Записки свободного человека, или Как я провел детство - Анатолий Диденко

Это лирически-юмористическое вступление необходимо, поскольку тема данной главы слишком серьезна и сложна. Не говорить о ней было бы глупо, слишком часто в последнее время джентльмены сталкиваются с различными проявлениями толерантности. В Советском Союзе вопрос межнациональных отношений был загнан куда-то очень глубоко и расхожая фраза «понаехали тут» относилась не к представителям отдельных народностей, а к «лимитчикам», которые были образом собирательным. Первые национальные противоречия на памяти автора возникли с началом «парада суверенитетов». Как только поводом для гордости стали не деловые и человеческие качества отдельного члена общества, а его полученная безо всяких усилий от собственных родителей национальная принадлежность, добродушный хомяк из поговорки тут же сменился бешеным волком.

Не скажу, что это исторически новая тема. Страх перед незнакомым, а, следовательно, враждебно настроенным по отношению к нашему родному племени человеком, присущ нам еще с пещерных времен. Когда чужак может войти в ваш дом только в двух случаях, будучи рабом или завоевателем, то у вас по отношению к нему тоже может быть лишь две эмоции – страх или презрение. Проблема толерантности в современном обществе как раз и показала, насколько мало в нас цивилизованности. Лозунги двухсот – трехсот лет от роду: «равенство», «братство», «свобода вероисповедания», «отсутствие дискриминации» и так далее, не выдерживают никакой конкуренции с тысячелетним: «чужой – враг или раб». В категорию чужих попадает практически любой человек, если он делает хотя бы что-то не так, как мы. Градус напряжения растет, недовольство принимает неконституционные формы выражения. Редкий случай, когда Россия выглядит лучше европейских стран – погромы в Марселе и Лондоне пока, к счастью, более масштабны, чем наши местечковые разборки. Последствия, к которым привела толерантность в Европе, мы пока что имеем возможность наблюдать со стороны. Давайте попробуем разобраться, как это случилось, чтобы, с одной стороны, избежать повторения чужих ошибок, а с другой – соблюсти кодекс джентльмена.

Не знаю, послужило ли поводом к распространению толерантности в Европе исключительно чувство вины к обитателям вчерашних колоний, а ныне самостоятельных государств или там было еще что-то. Для нас, как для сторонних наблюдателей, это не так важно. Главное, что, на взгляд автора, нам стоит отметить, это то, что проблемы с мультикультурными ценностями и толерантностью начинаются с отступлений от закона. Например, при приеме на работу или учебу не по итогам собеседования, а по цвету кожи или национальному признаку. Сначала – пособия на питание для не желающих работать бывших угнетенных, затем, не успеешь оглянуться, как тебя заставляют убирать с окна рождественских поросят. Действительно, если нет, и не было закона, запрещающего помещать поросят на окна, почему я должен это делать? Это как раз тот случай, когда новые правила поведения в обществе, политкорректные и толерантные, становятся шире норм права. А нормы права отсутствуют из-за того, что учесть в них пожелания всех социальных, религиозных и прочих групп, просто нереально. Как быть джентльмену, если закона, обязывающего его быть терпимым и корректным, не существует, а исторически сложившийся кодекс чести мужчины, понятия толерантности не знает?

Не думаю, что здесь есть особенная сложность. Как мы уже говорили, «особое» отношение к людям другой национальности или культуры чаще всего возникает либо из страха, либо из презрения к ним. Правящие политики пытаются проявления этих эмоций ограничить путем регулирования, некоторые представители радикальных кругов – наоборот, разыграть эту карту. Если же вы джентльмен, априори не боящийся и не презирающий окружающих, для вас совершенно логичным является третий путь – отношения к людям в зависимости от их поведения. «Вы не любите людей с другим цветом кожи? Я интернационалист, я никого не люблю». Действительно, разве мужчине есть разница, представитель какой именно субкультуры или национальности оскорбил его жену? Гопник, панк, безработный, скинхэд или ваххабит, русский или кафр. Ответ должен быть адекватным, без скидок на национальность и вероисповедание. На взгляд автора, это и есть разумное понимание политкорректности и толерантности. В одном из произведений С. Довлатова есть фраза, формулирующая толерантность по-советски: «Ключевые посты в русском государстве имеют право занимать русские люди. Нет, ключевые посты в русском государстве имеют право занимать достойные люди». Точнее не скажешь, по-моему. Если человек достоин уважения за свои человеческие качества, а не по праву происхождения, то он является почтенным членом общества. Иначе получается перекос из серии «не знаю ни одного человека, который дожил до ста лет и был бы интересен чем-либо еще, кроме этого». И негоже джентльмену преклоняться перед другим человеком только потому, что он принадлежит к какому-либо определенному этносу.

