Моя миссия в Армении. 1992-1994 - Владимир Ступишин

С Генрихом Элибекяном я познакомился на открытии его выставки 15 апреля 1993 года в Доме художников, где располагался и их творческий союз. Генрих явил себя обмотанным белыми бинтами, держа в руках жестяные серп и молот, которыми он протыкал свою оболочку, так, что из «ран» текла «кровь». Это должно было символизировать борьбу художника с тоталитарным рабством. После «перформанса» он и его друзья собрались в кабинете председателя Союза художников. Им был тогда скульптор Ара Шираз, сын двух поэтов – Сильвы Капутикян и Шираза, чей бюст стоит в ереванском Пантеоне, где покоятся Уильям Сароян и Арам Хачатурян. В веселой компании художников оказались посол России и поверенный Германии Норберт Хайнце с женой Марией-Терезой. Пили за Генриха, вообще за художников, за прекращение блокады и наступление мирных времен. В декабре 1993-го Генрих пришел ко мне. Поговорили за жизнь. Он развернул свою теорию. Спасение Армении, вернее, армянства – в очередном исходе в крупные центры диаспоры, считал художник. Эти центры – в России, Штатах и во Франции. Но не окончательный исход, а с надеждой когда-нибудь вернуться. Здесь же, в Армении, нет перспективы выжить, особенно для интеллигенции. Только, может быть, крестьяне удержатся.

Такие настроения вспыхнули с наступлением зимы и очередного военного давления Азербайджана на Карабах не у одного только Элибекяна. Холод, как уяснил я на собственном опыте, усыпляет и тело, и душу, порождая апатию и чувство безысходности.

К счастью, далеко не у всех. Большинство известных мне армянских художников, музыкантов, писателей, артистов, ученых, претерпевая все сложности блокадной жизни, никуда не уехали и уезжать не собирались.

Продолжал создавать свои поэтические работы классик армянской графики восьмидесятилетний Владимир Айвазян, известный далеко за пределами бывшего Союза. С ним я встречался не раз, был у него в мастерской. Его офортами отмечены мой приезд в Ереван и отъезд. Когда вручал верительные грамоты, получил от председателя Верховного Совета Бабкена Араркцяна на память «Эчмиадзинский храм» Айвазяна. Сам художник принес мне на прощанье прекрасный городской пейзаж.

Познакомили меня и с верным академическим традициям, тоже не молодым живописцем Ваганом Хореняном. Само жилье этого художника – своего рода произведение искусства и музей. Оно встроено прямо в скалу, окружено цветниками и плодовыми деревьями. Стены сплошь увешаны картинами разных лет. Из окон мастерской открывается замечательный вид на город Аштарак. На переднем плане – старинный каменный мост через речку Касах, а над ним на высоком берегу – храм Святого Ованеса. Художник предложил мне на выбор любую картину. Я жадничать не стал и взял маленький этюд, но это был вид на очень полюбившуюся мне гору Ара, с которой я привык раскланиваться каждый раз, когда ездил в Егвард или Аштарак.

Побывали мы с моей Нонной Алексеевной у Анатолия Папяна. Ему было под семьдесят. Это художник-романтик, что особенно характерно для большого, 4 х 4, во всю стену мастерской, полотна, которое он писал и переписывал несколько лет. На выставки оно может выходить только через окно. Картина посвящена великому поэту X века Григору Нарекаци, автору «Книги скорбных песнопений». К тому времени я успел ее прочитать в переводе или, как предлагает С.С. Аверинцев, в «переложениях» Наума Гребнева. Книгу мне подарил с доброй надписью автор подстрочника Левон Мкртчян. Успел прочитать и проникнуться глубочайшим уважением к этому предтече Эпохи Возрождения, ибо обращения к Богу средневекового монаха из Нарека полны животворного гуманизма и высочайшего нравственного чувства. Наверное, не случайно его книгу или ее отдельные главы переводили с древнеармянского грабара не только на современный армянский ашхарабар, но и на итальянский, английский, французский, арабский языки. И неоднократно на русский. Последний полный научный перевод опубликован в Москве в 1988 году с предисловием С.С. Аверинцева. На картине Анатолия Папяна армянский предшественник Данте представлен вдохновляющим своих нынешних соотечественников на преодоление выпавших на их долю тягот и страданий, отраженных в образе поэта XX века Егише Чаренца (1897-1937), погибшего от рук коммунистических палачей. Обращенная к Богу молитва Нарекали перекликается с «Дантовой легендой» Чаренца: «Везде война и зло. Кто зло творит, мир в пекло превращая?» В женских фигурах и скорбь, и надежда. Манера, в которой выполнено это произведение, напоминает Эль Греко. Анатолий Папян был в Толедо и восхищался «Погребением графа Оргаса». Наверное, оттуда и название собственной работы – «Реквием. Нарекаци – Чаренц.» Художник ждал нас и был обрадован нашему приходу. А в мастерской у него вокруг большого стола собрались его друзья во главе с почитаемым ими учителем – Эдуардом Исабекяном, который произнес красивый тост в честь русского посла и его супруги.

