На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

наша батарея прибыла к месту погрузки на баржи в районе деревни Сыроваткино. Буксир подали лишь в час ночи и сразу же стали грузить пехоту. Орудия и лошадей поднимали на баржу в последнюю очередь.

10 августа. Третий час ночи. Хлещет непрерывный мелкий дождь. Резкий порывистый ветер гонит потоки воды то в одном, то в другом направлении. Прижавшись друг к другу, лежим мы вповалку на мокрой и грязной палубе. Нет сил пошевелить ни единым членом. Буксир не может выйти на фарватер, говорили даже, что будто бы он садился на мель. Смутно, словно сквозь тяжкий сон, слышатся мне крики, гомон, матерщина и малопонятные слова: «Чалку-то, чалку-то давай!»

Было восемь утра, когда трубач оповестил выгрузку. Девять километров водного пути мы тянулись почти пять часов. Казарма с сухой соломенной постелью воспринималась нами в ту ночь «земным раем».

Днем отмывались в бане, сушили шинели на заборе и на коновязях. Вчерашней непогоды как не бывало. Над головой ясное синее небо и палящее солнце. Уединившись в густой тени нашего сада, я пишу: «Говорят: живя, мы учимся жить. Если это так, то сама жизнь – это уже достаточно сложная, малопонятная, трудно постигаемая и въедливая наука».

11 августа. Общее построение и разбор учений. Подполковник Самойлов высоко оценил практическую подготовку курсантов и сказал, что экзамены и аттестация пройдут своевременно, в назначенные сроки, и все мы получим распределение в отделе кадров округа. Прошедшие маневры, естественно, должны были быть последними.

Времени оставалось предельно мало, и, подобно сжатой пружине, оно держало нас в постоянном физическом и нервном напряжении. Казарменные будни не оставляли нам и минуты свободы.

15 августа. Взвод вновь дежурит по кухне. Старшим по наряду назначен Абрам Гуревич. После отчисления Ивана Бучнева он воспрянул духом, его теперь не узнать, он чувствует себя победителем и олицетворением восторжествовавшей справедливости. Среди молодежи Абрам по-прежнему числится в «стариках», по-прежнему он немощен, неуклюж, на занятиях отвечает невпопад. Тем не менее ни у кого нет даже и намека на ту сугубо личную неприязнь, которую питал к Гуревичу младший сержант Бучнев. Сам Гуревич ценил такое отношение к себе товарищей и никогда не обижался на шутки в свой адрес.

И вот наш Гуревич – начальник кухонного наряда. Он тотчас отправляется к старшине Бычкову, перед которым до того испытывал панический страх, и с настойчивым упорством добивается-таки увеличения числа рабочих по пищеблоку. Бычков изумлен, он не выдерживает напора Гуревича, позорно капитулирует и увеличивает наряд. Абрам воспринимает это с невозмутимым спокойствием и отправляется к главному повару – дородной, толстой, нахальной бабе. Он деликатно и интимно шепчет ей что-то на ухо. Повариха смотрит на Абрама вытаращенными немигающими глазами, что-то возражает. Но Абрам идет напролом, и повариха, махнув рукой, соглашается. В результате наряд получил такое количество каши, мяса, масла и томатной подливки, что все обожрались и, во главе с Гуревичем, попали в санитарную часть.

«Неужели прав был Молчалин, – записываю я, – проповедовавший умеренность и аккуратность?» Кажется, сама судьба спасла меня от участия в этом коллективном обжорстве, отослав с донесением в штаб училища.

18 августа. Практические занятия по топографии в индивидуальном порядке. Каждый из курсантов получает от капитана Лаврова запечатанный пакет с конкретным заданием. В определенном месте, обозначенном топографической привязкой, нужно вскрыть пакет и ознакомиться с находящейся в нем схемой азимутов. Расстояние, которое следовало пройти, составляло не более десяти километров. Лично для меня это был не труд, не зачет, а приятный отдых. Без винтовки и скатки, а лишь с небольшим прямоугольником фанеры, на котором наклеен лист плотной бумаги, укреплен компас и привязан карандаш с линейкой, выхожу я за ворота проходной и отправляюсь, петляя по тихим улочкам, на выход из города. На шоссе у северо-западной окраины деревни Слободка я должен вскрыть пакет с указанием азимутов маршрута и начать движение по заданному направлению. Маршрут содержит десять колен азимута. Расстояние отсчитывается шагами – пара шагов равна ста двадцати сантиметрам. Планшет ориентируется по компасу строго на север, азимут отмечается по школьному транспортиру, расстояние измеряется обычной сантиметровой линейкой. Первое колено поворота совпадает со входом в лес, и я описываю на планшете его характеристику в краткой «легенде». Пройдя несколько колен, я убеждаюсь в том, что легко справляюсь с заданием и у меня есть запас времени. Углубившись несколько в сторону, я оказался в высоком еловом лесу. Здесь царит прохладный полусумрак. В письме домой я сообщаю, что сдал химию, а на следующей неделе экзамен по артиллерии. Из укрытия мне видно, как мимо в различных направлениях прошло несколько наших. Заканчивая маршрут, в деревне Юдино отоварился брюквой и напился молока. К финишу прибыл вовремя, и капитан Лавров остался доволен моей работой. Только Олег Радченко, Вася Шишков да Жора Арутюнянц – профессиональный инженер-строитель – могли соперничать со мною в области черчения схем и рисования топографических карт. Что касается до ориентации на местности и способности быстро и точно делать топографическую съемку, пользуясь самыми примитивными приборами, то тут не было мне равных во всем дивизионе. На выпускных, показательных экзаменах я сдавал топографию один за весь выпуск и получил пятерку с плюсом.

19 августа. Досадное происшествие – не вычистил сапоги и схлопотал наряд вне очереди. Обидно.

По всем приметам ощущается близость осени, в этих краях, как говорят, она бывает ранняя. Утром, когда мы строем бежим на зарядку и умывание, ощутимо заметное похолодание, дуют северные ветры, и тогда появляется иней. На зарядку мы продолжаем бегать голыми по пояс, а умываемся водой из Сухоны там, где электростанция спускает в реку отработанную теплую воду. Тут мы обычно стираем нужные вещи: подворотнички, носовые платки, носки, портянки, а порой и гимнастерку.

Распорядок в казарме строгий – рассчитан по минутам. Ровно в шесть трубач играет «зорю». Четыре минуты на то, чтобы надеть брюки, портянки, сапоги, снять нижнюю рубаху, взять полотенце, мыло, зубную щетку, выскочить во двор и стать в строй на плацу перед казармой. И на все это четыре минуты. И мы успевали. У старшины Бычкова была своя система стимулирования: он стоял у выходной двери с поясным солдатским ремнем и охаживал последнего и зазевавшегося вдоль спины. Поэтому-то никто не хотел быть последним, и все старались проскочить первыми. И что самое интересное, зла на эту проделку старшины никто из курсантов не держал. А над зазевавшимся и пострадавшим все от души хохотали.

В шесть тридцать, после заправки коек, утренняя поверка. Старшина и дежурный