Колея к ржавому солнцу - Денис Воронин

страха, потому что его мозг перестал работать, и Тим задал глупый вопрос: – А за что он должен?

– За гречу, за что еще? – ответил Повешенный. – Твой брат ведь герондосом жалился, или ты не знал?

– Знал, – ответил Тим. – А… Сколько он тебе был должен?

Повешенный, коротко усмехнувшись, назвал сумму. Тим даже не понял сначала. Потом удивился. Подумал, что дилер обманывает его. Тот, словно радар, уловил мысли мальчика, кивнул.

– Верно. До хрена. Прямо охуллиард. Этот пырь мне уже с год торчал. Вел себя, надо признать, – Повешенный пошевелил пальцами, как паук лапками, – правильно. Не шкерился, не сквозил, старался расплачиваться. Регулярно что-то отдавал, так что я его не трогал, – Повешенный хмыкнул. – Мы с ним почти сроднились. Но новые «чеки» – только за наличку… В последний раз обещал, что вот-вот раздобудет денег и заплатит. Сразу и за все. Тема у него какая-то вроде была. Не в курсе, в чем там дело?..

Тим слушал и не понимал слов. Сумма, названная Повешенным и мурашками прокатившаяся вдоль позвоночника мальчика, казалась немыслимой.

Но дилер молчал, ожидая ответа, и он решил попытаться.

– Я понял. Летом каникулы будут, – проговорил Тим, стараясь, чтобы его слова звучали убедительно. – Я работать устроюсь. И буду отдавать тебе зарплату.

Повешенный хрипло рассмеялся. Что показалось ему смешным? Тим был всего лишь тринадцатилетним мальчиком, похоронившим брата, а теперь обсуждающим с барыгой реструктуризацию полученного в наследство долга.

Его взрослая жизнь только-только начиналась.

– Посчитай, сколько времени ты будешь выплачивать долг с зарплаты? Которую тебе пока еще никто и не платит. А я ждать не могу. Тем более до лета. Это ведь не мои деньги.

– Но у нас с бабушкой нет столько, – проговорил Тим. – У нас вообще ничего нет. Одна ее пенсия.

– Прямо уравнение с двумя неизвестными, да? Знаешь, не мои это проблемы, – пожал плечами Повешенный, и его голова дернулась. – Сам думай, что да как. Бабке расскажи… Пенсам в Сбербанке кредиты охотно дают…

Вот же падаль, с отчаянием подумал Тим. Он с отвращением взглянул на Повешенного как на человека, посадившего в чашу кухонного комбайна попугаев-неразлучников и нажавшего кнопку «On».

– Или дом продайте, – продолжал барыга, даже не глядя на Тима, будто разговаривал с невидимым собеседником по мобильнику. – А сами к родителям твоим уезжайте… Мне же Макс рассказывал… Хороший вариант, кстати, потому что, если не расплатишься, все равно сожжем вашу хибару. Вместе с бабкой твоей.

Тим со свистом вытолкнул воздух из легких и, не успев подумать, сжал кулаки и бросился на Повешенного. Хлесткий встречный удар в подбородок откинул его назад. Тим упал, опрокинулся на спину, головой ударившись о гулкую водосточную трубу, а локтями – о наросшую под ней наледь. На запрокинутое к небу лицо сеялась влага.

– Неделя! – услышал Тим сквозь боль. – У тебя есть неделя!

Он задохнулся, когда страх ударил его ногой в живот. Внутри Тима что-то булькнуло, перекатилось по внутренностям, натянулось спазмом. Повешенный посмотрел на мальчика и сказал:

– Долго лежать собрался? Я же тебя не убил. Так что шевели поршнями.

И отступил из-под фонаря в темноту, к компаньонам.

– Дай сигарету, – услышал Тим хриплый голос, а через несколько секунд чиркнула зажигалка.

