Рождественский Клаус - Энн Айнерсон

конечно, потому что преследовать лучшего друга моего брата — это отличный план.

Фэллон: Жизнь коротка. Что хуже — рискнуть или пожалеть потом, что не воспользовалась шансом?

Лила: Разве у тебя нет хоккейной клюшки, чтобы украсить ее?

Фэллон: Я не могла выбрать между красными стразами и серебряным блеском.

Фэллон: Думаю, я использую и то, и другое.

Лила: Мне придется лететь туда и вмешиваться, когда Харрисон вернется?

Фэллон: Я справлюсь с ним сама, большое спасибо.

Лила: Я беспокоюсь не о тебе.

Фэллон: Ха-Ха. Очень смешно.

Лила: Я собираюсь закончить декорирование, но мы поболтаем позже, хорошо?

Фэллон: Можешь на это рассчитывать.

Я кладу телефон на стоящий рядом стул, беру гирлянду и омелу, которую хочу повесить над аркой.

Не успеваю я вернуться к работе, как Брукс вбегает в зал, словно он здесь хозяин, одетый в темные джинсы и белую рубашку на пуговицах.

Он — воплощение сексапильности, и я клянусь, что с каждым разом он становится все привлекательнее, хотя я бы соврала, если бы сказала, что не разочарована тем, что он полностью одет.

Любопытство берет верх, когда он приседает рядом с Уинстоном, надувшимся возле дверного проема. Кей нужно было выполнить кое-какие поручения, а мои родители заехали в папин офис, так что Уинстон остался со мной, пока я работала. Учитывая его театральную реакцию, можно подумать, что его наказывают.

Брукс протягивает руку к Уинстону, держа на ладони ломтик ветчины.

— Я принес тебе угощение с кухни, дружище. После твоего утреннего побега из тюрьмы я решил, что перемирие не помешает.

Уинстон едва успевает понюхать ветчину, как тут же отталкивает ее носом. Я должна сказать Бруксу, что курица, печенье с арахисовым маслом или взбитые сливки — единственные способы переубедить Уинстона, но я молчу, наслаждаясь тем, как мой привередливый пес отбивается от рук.

— Серьезно? Это же свежая нарезанная ветчина. В чем проблема?

Он делает еще одну попытку, но Уинстон упирается лапой в руку и отталкивает ее, после чего садится обратно на корточки и смотрит на Брукса исподлобья.

Брукс с пораженным вздохом выбрасывает ветчину в мусорное ведро.

— Ладно, я понял, ты знаток еды. Не нужно быть таким снобом в этом вопросе.

Уинстон бросает на меня взгляд, который говорит: Сколько еще мне придется терпеть этого парня?

Что-то подсказывает мне, что он не обрадуется, если узнает, что я надеялась, что Брукс задержится здесь подольше.

Я кладу руку на бедро в насмешливом раздражении и бросаю на Брукса игривый взгляд.

— Ты только что назвал мою собаку снобом?

Брукс указывает на Уинстона.

— Это он начал. Я предложил перемирие, но он не согласился.

Я поднимаю бровь.

— Он же собака.

— Да ладно. Он прекрасно знает, что делает, — добавляет Брукс. Бросает взгляд на Уинстона, который наклоняет голову в мою сторону и виляет хвостом, притворяясь невежественным.

— Я позволю вам двоим разобраться в этом, — говорю я с усмешкой.

Возвращаюсь к наматыванию гирлянды на одну сторону арки, которую украшаю, следя за тем, чтобы каждая петля падала равномерно, создавая эффект каскада, который идеально обрамляет пространство. Благодаря многолетнему опыту я поняла, что совершенство кроется в деталях, и я никогда не соглашусь на меньшее.

Возможно, именно поэтому я до сих пор не замужем. У меня высокие требования к партнеру, и я имею привычку прекращать отношения после нескольких свиданий, если в них нет искры, как бы мне этого ни хотелось.

Работая с бесчисленными парами, я выработала инстинкт, позволяющий предсказывать, кто продержится долго, а кто нет. На каждую пару, идущую по жизни вместе, приходится другая, которая едва держится, попав в круговорот непонимания и разочарований.

Я жду того, кто хочет создать совместную жизнь, стремится к нашим общим мечтам и смотрит на меня так, будто я — вся его вселенная.

Не поймите меня неправильно — я твердо верю в счастливую жизнь. Не в том смысле, в каком большинство людей представляют их себе, со стеклянными туфельками и феями-крестными, а в том, что любовь может быть преображающей.

Я на собственном опыте убедилась, что, когда люди находят свою вторую половинку, весь их мир меняется. Именно поэтому я влюбилась в организацию свадеб. Конечно, мне нравится организовывать всевозможные мероприятия, но есть что-то особенное в том, чтобы быть частью большого дня пары.

Мой любимый момент на любой свадьбе — когда жених впервые видит невесту, идущую к алтарю. В этот момент все вокруг исчезает, и все, что имеет значение, — это женщина, которую он поклялся любить и лелеять вечно.

Свадьба — это сплошные мелочи, напоминаю я себе, глядя на арку.

Я понимаю, что даже с помощью табуретки не могу дотянуться до центра, чтобы закрепить омелу. Не теряя надежды, приподнимаюсь на цыпочках, опираясь на табуретку, когда мои пальцы едва касаются края арки.

— Черт возьми, Лила. Что ты делаешь? — с тревогой восклицает Брукс. — Ты можешь пострадать.

Он делает шаг ко мне, несмотря на то, что я отмахиваюсь от него.

— Я в порядке. Постоянно так делаю.

Если честно, обычно у меня есть лестница, когда я украшаю зал для мероприятий, но команда из конюшни «Снежная гора» одолжила ее в прошлом месяце и не вернула.

Так что мне остается импровизировать с шаткой табуреткой, которую я нашла в кладовке для обслуживающего персонала, и это не было бы проблемой, будь я повыше.

Я решительно убираю волосы с лица, намереваясь сделать это самостоятельно.

— Ну же, еще чуть-чуть, — бормочу я, наклоняясь вперед. — Почти готово, — вздыхаю, преодолевая последнее расстояние.

Зацепившись за омелу, торжествующе улыбаюсь, но улыбка оказывается недолгой, когда табурет смещается подо мной, мой живот опускается, и я безуспешно пытаюсь восстановить равновесие. С моих губ срывается вздох, и я закрываю глаза, готовясь к неизбежному падению.

Вместо того чтобы упасть на землю, меня подхватывают сильные руки и прижимают к твердой груди.

— Я держу тебя, — говорит Брукс, его голос спокойный и ровный.

Мои руки цепляются за его плечи, когда он медленно выдыхает.

Подходит к креслу у шкафа и садится на него, усаживая меня к себе на колени. Ненадолго закрывает глаза, его грудь вздымается и опускается на мою, и я отчетливо ощущаю тепло, исходящее от него, и то, как мое тело идеально прилегает к его телу.

— Спасибо, что спас меня, — тихо отвечаю я.

— Тебе нужно быть осторожнее.

— Кто-то снова стал ворчливым, — нахально отвечаю я.

— Ты называешь это ворчанием, я называю это беспокойством, — ворчит он, делая глубокий вдох. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, — говорит он, зачесывая назад прядь моих волос,