Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

великим судьей", — пишет Монах из Сен-Дени. "Он был очень справедлив", — свидетельствует Персеваль де Каньи. "Король Генрих был мудрым государем, который очень заботился о справедливости. За это бедные люди любили его больше всех других; потому что он желал защитить простой народ от дворян, от тех крупных поборов, которые они творили во Франции, в Пикардии и по всему королевству; он в частности, хотел позволить управлять дворянам только своими лошадьми, собаками и птицами, а не духовенством или простыми людьми, как они привыкли делать; что было достаточно разумным желанием короля Генриха, и поэтому он заслужил благодарность бедных людей и молитвы духовенства"[127].

Отражая противоположное мнение, монах из Сен-Дени, Жан Шартье, испытавший на себе английское правление, сформулировал весьма взвешенное суждение: "При жизни он был жестоким, очень суровым и мстительным человеком, перед которым трепетали его подданные, искусным полководцем и отважным воином, не лишенным к тому же различных качеств и добродетелей"[128]. Пий II подчеркивал его аскетизм, поскольку Генрих, якобы, запретит англичанам спать на пуховых перинах, и намеревался выкорчевать все виноградные лозы во Франции? Шатлен называет его "тираном" проявлявшим "беспричинную жестокость к народу Божьему"[129]. "Этот король-тиран" унижал французов, которым приходилось притворяться счастливыми. Хотя внешне он проявлял почтение к своему "отцу" Карлу VI, но "силой и тиранией, вопреки всем человеческим и божественным законам, отобрал у него суверенитет над этим королевством"[130]. Далее бургундский хронист заходит так далеко, что говорит о прискорбном "презрении" Генриха к французам. 31 мая 1422 года, в день Пятидесятницы, когда парижане в Нельском Отеле устроили мистерию Страстей Святого Георгия (покровителя всего английского рыцарства и Ордена Подвязки в частности), Генрих бесцеремонно отправил своего тестя в Отель Сен-Поль. Он и его жена Екатерина переехали в Лувр и сидели за столом с коронами на головах. Надо сказать, что многие поспешили его обхаживать и стать соучастниками его триумфа.

Несомненно, Генрих V обладал необходимыми навыками, как в военной, так и в политической сфере. Герольд Ордена Золотого руна приписывает ему официальный титул "завоеватель", добавляя комментарий: "Очень мудрый и сведущий во всех делах" и "обладающий очень сильной волей", внушавший страх как "принцам", так и военачальникам, так что никто не осмеливался нарушать его приказы и постановления, особенно во время войны. "И хорошо поддерживать воинскую дисциплину, как это когда-то делали римляне"[131]. В бургундской хронике говорится: "Он был государем большой смелости […] и предприимчивости, и в нем было великое благоразумие, верность, справедливость и рассудительность"[132]. Его влияние было велико из-за его природного авторитета, а также потому, что его боялись. Во многом благодаря действиям его представителей на Констанцском Соборе, включая его дядю Генри Бофорта, епископа Винчестерского, Великий церковный раскол был завершен избранием 11 ноября 1417 года кардинала Колонны, который стал Папой Римским под именем Мартина V. Таким образом, "английская нация" в латинском христианстве утвердилась как одна из сильнейших. В знак благодарности 24 мая 1426 года Мартин V возвел Бофорта в кардиналы, и хотя Генрих заставил дядю отказаться от этого звания, после смерти короля он снова стал "кардиналом Англии" до конца своей долгой жизни. Генрих V обладал решительностью, хладнокровием, благоразумием и чувством собственного величия, необходимыми для средневекового короля. Он не терпел препятствий, возникших на пути его амбиций. Его строгость и жестокость были очевидны, иногда непримиримы, но всегда расчётливы. В его армии царила строгая дисциплина. Ему не хватило времени, чтобы преодолеть ту пассивность среди французов перешедших в его лагерь, даже если они формально придерживались союза двух корон. Если бы он остался жив, ему пришлось бы систематически переезжать из одного своего королевства в другое, поддерживая баланс между своими подданными во Франции и в Англии. Возможно, он назначил бы генерал-лейтенанта в королевство Франция (обратное вряд ли возможно) и возможно, этот генерал-лейтенант (герцог Бедфорд?) со временем получил бы титул вице-короля. Историк может только строить предположения, будучи уверенным, что такой король как Генрих V, вряд ли бы остался бездеятельным.

Приведем еще одно суждение Персеваля де Каньи: "Некоторые из его французских противников и те, кто придерживался его партии, говорили, и весьма убедительно, что если бы он остался жив и здоров", то завоевал бы все королевство, "передав управление герцогу Бургундскому, который его поддерживал, и герцогу Бретонскому, с которым заключил прочный мир"[133].

В своем труде О памятных событиях (De rebus gestis memoralibus) итальянский гуманист Джанфранческо Поджо Браччоли́ни, писавший в середине XV века, разделял эту точку зрения, назвав Генриха, человеком мужественным, совестливым и держащим свое слово, если даже оно было дано устно. Многие были убеждены, что если бы он прожил дольше, то завоевал бы все королевство Франция, так как он объединил несколько великих людей и овладел большой частью страны. Тот же автор добавляет, что при Азенкуре он довел решимость своих лучников до предела, сказав им, что французы, в случае победы, решили отрубить им обе руки "в знак вечного позора"[134].

Надежды на объединение двух королевских семей теперь возлагались на девятимесячного ребенка и если бы тот умер,[135] Бедфорд, без сомнения, принял бы наследство своего брата, но, какими бы ни были его способности и авторитет, он неизбежно показался бы французам еще менее законным королем, чем юный Генрих, который, хотя и вырос в Англии, все же был внуком Карла VI через свою мать Екатерину.

Естественно, "верные французы" радовались этой так вовремя случившейся смерти. Те из них, кто находился в Риме, "заказали очень богатую картину", на которой Карл VI одной рукой обнимал своего сына Дофина Карла, а другой указывал на "лежавшего у их ног мертвого короля Англии". Сопроводительная надпись на латыни гласила: "Смертельный и коварный враг, с хищными когтями, который пытался пойти против Бога, желая изгнать нашего законного государя из его отчего дома, подвергся ужасной смерти в наказание за свои безрассудные дела". Копии этой картины были размещены в нескольких церквях Рима, "где увидев их противники этих французов скрипели от злости зубами"[136].

4 октября Карл VI сообщил жителям Реймса о смерти своего очень дорогого и горячо любимого "сына" — короля Англии, которая наступила более чем за месяц до этого. Он заявил, что она столь опечалили его "из-за близости и большой любви", которые существовали между ними, "и из-за его великих добродетелей, доблести и благоразумия". Но, настаивал король, это смерть не изменила договор в Труа. Карл VI объявил, что он снова клянется "торжественно и верно хранить, соблюдать и заставлять своих подданных хранить и соблюдать мир, заключенный между нами обоими и между двумя королевствами". Герцоги Бедфорд, Бургундский, Эксетер "и другие нашей крови и рода как и члены Большого Совета" по приказу короля также поклялись соблюдать договор. И в ближайшем будущем, его самый дорогой и любимый сын герцог Бретани тоже это сделает. Реймсцам было приказано не верить слухам, распространяемым врагами.

8 октября Иоанн V, герцог Бретонский, принес клятву одновременно с тремя сословиями герцогства, о чем стало