Рота стрелка Шарпа - Бернард Корнуолл

Шарп сжал челюсти:

— Нам придётся.

— И как, позвольте спросить? Бросать толпу бедных недоносков в бой, чтобы французы отстреливали их, как зайцев? Если это единственный метод, то мне он не по душе!

Стрелок упрямо потупился:

— Толпе бедных недоносков понадобится «Форлорн Хоуп».

— Ага! А ещё — дурак, который будет командовать ими, и вы собираетесь предложить себя, угадал? Ради Бога, Ричард, объясните мне, зачем вам «Форлорн Хоуп»?

Шарп вскипел:

— Потому что это лучше, чем слюнявое смирение, о котором всё жужжит, как муха, наш святоша — полковник! Я — солдат, а не вонючий счетовод! А мне приходится доставать фураж, подсчитывать лопатки с кирками! Да, сэр! Нет, сэр! Позвольте вычистить ваш сортир, сэр, и лизнуть вас в задницу, сэр! Это не дело для солдата!

От возмущения ирландец чуть не задохнулся:

— Дорогой мой, это и есть дело солдата! Армии не обойтись без фуража, лопат и, прости, Господи, сортиров! Или, может, вы планируете, как святой отшельник, питаться акридами и, будучи вознесён святым духом в брешь, насмерть поразить там французов благоуханием?!

Шарп поневоле улыбнулся, а Хоган иссяк. Грустно глядя на стрелка, он сказал:

— Бросьте ребячится, Ричард, вас ждут в Бадахосе жена и ребёнок.

Шарп посмотрел ему в глаза:

— Знаю. Но я хочу в «Форлорн Хоуп».

— Это — верная смерть.

— Поговорите с Веллингтоном.

— Ричард, вы — упрямый остолоп!

— Уиндхэм тоже так думает.

Хоган безнадёжно махнул рукой:

— Ладно, ваша взяла. Поговорю.

Он взял поводья в кулак:

— Вы не подсадите меня? — и, не удержавшись, послал парфянскую стрелу, — Если, конечно, это не противоречит вашим странным представлениям о «деле солдата».

Шарп помог ему сесть в седло:

— Так вы поговорите с Уэлсли обо мне?

— Да! Да! Да! Сколько раз вы хотите это услышать? В любом случае, решать не ему, а командиру той дивизии, что пойдёт на штурм.

— Они прислушаются к мнению Веллингтона.

Хоган неохотно кивнул, а затем, словно вспомнив что-то, нагнулся к Шарпу и спросил:

— А вы знаете, что за день завтра?

— Нет.

— Вторник, семнадцатое марта.

— И что?

— Эх, вы, закоренелый язычник! Завтра — день святого Патрика. День Ирландии. Поздравьте сержанта Харпера — он хороший католик.

— Обязательно.

Хоган наблюдал, как Южно-Эссекский по приказу офицеров сбивается с шага и вступает на мост, идя не в ногу. Ирландцу взгрустнулось. Он считал Шарпа своим другом. Тот был прав, смирением крепость не возьмёшь. Завтра, в день святого Патрика, англичане начнут подкапываться под Бадахос. На долгую осаду, впрочем, надеяться не стоило. Веллингтон опасался, что полевая армия императора, численно превышающая британскую, придёт на помощь гарнизону. Поэтому Бадахос будет взят приступом, невзирая на потери, ещё до окончания Великого Поста.

Хоган хорошо знал, в чём состоит его долг друга. Он побеседует с Веллингтоном, но попросит его отказать Шарпу. Он спасёт Шарпу жизнь, а что ещё требуется от друга?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

День святого Патрика (17 марта) — пасхальное воскресенье (29 марта) 1812 года

ГЛАВА 11

Если бы кто-то наполнил горячим воздухом шар и поднялся над Бадахосом, он бы увидел под собою что-то вроде четверти шипованного колеса. Старинный замок торчал гигантской втулкой оси, от которой отходили почти под прямым углом друг к другу спицы северной и восточной стен. Южная же и западная образовывали неровную дугу обода, усаженную семью зубцами бастионов.

Атака с севера была невозможна. Город стоял на берегу Гвадианы, в месте, где река разлилась шире, чем Темза у Вестминстерского аббатства. Единственной переправой служил древний каменный мост. Каждый метр моста простреливался пушками со стены, а вход на него контролировали три независимых форта, больший из которых, Сан-Кристобаль, вмешал до двух полков пехоты.

Другая «спица», восточная стена, была укреплена похуже. На её северном конце высился на огромном утёсе средневековый замок. Там, где его стены, резко снижаясь, переходили в городские, предпринятый штурм мог увенчаться успехом. Чтобы помешать этому, строители возвели дамбу и запрудили Роильяс. Теперь ахиллесову пяту отделяла водная гладь, почти столь же обширная, как и на севере. Прав был Хоган, говоря, что без флота здесь делать нечего.

Протянувшимся на полтора километра южной и западной стенам отсутствие естественных водных преград фортификаторы с избытком компенсировали строительством семи бастионов, начиная со стоящего на пересечении западной и северной стен Сан-Винсенте и до нависшего над Роильясом Тринидада. Кроме бастионов стены прикрывал гласис (насыпь, отражающая ядра) и впечатляющий ров глубиной от вершины гласиса до дна шесть метров, а вместе с высотой стен все пятнадцать. Мало того, что он простреливался с бастионов, там ещё имелись равелины, наткнувшись на которые атакующие пребывали в полной уверенности, что достигли крепостных стен, и получали порцию картечи из хитроумно замаскированных пушек.

Бадахос не относился к переоборудованным под требования современности старинным крепостям. Наоборот, он был последним писком инженерной мысли, бриллиантом в короне Испании, смертоносной западнёй для любого врага. Гарнизон его составляли лучшие французские части на всём полуострове. Два раза англичане терпели крах в попытках овладеть Бадахосом и едва ли могли надеяться, что в третий раз им повезёт больше.

У твердыни было одно слабое место. С юго-востока, напротив бастиона Тринидад на другом берегу Роильяса, поднимался холм Сан-Мигель. С его плоской вершины осаждающие могли обстреливать город. Зная об этом, французы возвели ещё два форта. Первый, Пикурина, стоял на берегу заводи Роильяса на пологом склоне холма Сан-Мигель. Второй форт, Пардалерас на юге, упреждал любые поползновения штурмовать брешь, буде её пробьют в городских стенах установленные противником на Сан-Мигеле орудия. Невелик шанс, но британцы полагали вновь им воспользоваться, и вот сегодня, в день святого Патрика, на тыльной стороне холма Сан-Мигель полным ходом шли приготовления.

С вершины холма, где собирались желающие поглазеть на крепость, была хорошо видна свежая кладка между бастионами Санта Мария и Тринидад — след бреши, пробитой во время последней осады. Камень ещё не успел потемнеть, и его цвет казался насмешкой над усилиями англичан.

Шарп стоял за Патриком Харпером и разглядывал город:

— Какой же он здоровенный.