Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова

сбитый чьим-то копытом, ну, хлестнули по щеке хвостом с налипшими к нему затвердевшими катышками навоза. Но это же не самое главное!

Главное началось неожиданно. Я выпустила Терпеливую, которая, как мне кажется, даже не задумалась, почему получила так мало подкормки, и следом за нею вошли две моих любимых коровы — золотисто-рыжая Вечерка и Чарли Чаплин.

Это был истинный праздник для души — две самые спокойные коровы стояли рядом. Можно было присоединить аппараты и пойти в загон поискать отбившихся коров, можно сходить отнести молоко, можно поболтать с соседями — Вечерка и Чарли Чаплин будут стоять спокойно и не попытаются сорвать аппараты или взбунтоваться. Я чуть не пела, но разом замолкла, когда Вечерка, слизав скудную порцию комбикорма, вдруг начала с упорством тупой скотины долбить рогом кормушку.

— Вечера, ты чего? — окликнула я ее, но корова, не понимая моих слов, продолжала лупить рогами со все большим ожесточением. Она требовала подкормки.

Выждав, пока она немного успокоится, я присела около нее с аппаратом. Почувствовав его на вымени, корова должна остановиться.

Какое там! Стоило мне коснуться сосков, последовал грубый, жесткий удар. Я отделалась легким испугом только потому, что успела приноровиться и вовремя отдернула руки.

— Вечерка, что с тобой? Успокойся, успокойся, ласковая моя!

Продолжая говорить какую-то чепуху, я крадучись подобралась к ее вымени снова, но только надела стаканы, как корова начала плясать в станке, всеми силами стараясь скинуть их. Это было так странно, что я даже отступила на шаг, внимательно приглядываясь: а вдруг это испачкавшаяся в краске Балерина? Но перепутать рыжую Вечерку с кем-то другим я не могла — такая была в стаде единственная.

А тут еще Чарли Чаплин решила доказать, что у нее с великим комиком общее не только имя, и начала вести себя, совсем как ее знаменитый тезка в комедиях. Она совала свой мокрый сопящий нос во все щели одновременно и переступала с ноги на ногу, словно маршировала на месте, репетируя его походку. Аппарат при этом качался из стороны в сторону, и приходилось следить в оба, чтобы он не сорвался. После того как аппарат все-таки упал, а Вечерка успела дважды задеть меня копытом по руке, я почувствовала громадное облегчение, когда наконец обе подружки пулей выскочили наружу и помчались прочь, задрав хвосты и лягаясь.

Но одновременно в глубине души я чувствовала нарастающую тревогу. Если так вели себя самые смирные из стада, то что ожидает меня, когда очередь дойдет до Собаки, Пирата и самой неподражаемой Миссис Грыжи? (Это было до того, как Миссис Грыжа заболела маститом, и я не знала, на что она может быть способна.) Но делать нечего, и я распахнула внутреннюю калитку.

Сразу две коровы шагнули в проем и решительно направились к станкам. В то время я различала их в основном по вымени и, только опустив за ними дуги и приготовившись насыпать подкормку, бросила взгляд на «опознавательные знаки».

Явственно различимый похоронный звон раздался у меня в ушах — справа от меня стояла Собака, слева же, если верить приметам, одна из безымянных коров, которая в конце концов получила кличку Два-с-половиной — по числу доений в сутки. Расставив пошире ноги и воинственно крутя остатком хвоста, Собака ждала комбикорма.

Внутренне помолившись всем святым за упокой моей души, я повернула ручку ворота, и тонкая струйка дробленого зерна посыпалась в кормушку. Когда, по моим расчетам, нужное количество подкормки попало в кормушку, я перекрыла желоб (механизм сильно напоминает процесс заведения моторов старых грузовиков, когда необходимо крутануть ручку) и, затаив дыхание, принялась за дело.

Сперва я подключила Два-с-половиной и только потом повернулась к Собаке. Еще занимаясь ее соседкой, я заметила, что у меня за спиной стоит подозрительная тишина. Но, лишь обернувшись, я с удивлением увидела, что Собака, успевшая подобрать комбикорм и даже вылизать дно кормушки, стоит смирно, как памятник, — даже не шевелит хвостом.

Не веря своим глазам, я взялась за аппарат. «Сейчас не даст надеть, — мелькнуло у меня. — А даст — так не станет доиться. Просто не отпустит молока!» Руки у меня дрожали, и я не смогла сразу попасть стаканами на соски, но когда наконец они были одеты и раздалось мерное сочное гудение, чудо не рассеялось дымом. Собака продолжала стоять, уставившись вдаль, а в стеклянных окнах стаканов показалось молоко.

Я повернулась к Два-с-половиной — она застыла так же, как и ее соседка. Обе коровы вели себя образцово, а Собака даже позволила потрогать себя за хвост, когда я отпускала ее, — неслыханная фамильярность.

Однако на очереди — Балерина и Миссис Грыжа. Эти были способны на что угодно, и, когда я открыла калитку для следующей коровы, во мне все дрожало противной мелкой дрожью.

Но, видно, в тот день я уже свое отнервничала или же судьба предоставила мне передышку. Комбикорм закончился раньше, чем я рассчитала, и пришлось воспользоваться подвядшим клевером. Коровы, которые первыми обнаружили в кормушках вместо привычного зерна какую-то вялую спутанную зелень, возмутились до глубины души и выказали это привычным знаком протеста — оба аппарата оказались сорваны, но если один просто упал под копыта, то другой зашвырнули далеко в глубь станка, так что мне пришлось до пояса подлезть под корову, выволакивая его за шланг из-под ее передних ног. Выдержав единоборство с тремя такими упрямицами, я уже не ждала ничего хорошего от жизни и даже не поглядела внимательно на следующую корову. Не засыпав еще клевера, я быстро — чтобы она не успела лягнуть — подмыла ее вымя, в том же бешеном темпе, пока та не сообразила, что комбикорма ей не дождаться и это грандиозный обман, надела аппарат и отскочила назад, спасаясь от копыт. Но корова даже не заметила моих маневров. Она выглядела совершенно спокойной, словно это происходило не с нею. Выждав некоторое время, я наклонилась к вымени, чтобы поддоить, и, уже взявшись за пульсатор, заметила наконец странный нарост на брюхе коровы.

Я доила страшную Миссис Грыжу, а та даже ухом не вела, стоя вообще без какой бы то ни было подкормки! В удивлении я даже забежала с той стороны, где у коровы на боку был нарисован ее «опознавательный знак». Он красовался на прежнем месте, а значит, я не могла ошибиться.

— Эй, ты чего?

Я была так поражена, что осмелела и потормошила корову за хвост. Она только переступила с ноги на ногу, а когда дойка закончилась, вышла из калитки медленно, как манекенщица или кинозвезда. Я смотрела ей вслед и