Конечно, нельзя сбрасывать со счетов то, что некоторые культурные традиции отдельных народов, мягко говоря, не соответствуют обычаям бывших метрополий. Но это дело суда и правоохранительных органов. Запреты на стрельбу в воздух, каннибализм и употребление наркотиков в общественных местах уже существуют в законодательстве. Возмущаться же обычаями и обрядами других людей, равно как и превозносить до небес свои собственные, считая их единственно верными, для джентльмена – моветон. Ну, говорит группа людей на своем языке, встретившись в парке, – нам-то какая разница? В Европе же мы не требуем, чтобы окружающие говорили по-русски только на том основании, что иначе нам не комфортно. Сами же смеемся над гражданами США, которые, говоря на невообразимой «мове», лишь отдаленно похожей на классический английский язык, считают, что ты хорошо говоришь по-английски, только в том случае, если они тебя понимают. Не понимаешь его – значит, дикарь. Но американцы – отдельная история, все-таки происхождение нации наложило свой отпечаток, да и юны они слишком, с точки зрения истории. Но россияне, которые ведут себя так, как будто не было у них векового опыта совместного проживания, а точнее, выживания, почему так быстро все забыли? Если у нас произошел конфликт на государственном уровне, то теперь нужно вычеркнуть из учебников Кантарию и оставить только Егорова, который якобы один поднял над рейхстагом знамя общей победы? Думаю, нет. Все-таки предлагаю оставить кодекс поведения настоящего мужчины неприкосновенным. Повода испытывать страх перед «другими» у нас, к счастью нет, завоеватели не вторгались в пределы Родины, испытывать презрение тем более нет оснований – то, что ты добился большего, чем сосед, в свидетельстве о рождения не напишут, придется доказывать делом. А обвинять кого-либо в том, что из-за его приезда или устройства на работу ты не состоялся, как личность, это… да вы сами все знаете, зачем расшифровывать.

Джентльмену придется взять на себя еще одну важную обязанность – разъяснять принципы интернационализма народным массам – своей жене и детям. Как более слабые и, следовательно, испытывающие перед условно «чужими» чувство страха и незащищенности, они подвержены проявлениям ксенофобии в большей степени. Чтобы эти страхи не переросли в агрессию и в дальнейшем не стали поводом для конфликтов, лучше заранее подстраховаться и обратить домашних в интернационализм – отношение к окружающим на паритетной основе, в зависимости их от их отношения к вам. В этом случае шансы на то, что проблема толерантности или, как иногда говорят, «толерастии», вашей семьи не коснется.

Альтернативно ориентированные люди – вопрос половых предпочтений или нечто большее?

– Ваш родственник – педераст!

– Что, денег не отдает?

– Да нет, я в хорошем смысле.

В последнее время военные действия на фронтах сексуальной и прочих ориентаций перешли в активную фазу. Солдаты враждующих армий, как дубинами, лупят друг друга традициями славянофильства, правами и свободами граждан, либеральным опытом зарубежных стран и демографическим кризисом. Веселые «радужные» одеяния альтернативно ориентированных людей с одной стороны и сияющая броня ортодоксов, с другой, создают ощущение бразильского карнавала вкупе с венецианским маскарадом. Очень хотелось бы некоторые примеры из этой главы перенести в следующую, посвященную юмору, но, к сожалению, придется говорить серьезно. Джентльмен не может игнорировать опасность для своего образа жизни и мысли, даже если сейчас она выражается в форме, не способной вызвать ничего, кроме улыбки.

Автор, как человек, превыше всего ценящий личную свободу, вообще против навязчивой пропаганды за пределами семьи. «Сто раз скажи человеку, что он свинья, он и захрюкает». Какими бы благими намерениями при этом не руководствовались неутомимые поборники определенной системы ценностей. Я сейчас даже не говорю о вопросе половой ориентации отдельного взятого человека. Слушать приятную лично тебе музыку, коллекционировать картины понравившегося художника, красить волосы в зеленый цвет, иметь много детей или не иметь их вообще – это, на мой взгляд, вопросы даже более важные. Только решать их для себя джентльмен должен самостоятельно, без привлечения общественности. И уж тем более, общественность не имеет права вторгаться в эту тонкую духовную сферу с грубыми силовыми методами, больше подходящими для освоения целины. Сейчас мы имеем возможность оценить последствия, как тяжелой безальтернативной пропаганды (СССР), так и требование общественного признания своих нетрадиционных взглядов нормой (Европа). Оба приведенных примера объединяет одно – когда внутрисемейный уклад становится полем общественного регулирования, наступает крах. Налог на «бездетность» и официальная регистрация однополых браков, по степени вреда, которые они наносят личному пространству отдельного джентльмена, равнозначны. Все это мы проходили, и каждый раз это заканчивалось большой кровью. Католики и гугеноты, «охота на ведьм», гибель Джордано Бруно и уголовное преследование гомосексуальных отношений – это события одного ряда. Ты не такой, как я, значит, ты либо станешь таким же, либо мы тебя уничтожим. Физически или морально. Простите, что за средневековый подход? Мы же строили цивилизацию и писали законы не только для того, чтобы уткнуться в айпад, но и для того, чтобы не бояться за свою индивидуальность. Тогда почему мы иногда ведем себя, подобно новозеландским маори?