Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

исчез даже страх перед позором. Следует помнить: "В домах знати, как и в армии принца, должны поддерживаться рыцарская дисциплина и страх потери чести". Это путь к спасению.

В своем заключительном слове рыцарь подчеркивает важность роли того, кто стоит во главе государства: разве Карл Великий не породил таких доблестных рыцарей как Роланд, Оливье и Ожье, а Карл V такого полководца как Бертран Дю Геклен? При этом государь должен проявить милосердие и гуманность. Со временем вместо зависти, мести и обиды, естественных плодов жестокости, придут уверенность, смелость и постоянство (не говоря прямо, автор обвиняет здесь поведение некоторых арманьяков).

На этом дискуссия, по приказу Франции, заканчивается и она требует изложить все выше сказанное в письменном виде. Что и сделал Ален Шартье: Бог "не дал ему ни силы тела, ни умения владеть оружием", поэтому он должен служить общественному делу своим пером[146].

Финансовые ресурсы

Четырехголосая ивектива была не только прекрасным литературным произведением. Она также стала, по-своему, программой управления, причем в двойной перспективе: истинный наследник Франции должен был сохранить свое господство в том виде, в котором оно было так хорошо сформировано и укреплено между 1418 и 1422 годами, и осуществлять свою власть как естественный и "праведный" повелитель; но он также должен был позаботиться о том, чтобы "привести к повиновению" людей и земли всего своего королевства. Напротив, договор в Труа подразумевал для его приверженцев, и в первую очередь для регента Бедфорда, защиту своих завоеваний и приведение остальных территорий к покорности "силой" и победу над мятежниками. Таким образом война могла только продолжаться.

Но для продолжения войны было необходимо, чтобы Карл VII обладал финансовыми средствами. В целом, он мог рассчитывать лишь на очень небольшой доход с владений, которым регулярно угрожали завоеватели. Он потерял провинции — такие как Нормандия — которые были успешными в фискальном плане. Для него было практически невозможно повысить налоги за пределами своего апанажа. Он не мог оказывать финансовое давление на экономически ослабленное духовенство, а тем более на дворян, которые утверждали, что их освобождение от налогов является следствием выполнения ими воинской повинности. Упадок торговли сделал косвенные налоги менее выгодными. Наконец, каковы бы ни были его усилия и требования, предъявляемые земельным рантье и купцам, в обороте оставались слабые деньги, а монеты, которые он чеканил, не стоили тех денег, которые обращались в "английской Франции".

В 1422–1423 годах, из-за отсутствия достаточных регулярных налогов, доходы Карла VII по-прежнему в основном поступали с монетных дворов находившихся в его подчинения (Орлеан, Тур, Шинон, Лош, Анжер, Ле-Ман, Мон-Сен-Мишель, Пуатье, Ла-Рошель, Ниор, Ле-Пюи, Сен-Пурсен-сюр-Сьюль, Лион, Лимож и Фижак).

Чтобы преодолеть этот кризис государственной казны в долгосрочной перспективе, ему пришлось вести переговоры с ассамблеями Лангедойля, Лангедока, Оверни, Лимузена, Пуату и т. д., созывая церковников, дворян и делегатов от добрых городов. В принципе, король мог созывать их в любое время и в любом месте и выдвигать свои требования, даже если это означало уступки на претензии, предъявленные по этому случаю его подданными. За кулисами этих ассамблей шел настоящий торг, но последнее слово оставалось за королем, в пределах разумного и практически осуществимого.

