Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова

вошла в азарт. Поймав корову за заднюю ногу, я силой заставила животное отвести ее назад и залезла под Миссис Грыжу по плечи, чтобы ей было неудобно брыкаться в ограниченном пространстве. Корова — не ниндзя, ее никто не учил приемам рукопашного боя в тесноте, и Грыже пришлось смириться. Одной рукой обхватив вымя и массируя его, другой я по очереди стала сдаивать оба больных соска. «Простокваша» в вымени успела начать портиться, и вместе с нею выходил гной. То лилась бледная жидкость, то шлепались зеленые с кровавыми разводами сгустки. Скоро весь пол под копытами коровы был покрыт слоем этой дряни, и миазмы стояли такие, что я отстранилась и зажала себе нос руками, приходя в себя и соображая, сколько мне еще терпеть.

Проходивший мимо с двумя ведрами молока Бердников приостановился:

— Что тут у тебя за вонь?

Я показала свободной рукой на лужу у ног:

— Мастит.

Поставив ведра, Бердников наклонился и потрогал вымя Миссис Грыжи.

— Плохо дело, Галочка, — изрек он. — Шаброву скажешь?

— Нет, — помотала я головой. — Сама справлюсь.

— Ну, как знаешь. — Он снова взялся за ведра. — А то вон Ольгу от работы отстранили…

Если это был намек, то я его поняла.

— Меня не отстранят, — сказала я уверенно. — Я Сашке нужна!

Это было правдой — последнее время половина обязанностей бригадира легла на мои плечи. Но сейчас я об этом не думала и опять нырнула под корову.

Снова сражение, снова я ловлю скользкие, вымазанные в «простокваше» и сукровице соски и сдаиваю, сдаиваю, сдаиваю… Только необходимость уделять внимание другим коровам, не заставляя их по полчаса стоять с работающим вхолостую аппаратом, отвлекала меня. Пол вокруг на метр был запачкан, когда я наконец выпустила многострадальную Миссис Грыжу. Вымя ее стало немного мягче и меньше в объеме, но по-прежнему сохраняло красноту и под кожей прощупывались камни — почти половину заразы мне не удалось извлечь.

Все время между двумя дойками я в тот день мысленно растирала и сдаивала, вычищала и массировала. И когда включили мотор, я впервые за все время с нетерпением ждала, когда придет Миссис Грыжа. Наконец она шагнула в станок, и я с готовностью нырнула к ее вымени.

Азарт мешал мне бояться. То ли корова это поняла, то ли ей стало все равно, но это был первый раз, когда она позволила возиться у себя под брюхом. К помертвевшему и совершенно не изменившемуся за прошедшие несколько часов вымени было страшно прикоснуться — казалось, оно вот-вот лопнет.

Стоило мне сдавить пальцами сосок, из него на пол медленно, словно нехотя, потекли сгустки… крови. Красными кляксами они бесшумно шлепались на доски пола, и мне стало по-настоящему страшно. Мастит зашел уже так далеко, что оставалось одно — отправить корову на мясо. К слову сказать, ту самую корову из группы Ольги уже постигла эта участь.

Не знаю, что заставило меня не бросить работу. Но, когда сгустки перестали появляться, на пол потекла сыворотка от сдоенной ранее «простокваши». А потом показались и остатки самой простокваши… Корова реагировала на все удивительно спокойно. Неужели она почувствовала облегчение? По крайней мере, мне очень хотелось в это верить.

Исцеление наступило внезапно. Уже следующим утром, когда Миссис Грыжа вошла в станок, я привычно схватила ее за вымя и обнаружила, что оно гораздо мягче, чем вчера. И даже краснота вроде как начала сходить, и температура упала… Затаив дыхание, я присела рядом и осторожно дрожащими пальцами потянула за сосок.

В пол ударила белая, словно нарисованная Пластовым, струя молока.

— Грыжа, ласковая моя! — От облегчения я прислонилась лбом к ее боку и закрыла глаза.

Судя по виду и запаху, это было молоко, но лучше проверить еще раз. Опорожнив бидон, я поспешила выдоить корову в отдельную посуду и, когда после дойки настала пора определять жирность молока и его кислотность, вместе с пробами по стаду отдала на экспертизу и молоко Миссис Грыжи.

Надо ли говорить, что она оказалась здоровой! Я не без внутренней дрожи долила надоенные от нее почти десять литров — как назло, моя врагиня оказалась высокоудойной! — к своей порции и, когда в очередной раз Миссис Грыжа вошла в станок, приветствовала ее с чувством заговорщика. И, что удивительно, все последующие дни ее как подменили! Из-за того ли, что успела за время лечения привыкнуть к моим рукам, или из чувства благодарности, но Миссис Грыжа раз и навсегда перестала лягаться и мешать мне. Характер у нее стал просто шелковым, и я часто ловила себя на крамольной мысли: а что бы ей не заболеть маститом в первый же день!

Но если вы, читая эти строки, прониклись уверенностью, что мне, как нарочно, достались самые строптивые, злобные и нахальные коровы в стаде, вынуждена вас разочаровать. Были среди них и такие, с которыми, как говорится, «и спать можно».

Одна из них скромно, но с достоинством носила на боку тщательно выписанное красной краской сердце, пронзенное стрелой, — знак безответной любви. И кличка у нее была соответствующая ее скромному, чуть застенчивому нраву — Николь. Когда я впервые столкнулась с ней близко, она возлежала в луже грязи, продавив в ней яму для своего упитанного стройного тела, и взирала на меня из-под длинных, словно накладных, ресниц с грустью невинно страдающей девушки. «Ах, это опять вы! — говорил ее взгляд. — Что ж, я в вашей власти и вынуждена покориться…» Дальше следует любая цитата из романов Вальтера Скотта или Виктора Гюго. Убедившись, что покорностью и смирением меня не сокрушить, корова медленно и грациозно поднялась побрела к калитке. Я шла за ней, чувствуя себя по меньшей мере палачом, знающим, что его жертва невиновна. Почему я не назвала ее Святой Николь, не знаю.

Далее следовала целая череда коров, о нраве которых можно было судить по характеру их кличек — Золушка, Сударушка, Неделька, Терпеливая (последняя заслужила свое имя тем, что, оставшись без комбикорма и с доившим ее вхолостую аппаратом, чего не переносили почти все коровы, смирно простояла в станке, ничем не напоминая о своем существовании). Любая из них была спокойным, инертным существом, напрочь лишенным склонности к спорам и гражданскому неповиновению. Их я различала между собой исключительно по внешности — Николь была большой белой коровой, знающей о своей красоте и с честью несшей крест первой красавицы стада. Сударушка и Неделька походили на Рябину — такие же крупные, темные, с лирообразно изогнутыми рогами и мощными подгрудками. Разница была только в форме вымени и числе пятен