой, но в результате все прошло удачно. Я даже умудрилась продать все лапти.
– Лапти из реквизита?! А как же завтрашняя съемка?!
Что я наделала! Трясущимися от волнения руками я стала выгребать из кармана деньги, умоляя монтажницу выручить меня.
– Я же не могу вернуться на базар, – лепетала я. – Продавцы наверняка меня узнают! Им покажется более чем странным, что я то продаю лапти, то снова их покупаю.
Слава богу, на другой день съемка все-таки состоялась. Правда, оказалось, что я должна вернуть студии изрядную сумму денег. Так вот почему у меня так бойко шла торговля! Я слишком дешево продавала свой товар. Вернее, студийный реквизит.
А вот другой случай, который произошел уже не со мной, а с моим партнером. Для следующих съемок мы перебрались из города в деревню, расположенную на берегу Волги. По сценарию действие должно было происходить летом, но на самом деле уже наступила осень. Воздух стал довольно прохладным, а вода в реке так просто холоднющей. В кино это часто бывает: то лето снимают осенью, то зиму весной. Но так или иначе, а снимать нужно. Согласно сюжету, герой картины, которого играл молодой талантливый актер Миша Викторов, спасаясь от погони, должен был переплыть Волгу. К счастью, всю реку он, конечно, не переплывал. Сначала сняли, как он бросается в воду и делает несколько гребков, а потом его подобрала наша спасательная лодка. Уже ближе к другому берегу Миша снова прыгал в воду, выбирался на берег и скрывался в лесу. После каждого дубля, чтобы Миша не простудился, ему докрасна растирали тело и давали рюмку водки. В результате во время очередного дубля актер был уже вдребезги пьян и начал тонуть. Когда его вытащили, он, немного отдышавшись, начал истошно орать какую-то песню. Именно орать, а не петь, поэтому мы так и не поняли, что именно он исполнял. Но нам это было уже неважно: мы были счастливы, что все удачно закончилось. Свидетелями происходившего оказались и приглашенные для съемок сплавщики леса. Когда Миша наконец замолчал, они начали петь свои волжские песни – и пели великолепно. На второй день композитор Эшпай (старший)[11], приехавший к нам на съемки, пригласил к себе человек шесть сплавщиков, чтобы послушать их песни, – и тоже был в восторге. Впоследствии на материале этих песен Эшпай помогал Григорию Лобачеву, композитору фильма, писать музыку для нашей картины. Во время работы мы все подружились со сплавщиками – их бригадир даже стал нашим неофициальным консультантом. Когда мы уезжали, он на прощанье открыл нам секрет приготовления вкуснейшей волжской ухи, которой часто нас угощал.
«Разбудите Леночку»
1934 год
Ура! Вчера закончили снимать «Песню о счастье» – наконец-то смогу отдохнуть! Но не тут-то было. Раздался стук в дверь – почтальон принес телеграмму из Ленинграда от режиссера Антонины Кудрявцевой. Она собиралась ставить картину по сценарию Евгения Шварца и Николая Олейникова и предлагала мне сыграть главную роль – школьницу Леночку. Съемки будут проходить в Ялте. Кончалась телеграмма словами: «Срочно сообщите согласие».
Согласие? Не знаю, смогу ли я сыграть девочку. У меня уже у самой есть ребенок. Даже два ребенка: со мной живет моя двенадцатилетняя сестричка. После смерти мамы Эля взяла к себе нашу среднюю сестричку, а я – младшую. Надо как-то проверить, стоит ли мне соглашаться играть эту Леночку. Отправив своих детей гулять, я быстро надела на себя платье и сандалии сестры, завязала волосы в два хвостика и вышла на улицу. Хожу. Никто внимания на меня не обращает. Тогда я решила отправиться на базар: колхозники – люди простые, непосредственные, и, если они начнут на меня косо смотреть, я откажусь от роли.
Бродила я по базару не меньше часа, но и тут никто, абсолютно никто не обращал на меня внимания. По дороге домой решила зайти в парк. Только я подошла к группе ребят, игравших в лапту, как услышала:
– Эй! Тебя как зовут?
Не задумываясь, я ответила:
– Леночка.
– Мотай сюда! – крикнул мальчик. – Будешь вместо меня играть. Я иду обедать.
Не успела я сказать, что не умею играть в лапту, как он бросил мне дощечку, которой бьют по мячу. В это время над моей головой пролетел мячик.
– Раззява! Что ж ты стоишь, как пень?!
И тут началось! Я моталась из стороны в сторону, не очень понимая, что я должна делать. Эта мука продолжалась несколько минут. Потом кто-то из ребят прокричал что-то вроде «Пора копать картошку!» – и тут все мальчишки налетели на меня, повалили на землю и, действительно, начали «копать на мне картошку». Вдруг раздался голос:
– Это что такое? Прекратите!
И ребята моментально разлетелись, как воробьи. Стало тихо.
– Ну, чего лежишь? Вставай!
Я приподняла голову и увидела чьи-то ноги. Голос продолжал:
– Ты тоже хороша! Вставай, говорю!
Я с трудом стала подниматься. Передо мной стояла какая– то женщина, очевидно садовница. Она вытащила из кармана носовой платок и, вытерев мне испачканное землей лицо, проворчала:
– Не вздумай реветь! Все вы хороши, пока спите. Марш домой!
И, повернув меня кругом, дала мне хорошего пинка.
Дома, увидев меня в таком наряде и с хвостиками, дочка спросила:
– Мамочка, ты со съемки?
Взяв дочку на руки и крепко поцеловав, я радостно ответила:
– Нет, пока это была только репетиция.
В этот же вечер я дала в Ленинград телеграмму: «Согласна». Пока мне доставали билет, а я улаживала вопрос со своими детьми, прошло дня два-три. И вот я наконец на «Ленфильме». Но секретарша директора студии огорошила
