Девичья фамилия - Аврора Тамиджо

где он никого не знал и никто не знал его. Поэтому нехитрый обман мог сработать, и он рассказал Сельме свой план.

– Возьму с собой Патрицию, она все быстро схватывает и похожа на меня, как родная дочь. Что плохого в том, чтобы помочь дяде?

Патриция, прятавшаяся за занавеской, все слышала и была страшно горда тем, что дядя выбрал ее, а не Лавинию. Сельма, хотя и не очень настойчиво, попыталась убедить Санти отпустить Патрицию с Фернандо. И, незнамо каким образом, ей это удалось.

– Иди с дядей, иди, – сказал ей Санти в тот вечер. – Сделаем ему одолжение, раз уж он не смог завести собственную дочь и берет взаймы моих.

Вдвоем с дядей Фернандо, без отца и без сестры. Вот это будет приключение!

Для этой поездки не годились ни телега, ни даже мотороллер, и дядя Фернандо одолжил фургон у Вико, брата Сарины-Мыльнянки. Патриция никогда не ездила ни на чем, кроме трактора и дядиного мотороллера; фургон Вико был таким высоким, что Фернандо пришлось подсадить племянницу, чтобы та смогла забраться на кожаное сиденье.

Фернандо рулил и рулил по извилистым горным дорогам, проезжая места, где бывал лишь однажды, много лет назад, когда служил в армии. Но все было иначе, так он говорил Патриции.

– Раньше тут были только лошади и американские грузовики, а теперь все изменилось.

Она слушала дядю краем уха, но больше ее занимали звуки гор, которые все отдалялись и отдалялись по мере того, как дорога спускалась вниз и становилась ровнее. Дядя Фернандо был прав, в долине шла совсем другая жизнь. И казалось, она текла гораздо быстрее, чем в их родной деревне. Все вокруг ездили на мотоциклах, а те, у кого их не было, – на юрких маленьких машинках, похожих на мышей, которые, точь-в-точь как мышки, проскакивали мимо громоздкого фургона Вико и уносились прочь. Телег, запряженных лошадьми, попадалось очень мало, лишь немногочисленные ослики тянули тачки торговцев фруктами и овощами, но казались совершенно ошалевшими от этой кутерьмы. Девушки носили цветную одежду, а некоторые, хотя и были ненамного старше ее, гуляли вдвоем с мальчиками. Патриции хотелось посмотреть на город, но сначала нужно было сделать дело – зайти к человеку, который набирал учеников в мастерскую электрика. Так они и поступили. Фернандо привел Патрицию к бригадиру, с которым у него была назначена встреча. А может, и не была, поскольку тот очень удивился, когда Фернандо появился из ниоткуда вместе с девчушкой. Управляющего звали Винченцо Скаммиа, это был мужчина с огромными руками. Он взъерошил волосы Патриции и пожал руку ее дяде.

– Вы с дочерью так похожи.

– Да, нам все это говорят, – ответил Фернандо.

На этом правда закончилась, и дядя Фернандо принялся рассказывать синьору Скаммии всякие выдумки, которые Патриция даже не слушала, зачарованно наблюдая за тем, как молодые люди выгружают перед мастерской какие-то белые металлические кубы с круглыми окошками. Они напоминали газовые плиты, но на самом деле не были похожи ни на что из того, что она когда-либо видела.

– Это стиральная машина, – объяснил Винченцо Скаммиа, заметив ее восхищенный взгляд, и указал пальцем на белый куб. – Новинка из Америки. Она нужна, чтобы стирать одежду.

Вместе со стиральной машиной в мастерскую привезли и другие странные предметы – «бытовую технику». И они были лишь частью того, с чем дядя Фернандо научится управляться, если устроится сюда.

Они вышли на улицу. Фернандо выглядел ошарашенным.

– Здесь совсем другой мир, Патри. Не знаю, смогу ли я найти в нем место.

На ночлег они устроились в общежитии в центре города. Съели по булке с копченой колбасой и сыром, которые захватили с собой из Сан-Ремо. Затем Фернандо отодвинул занавеску и выглянул в окно, выходящее на площадь.

– Что скажешь, Патри, прогуляемся?

