Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова

отличаясь склонностью к насилию, она не могла и минуты постоять спокойно: то ей приспичило почесаться, пока я надеваю аппарат, и она изгибалась дугой, а когда опускала-таки ногу, оказывалось, что она ухитрилась запутаться в шлангах, то ее что-то пугало, она принималась прыгать в станке, как коза, а то ей надоедало ждать, пока молоко выдоится, она буквально срывалась и, пропихнув рог в щель выводящей калитки, налегала на нее со всей силой, выдираясь на волю и срывая дверь с петель. Егоза постоянно спешила — ей надо было непременно первой прорваться к станку и первой же его покинуть. Но, поскольку обойти огромную, необъятную Рябину и Любу, которая, хоть и не доилась, играла роль эдакой вахтерши при моей наружной калитке, ей удавалось далеко не всегда, она пускалась на все хитрости, чтобы проскользнуть в лагерь.

Однажды ей удалось прорваться туда, где доила Ольга. Монотонный процесс дойки ее не слишком прельщал, и она большую часть времени проводила в размышлениях и созерцании работы других. Свою калитку открывала только для того, чтобы выгнать коров, столпившихся снаружи. Те, желая избавиться от молока, лезли в соседние калитки, а вместо них шли наши. Задира не могла не воспользоваться этим обстоятельством — в наблюдательности ей не откажешь.

— Галочка, опять твоя корова бродит по проходу! — послышался высокий голос Сергея Бердникова по прозвищу Благородный Олень, данному ему за красоту и умение держаться. — Забери!

— Куда? — закричала я в ответ из-под коровы. — Выгони ее!

Но рев мотора надежно коверкал мои слова. «Выгони» звучало как «подгони», и вот уже по проходу крупной рысью несется, пригнув голову, корова. Сметая все на своем пути, она пролетает шагов десять и круто тормозит надо мной. Подняв голову, я узнаю Задиру. Сообразив, где находится, она уже утратила пыл и застыла надо мною, почти положив голову мне на плечо и мечтательно, с оттенком белой зависти наблюдая, как опередившие ее коровы наслаждаются комбикормом. В том, что она мечтает именно о нем, сомнений нет: тонкая тягучая струйка слюны стекает с губ Задиры и капает мне на спину, промочив рубашку. Я то и дело отмахивалась, без почтения отпихивая слюнявую морду, но корова с упорством невинно страдающей только мотала головой, разбрызгивая слюну. Она чуть не замычала от радости, когда одна из ее товарок кончила доиться и я открыла калитку. Сорвавшись с места, Задира с удивительным проворством и пластикой, изогнувшись спиной, подлезла под еще опущенную дугу и заняла ее место. Встав, она обернулась на меня. «Ну, что застыла? Давай дои!» — говорил ее взгляд.

Но была среди моего стада одна корова, перед которой бледнели самые изощренные издевательства Собаки и Пирата и все хитрости и проделки Задиры и Балерины. Когда эта черно-грязная — не смейтесь, такая масть бывает! — с подпалинами корова входила в калитку, в моих ушах раздавался похоронный звон. Она плавно вплывала в станок, и я внутренне сжималась, готовая к очередной схватке, в которой невозможно было выявить победителя. Не случайно скоро у нее на боку появилось схематичное изображение могильного холмика с крестом над ним — знак того, что связываться с обладательницей этого знака может только самоубийца.

У этой коровы был комплекс неполноценности похлеще, чем у Собаки, — под брюхом, чуть не касаясь вымени, болталась огромная шишка, покрытая коротким жестким мехом. Из-за этого нароста она получила имя Миссис Грыжа и патологически не терпела, когда чьи бы то ни было руки касались шишки. Тут же следовало наказание — удар копытом. Миссис Грыжа успела порядочно пристреляться, и редкий ее выпад не достигал цели. От ее копыт не спасали ни резиновые сапоги, ни ловкость. Сколько раз она с истинно ковбойской сноровкой выбивала у меня из руки тряпку, которой я собиралась вымыть ее вымя, и отрывала оба шланга от аппарата, причем оба раза она еще и наступала на упавший предмет и заставить ее убрать ногу оказывалось нелегкой задачей. Единственным способом обезопасить себя от синяков и ссадин была скорость — мгновенно омыть вымя, стремительно надеть доильные стаканы, быстро помассировать задние доли и молниеносно сорвать аппарат.

Но, как назло, проделать это в нужном темпе удавалось лишь в мечтах — у Миссис Грыжи само вымя не было приспособлено к этому. Два передних соска она имела обычные, возможно, чересчур широко расставленные, но вполне нормальные. А вот задние, венчающие огромные задние доли, больше напоминали два прыща — толстые, длиной три-четыре сантиметра, они сидели рядышком. Чтобы надеть на них резиновые ободки стаканов, приходилось брать каждый и осторожно засовывать в стакан. Корова только и ждала, пока я начну возиться. Не переставая жевать, она совершала неуловимо стремительное движение — и вот я лечу в одну сторону, аппарат — в другую, а шланги обмотаны вокруг ее задней ноги. После двух-трех таких схваток я начала делить дойку на два этапа — до Миссис Грыжи и после, ибо когда за нею закрывалась дверь, я чувствовала, как с моей души падал ощутимый камень. Можно было перевести дух и расслабиться.

И надо ж такому было случиться, что именно Миссис Грыжа, которую я боялась до глубины души, в разгар рабочей смены ухитрилась заболеть маститом!

Раз в десять дней в наш летний лагерь наведывался ветеринар из центральной усадьбы — без вызова, по долгу службы. Строевым шагом пройдясь между станками по проходу и осмотрев пару-тройку коров, он уезжал, оставив рекомендации на тот случай, если что-то случится в его отсутствие. Одна из его поездок была целиком посвящена маститу, поскольку от него напрямую зависели надои и наша зарплата. На визите настоял бригадир, которому последнее обстоятельство было небезразлично.

Маститом в основном болели коровы группы Ольги, ибо она делала все для того, чтобы эта болезнь ширилась и прогрессировала в их рядах. Как известно, мастит развивается не только от попадания в вымя инфекции — даже нарушение технологии доения (вы раз за разом слишком резко сдергиваете аппарат или же снимаете его не вовремя, оставив корову на полчаса доиться «всухую») может привести к заболеванию. Именно это и послужило причиной повального заболевания коров целой группы — полтора из трех десятков животных оказались непригодны к доению.

Пока ветеринар работал, осматривая одну корову за другой, мы то и дело отрывались от своих дел, чтобы поглядеть. Различных случаев мастита было хоть отбавляй — можно было проиллюстрировать целую книгу. Ольга мрачнела с каждой минутой и после десятой коровы уже не принимала участия в дойке, а сидела в уголке и смотрела на всю суету