Фридон Асланян – другой известный архитектор. Он же – дизайнер, живописец, график. Его друг, скрипач Эдик Татевосян познакомил меня с ним в Филармонии перед концертом квартета имени Комитаса. В фойе была выставка абстрактных работ Фридона. У него есть и вполне реалистические портреты, и куклы в национальных одеждах, сделанные в манере театрального гротеска. И, разумеется, градостроительные проекты. А тут вот абстрактное искусство, которое сам он считает трансцендентальным. Ему, конечно, виднее. Картины сложные по композиции и очень красочные, удивительные по богатству форм и оттенков, прямо-таки фантастические, но проникнутые каким-то особым духом. И среди них одна явственно так представилась мне образом Святого Андрея Первозванного. Это откровение понравилось художнику. И через семь лет, приехав с выставкой в Москву, он подарил мне эту картину, за что я ему премного благодарен.

За короткий срок нашего пребывания в Ереване мне выпало счастье познакомиться и с другими художниками, уже занявшими высокое положение в сонме армянских мастеров искусства. Среди них – известный архитектор Карлен Ананян, автор многих реализованных проектов зданий, мостов, памятников и замечательный живописец и рисовальщик. Со мной он сначала познакомился как ветеран войны, а у него дома я увидел массу прекрасных портретов и особенно городских пейзажей. Много зарисовок, сделанных в Москве и Ереване, Ростове и Ялте, Токио и Марселе, Венеции и Париже, Софии и Катманду. Похоже, Карлен Мартиросович за свои семьдесят лет объездил весь мир, любуясь творениями зодчих разных времен и народов и стремясь запечатлеть хотя бы в карандашном наброске все, что понравилось. Щедрый и душевный человек, Карлен Ананян подарил мне на память акварель с видом на горные окрестности Дилижана, одного из прекраснейших уголков Армении, где любили бывать и отдыхать многие великие люди и куда так стремился доехать герой Фрунзика Мкртчяна из кинофильма «Мимино».

Большое впечатление на меня произвела живопись Карена Смбатяна из старинного дворянского рода Багратуни. Его картины понравились мне как-то сразу. Увидел их и полюбил. На мой взгляд, он – большой художник, по живости красок и сочности мазка напомнивший было мне Матисса. Я даже в книге отзывов на выставке в Доме художника это и отметил. Но к Матиссу его, конечно, сводить нельзя. Он самобытный художник. И очень национальный. Он вышел в первые ряды той интеллигенции, которая разделила судьбу своего народа и вместе с ним идет на бой за честь, достоинство и выживание нации. Не случайно героями целого цикла картин Карена Смбатяна стали азатамартики, или фидаины, а по-русски сказать – борцы за свободу Арцаха и всей Армении. Как человек умный и болеющий за свой народ, оказавшийся в жутких условиях азеро-турецкой блокады с постоянной угрозой для Арцаха и всей Армении, Карен Смбатян не скрывал, что он – противник гражданской войны, причиной которой может стать неумение правительства установить конструктивный диалог с политической оппозицией и оппозиционной интеллигенцией. На выставку этого замечательного художника в мае 1994 года высокое начальство не явилось. Видимо, по каким-то политическим мотивам, хотя сколько-нибудь ангажированных полотен в той экспозиции совсем не просматривалось, тем более, что Смбатян отдал на суд публики работы, имевшие весьма отдаленное отношение к живописи фигуративной, «реалистической», идейной.

Зато в гостях у другого художника, Варужана Варданяна, выставившего свои работы в залах Музея современной живописи примерно в то же время, я встретил президента, некоторых его соратников, деятелей культуры. После открытия все собрались за богатым столом, пили, ели, произносили тосты. Такого богатого вернисажа я до того в Ереване не видел. Варужан – тоже художник известный, такой известный, что подписывает картины, как в свое время Минас, только именем. Сама майская выставка 1994 года была итоговой: сто двадцать работ – портретов, натюрмортов, композиций – плод двадцатилетней работы. В отличие от Смбатяна этот живописец мне показался мрачноватым и по тематике, и по цветовой гамме. Но Варужан – тоже национальный художник, кисть которого воспевает или оплакивает самые разные стороны жизни своего народа в традициях как старых, так и новых мастеров.