Подобная практика (можно говорить о настоящем институте) началась уже во время его регентства. Так, с 18 по 23 мая 1420 года Дофин сам председательствовал на ассамблее сословий Лангедока, то есть сенешальств Тулузы, Каркассона и Безье и получил 200.000 турских ливров за "свое радостное пришествие в страну Лангедок". Взамен, как мы уже видели, ему пришлось пообещать учредить Парламент в Тулузе и подтвердить великий реформаторский ордонанс, который Филипп IV Красивый обнародовал 23 марта 1303 года и до сих пор служивший образцом. В апреле 1421 года архиепископ Буржа Гийом де Буафратье председательствовал на ассамблее сословий Оверни в Клермоне. Там Дофину была выделена сумма в 800.000 турских ливров, 100.000 из которых предоставили церковники. В принципе, на Генеральные Штаты должны были съезжаться представители как Лангедойля, так и Лангедока, но делегаты с Юга не явились, что позволило Дофину в сентябре того же года получить от них дополнительную субсидию в размере 200.000 турских ливров. В июле 1422 года в Тулузе, в церкви якобинцев, состоялось собрание Штатов Лангедока, которое принесло в государственную казну 100.000 турских ливров.

В дальнейшем дело пошло по-другому.

В период с 1423 по 1427 год Штаты Лангедока собирались добрых полдюжины раз: в Каркассоне, в Монпелье, в замке Эспли-Сен-Марсель (принадлежавшем епископу Пюи), в Безье, причем самые важные из них состоявшиеся в сентябре 1425 года, в то время, когда будущее казалось многообещающим, принесли 268.000 турских ливров (включая 6.000 специально для того, чтобы помочь Людовику де Бурбону, графу Вандомскому, заплатить выкуп), плюс десятина полученная с Церкви[147].

В этот же период несколько раз собирались Штаты Лангедойля: в Бурже, Сель-сюр-Шер, Риоме, Пуатье, Меэн-сюр-Йевр и Монлюсоне. Самым щедрыми стали Штаты в Бурже в январе 1423 года, которые выделили 1.000.000 турских ливров. Известно, например, что по этому случаю провинция Лионне была обложена налогом в размере 20.000 турских ливров, а сам город Лион — чуть более 4.000. Эти успехи были тем более примечательны, что в сентябре того же года, другие Штаты Лангедойля состоявшиеся в Сель-сюр-Шер, проголосовали за талью в 800.000 ливров одновременно с восстановлением на три года эдов, отмененных под давлением обстоятельств в 1418 году[148].

Все это, конечно, может показаться впечатляющим. Но эти субсидии в казну поступали очень медленно, случались сбои, коррупция, нецелевое использование, и, прежде всего, постоянный отток средств на войну. Таким образом, Карл VII столкнулся с серьезной бюджетной проблемой, тем более что суммы, которыми он теоретически мог оперировать, уменьшались из-за слабых денег. Правда, ситуация не была радикально иной ни в "английской Франции", ни во владениях Филиппа Доброго, у которого не хватало средств даже для защиты западной границы герцогства Бургундия и графства Невер, не говоря уже о наступлении за Луару, в направлении Берри[149].

Военные ресурсы

Из-за низкого и нерегулярно выплачиваемого жалования, а также из-за политического кризиса власти, "естественное" окружение, то есть владельцы фьефов, демографически и экономически ослабленное дворянство, из которого король должен был набирать основную часть своей кавалерии, предоставляло лишь случайные и недостаточные контингенты, да и то скупо, а иногда даже очень неохотно.

Тем не менее, в распоряжении Карла имелись французские капитаны, такие как герцог Иоанн Алансонский; Жан II, граф д'Омаль; Гийом д'Альбре, сеньор д'Орваль (в Берри); Жильбер де Лафайет, маршал Франции; Жан де Торсе, магистр арбалетчиков Франции (вскоре его заменил Жан, сеньор де Гравиль); Луи де Кюлан, адмирал Франции; Амори, сеньор де Северак, маршал Франции; Жан де Бросс, сеньор де Сент-Север, маршал Франции; Жан, бастард Орлеанский. Список можно продолжить.

Но из-за недостатка чисто французских контингентов были призваны иностранные наемники, как правило, из дружественных государств: Теодоро "из графов Вальперга", из Ломбардии,[150] приведший согласно королевского письма, от 20 июля 1423 года, 250 латников, Ле Борн (Одноглазый) Какеран, Лукин Руссе (Луккино Руско)[151], Мартин д'Арбле, все трое также из Ломбардии (во главе 26 таргонов-щитоносцев и пехотинцев гвардии