Морщась от боли в ушибленных локтях и бедре, мальчик поднялся на ноги. Его взгляд уперся в ту часть стены, которую до этого закрывал собой Повешенный.

Висевшее, как заплатка, на фасаде старинного здания объявление выглядело насмешкой. На полуотклеившемся листе бумаги чернели отпечатанные на принтере, уже немного потекшие чернилами буквы: «Помощь при наркозависимости». И номер телефона.

6. Остров про́клятых

Пропущенный от Остров Про́клятых.

Костас Троцкий на ходу разглядывал экран телефона, словно пытаясь понять, перезванивать ему или нет. Его мобила – настоящий звероящер с монохромным дисплеем. Производитель уже несколько лет как перестал изготавливать телефоны, не выдержав конкуренции, перешел на выпуск другой продукции, а трубка все еще работает как новенькая. Даже батарея живая, тянет почти неделю.

– Эй! – каркнули вдруг впереди скрипучим голосом, напомнившим звук, с которым отдирают приколоченную доску. – Зенки разуй! Смотри, куда идешь!

Он моментально поднял глаза и едва успел притормозить, чуть не врезавшись в бездомного, раскорячившегося посреди тротуара в инвалидной коляске. Хромированные, как элементы прокаченного автомобиля, детали коляски резко контрастировали с грязными обносками, натянутыми на подобие человека.

– Машину так же водишь? – продребезжал бродяга, когда Костас встретился с его наглым взглядом. – Ни на кого не смотришь?

Страшное, переходящее от красного к синему цвету лицо бездомного покрывали крупные бордовые пятна. Немытые волосы на непокрытой голове походили на спутанную морскую капусту с вкраплениями то ли мусора, то ли крупной перхоти. Неопрятная борода росла клочками. Одна из рук колясочника пряталась под заляпанным краской шерстяным солдатским одеялом, укутывающим ноги или что там от них осталось. Другая, из-за недостающих мизинца и безымянного пальца больше похожая на птичью лапу, вцепилась в пузырек с настойкой боярышника, на дне которого что-то едко плескалось. Зубов, если судить по расколовшей лицо бездомного ухмылке, у него было еще меньше, чем пальцев. И запах как из помойного бака.

– Мелочью не выручишь, земеля? – взгляд инвалида мгновенно стал цинично-заискивающим.

Из похожих на плевки водянистых глаз с засохшими желтыми выделениями в уголках будто выплескивалась душевная муть. Троцкий успел разглядеть провод наушников, тянувшийся из-под одеяла, и молча обошел коляску по дуге, выйдя на самый край тротуара.

– Зажал денюжку? – громко выкрикнул бродяга. – Члену паралимпийской сборной зажал? Всего немного, на лекарства! Не на допинг! Страна запомнит своих гер-р-роев!.. – он пронзительно закашлялся, а потом стал материться в спину уходящему Троцкому.

Ругань бродяги ржавым саморезом ввинтилась в нездоровое состояние Костаса, помноженное на сто граммов «коскенкорвы», едва ли не насильно влитых в него Олегычем. Захотелось развернуться, схватить коляску, закатить в ближайшую подворотню и там, опрокинув на землю, в кровь избить «паралимпийца». Ногами, чтобы в следующий раз думал перед тем, как выступать. Впрочем, таким пассажирам все побои побоку.

Усилием воли заставил себя не оборачиваться, идти дальше, не обращать внимания. В конце концов, это же он сам обещал, произнося присягу: «Клянусь уважать и защищать права и свободы человека и гражданина». Вот и уважай теперь, несмотря ни на что…

Даже на то, что в данный момент Костас находится не при исполнении, а на больничном.

Грипп объявил населению города войну. Все вокруг температурили, кашляли и истекали соплями, в коридорах районных поликлиник закручивались змеи километровых очередей, на каждого отстоявшего в них пациента у участковых терапевтов по графику было выделено чуть больше шести с половиной минут – и за