Шагая за руку с дядей, Патриция рассматривала Казуцце – небольшой городишко с белыми улочками и облупленными домами. Церковь была не из дикого камня, а тоже белая, с цветными окнами и шатким крестом наверху. Смотреть тут было особо не на что, воздух был влажным, и казалось странным, что вокруг нет гор. Они уже собирались вернуться в общежитие, когда внимание Патриции, а затем и Фернандо привлекло место, похожее на их харчевню. Нитяная занавеска у входа была поднята и завязана узлом наверху. Внутри стояло несколько столиков и прилавок, заставленный бутылками, а снаружи толпился народ. Человек двадцать сидели и не меньше – стояли рядом. Молодые и уже в возрасте, в куртках и перчатках без пальцев, – была осень, – они жались у жаровен и держали в руках грелки, ожидая чего-то, как в церкви. Таща за руку дядю Фернандо, Патриция направилась к бару. Мимо них проплывали стаканы с молоком, ликером, вином; салями и булочки с начинкой, печеный картофель, печенье и куски деревенского пирога. Совсем как в харчевне, только места поменьше. Девушка с подносом в руках, одетая в вышитую блузку, улыбнулась Фернандо:

– Вы с малышкой проходите внутрь. Там есть свободный стул, сможете посмотреть сеанс.

Над входом белой краской было написано «Чирколо 23». Фернандо взглянул на Патрицию.

– Ну давай посмотрим сеанс.

Они вошли внутрь как раз в тот момент, когда на громоздком черно-белом телевизоре началась трансляция. Патриция знала, что это такое, но собственными глазами никогда не видела. И Фернандо тоже.

– Матерь Божья, это ж какую штуку мы нашли, – сказал ее дядя.

Он сел на стул, указанный девушкой, в третьем ряду, между пожилой женщиной, закутанной в платок, и мальчишкой, который, по-видимому, пришел один. Патриция уселась к Фернандо на колени, хотя была уже большой и ни при каких других обстоятельствах не стала бы этого делать. Дядя заказал стаканчик анисового ликера.

На экране поднялся занавес, и на сцену вышли крохотные фигурки – двадцать мужчин и двадцать женщин, одетых в блестящие костюмы, каких Патриция не видела даже в журналах Сельмы. Затем танцоры покинули сцену, а на их месте из ниоткуда появились две женщины. Близняшки, светловолосые и очень красивые. На них были не платья, а что-то вроде серебристых облегающих кальсон; выше талии был лиф, как у принцесс, а ниже – только шлейф. На головах у обеих колыхались плюмажи. Ноги, очень длинные, в черных чулках, рассекали воздух под звуки веселой песни. Все, не только дядя Фернандо, разинули рты. Патриция никогда не видела, чтобы женщины так одевались – или скорее раздевались. Ее дядя был словно околдован.

Дома дядя Фернандо рассказывал всем о том, как живут люди в долине, об автомобилях, похожих на мышей, о стиральной машинке, но в основном – о близняшках Кесслер[9]. Патриция помогала ему объяснять, вмешиваясь, когда он что-то пропускал или, наоборот, слишком увлекался и забывал важные детали. Например, именно она подробно объяснила Сельме, как были одеты две женщины в телевизоре.

– Да какое мне дело до всех этих непотребств! – воскликнула Роза и заявила, что у нее уже есть радио.

Лавиния же, напротив, требовала, чтобы Патриция снова и снова рассказывала ей о телевизоре. Но хуже всех эти рассказы принял Санти Маравилья: он разве затем отослал их в долину, чтобы они вернулись хвастаться увиденным?

Несколько вечеров спустя, когда они ужинали куриным бульоном, Санти повернулся к Патриции, которая с шумом хлебала через край тарелки.

– Долго еще будет продолжаться этот концерт?

Она перестала есть. Но отец все равно был недоволен.

– Ты этому научилась в долине со своим дядей? Это показывают по телевизору? Или только в моем доме ты ведешь себя как дикарка?

Патриция, разозлившись, принялась хлебать еще громче. Пощечина не заставила себя ждать, и девочка облилась горячим бульоном. Сельма тут же вскочила и бросилась к дочери.

– Ты не обожглась?

– Да вовсе она не обожглась. Здесь холодина, пусть скажет мне спасибо, ей сейчас лучше, чем всем нам. Кстати, раз уж ты согрелась, сходи в погреб и принеси мне хорошего вина.

В этот вечер затевать спор не стоило. Патриция и сама прекрасно видела, как отец взвинчен и как мало ему нужно, чтобы сорваться. Но она не могла смириться с тем, что последнее слово всегда остается за ним. Внизу, в долине, девочки одевались как хотели, смотрели телевизор и гуляли сами по себе. А она должна вечно всем подчиняться и таскаться за этим