На Волховском и Карельском фронтах. Дневники лейтенанта. 1941–1944 гг. - Андрей Владимирович Николаев

просохло, и можно было одеваться. Сапоги хоть и сохраняли еще влажность, но на теплую сухую портянку казались вполне сносными. Вблизи наших позиций деревня Лисицино. Не обращая внимания на протесты хозяек, мы оккупируем их жилища, скопом валимся прямо на пол и моментально засыпаем в тепле и сухости. Какое-то время я еще слышу дружный храп, ощущаю въедливый дух спящих людей, но вот и сам я, блаженно вытянувшись, погружаюсь в сладостное оцепенение сна.

– Николаев! – слышу я выкрик будто из глухого подвала и более отчетливо: – Коней украли.

Просыпаюсь, за окнами светло. Время – восьмой час. Парамонов глупо улыбается. Это, конечно же, его шутка. Многие встали, оправляют на себе обмундирование, а кто-то еще спит, укрывшись с головой хозяйским одеялом. Я вышел на крыльцо – кони спокойно пасутся поодаль, помахивая хвостами и отгоняя назойливых мух. Максим Пеконкин всю ночь дежурил у костров, поддерживая огонь, рубя хворост и поворачивая на кольях наши мокрые шинели.

– Ты, Максим, случаем, не двужильный? – затягиваясь трубкой, спрашивает нашего сержанта Мкартанянц.

– Не. Жила у меня одна – только она крепкая.

– А что делает пехота?

– Пехота – та два раза реку форсировала. На рассвете, туман еще был. И вон теперь портянки выжимает.

При ярком свете дня местность, куда мы попали, предстала перед нами несколько в ином виде, нежели вчера. Лучи солнца уничтожили зловещую таинственность в природе, а отдых в избе изгнал из души мрачные настроения. Справа от нас деревенька Лисицино и огороды, сзади неширокий луг, кустарник и дальше болото. Слева – лес. Впереди за речкой луга, усеянные фигурками пехотинцев – они отдыхают, разостлав прямо на траве свое мокрое обмундирование и повесив на колышках сапоги. Большинство из них спит, и лишь дневальные у ружейных пирамид лениво прохаживаются или сидят, понуро свесив голову. Обед им привезли в двенадцатом часу дня.

– Не кажется ли вам, друзья мои, – обратился к нам Мкартанянц, саркастически улыбаясь и выколачивая свою «капитанскую» трубку о хобот орудия, – несколько странным такое пристрастие нашего начальства к водным процедурам курсантов?! Ну, как кто-то из них того – малость свихнулся?! Как вам такое?!

Откуда же нам тогда было знать, что именно из нас готовятся командирские кадры, которым предстоит форсировать Дон, Днепр, Десну, Двину, Дунай, Березину, Вислу, Одер и бесчисленное количество рек, речек, проливов, заливов и озер.

У местных крестьян на сэкономленный сахар нам удалось выменять огурцов и топленого молока. Завтрак жидковат, но все же лучше, чем ничего. Когда теперь придет кухня и придет ли вообще?! О нас вроде как забыли. Однако в три часа пополудни, в сопровождении Синенко, на огневой появляется преподаватель артиллерии лейтенант Воронов. Лихо спрыгнув с коня и передав его одному из курсантов, Воронов предупредил, чтобы ослабили подпругу и не давали наклонять голову. Даже здесь, в условиях полевых учений, он по-прежнему был элегантен. Собрав у одного из орудий весь личный состав батареи, Воронов прочел лекцию на тему: «Полевая артиллерия в наступательном бою при форсировании водной преграды»:

– При захвате плацдарма на противоположном берегу водной преграды – реки, озера, залива – особое значение имеет своевременное подавление или прямое уничтожение огневых средств противника в предмостных укреплениях.

И Воронов прямо на местности стал показывать нам, где и в каком удалении от ориентиров и реперов могут быть «огневые точки противника».

– Стрельба полевой артиллерии, – продолжал Воронов, – ведется при этом через головы своих войск. Позиции минометных батарей, благодаря навесной траектории, могут выбираться в любом укрытии, желательно в танконедоступных местах. Что касается пушечных батарей, то для них предпочтительно занимать возвышенности, дабы при переносе огня иметь возможность свободного маневра без ущерба для собственных войск.

Мы с интересом слушали Воронова. Он был почти нашим ровесником, возможно немного старше, и звание его было всего лишь лейтенант. Но нас поражала его эрудиция, профессиональная начитанность, великолепная ориентация в предмете, который он вел. Даже видавшие виды московские аспиранты отзывались о Воронове не иначе, как с восхищением. Окончив лекцию и прощаясь с нами, наш преподаватель спецпредмета предупредил нас о том, что сегодня у нас еще будет возможность практического освоения того материала, который он изложил нам теоретически.

День клонился к вечеру. Облака плыли свинцово-тяжелыми громадами, клубились в оранжевых отблесках солнца и таяли в мрачной бездонности лиловых теней. Бирюзовоопаловые прорывы в облаках горели драгоценными самоцветами среди грозного скопления мрачных туч. И почудилось мне, что там – в таинственной выси – шло мистическое столкновение могучих сил, словно провоцирующих непримиримость наших земных противоречий.

– Тебе не кажется, – обратился я к Олегу, – что там вверху происходит нечто подобное «Небесному бою» Рериха?

– Что ж тут удивительного, – Олег задумчиво смотрел на горизонт, – Рерих любил наш Русский Север. А подобные картины только и можно наблюдать в наших северных губерниях.

Надвинувшаяся масса черно-серой тучи скрыла солнце, и сразу подуло ледяным ветром, пошел дождь, горизонт вновь подернулся однообразной мутной пеленой. Со своего пригорка мы наблюдаем за развитием «боевых действий» по ту сторону реки. В седьмом часу вечера пришел приказ и нам менять огневые позиции. Ездовые, и я в том числе, побежали за лошадьми. Расчеты выкатывали орудия на дорогу и с ходу ставили их хоботом на шкворень передка. Отдохнувшие за день лошади с места взяли рысью и лишь временами прядали ушами, как бы прислушиваясь к нарастающей трескотне холостых выстрелов. Под проливным дождем мы изображаем «бой за плацдарм» на противоположном берегу «водной преграды». Бухая холостыми зарядами из наших старых, «музейных» пушек, мы меняли одну позицию за другой и, как предупреждал нас Воронов, практическим путем усваивали то, что незадолго перед тем изучали с ним теоретически. По бездорожью и от непогоды лошади быстро уставали, а иногда просто не в силах были вытянуть орудия с передком – они тяжело дышали, и от мокрых раздувающихся боков их шел густой и терпкий пар.

– Да врежь ты им с ходу! – крикнул мне Парамонов.

– Я те врежу, – мрачно оборвал его Пеконкин, – будешь у меня бессменно сортиры чистить. А ну, слезай, – обратился сержант ко мне, – веди в поводу. Расчет, в лямки! Навались сзади на ствол. Пошел!

Упряжка легла в хомуты, и орудие двинулось с места. Так практически отрабатывали мы слаженность и взаимосвязь работы номеров орудийного расчета при смене огневых позиций. А впереди, в районе непосредственных «боевых действий» шла дробная винтовочная перестрелка. Били короткими очередями «максимы». Рвались дымовые петарды. В небо взлетали разноцветные ракеты. Наша пехота шла на «штурм оборонительной полосы противника», после чего трубач возвестил долгожданный «отбой».

В одиннадцатом часу вечера