Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом - Андрей Шляхов

«Не уверен, впрочем, тебе лучше знать. Но каково врачу оказаться в роли пациента, а?»

«Да что ты пристал! Мне уже приходилось быть в шкуре пациента после того, как меня огрели железкой по голове!»

«Тогда было другое. Совершенно другое. Тогда ты был героем, жертвой рокового стечения обстоятельств…»

«А сейчас я жертва собственной глупости, ты это хотел сказать?»

«Я говорю лишь то, что ты хочешь услышать».

«Не уверен. Скорее – наоборот. Ты говоришь то, что мешает мне заснуть».

«Хорошо, я скажу что-нибудь приятное. Через месяц ты выйдешь отсюда совершенно изменившимся. Ты начал познавать изнанку жизни, и если это знание не убьет тебя, то, несомненно, сделает сильнее. И умнее».

«Я и так не дурак. И никогда им не был».

«Разумеется. Вешаться пробуют только умные…»

«Мне было тяжело, и потому я…»

«А сейчас что – легче?»

«Нет, не легче. Наверное, еще тяжелее. Но с другой стороны – спокойнее».

«Почему? Ты же перестал пить таблетки?»

«Зря, наверное, перестал. Если бы пил, то сейчас бы спал, а не разговаривал с тобой».

«Иногда полезно поговорить с самим собой».

«Самое то занятие для сумасшедшего дома!»

«Но ведь ты-то знаешь, что с тобой все в порядке».

«Со мной не все в порядке, но я не сумасшедший».

«Да, просто ты психопат, склонный к депрессии. Или как там звучит правильная формулировка?»

«Заткнись!»

«Я не могу заткнуться, пока нам есть о чем поговорить».

«Нам не о чем больше говорить! Уже светает, пора, наконец, заснуть».

«Ты пробовал считать слонов? Говорят, помогает. Только считать надо правильно. Не „один, два, три, четыре…“, а „один слон и один слон – два слона, два слона и один слон – три слона, три слона и один слон…“

«Четыре слона».

«Молодец, все правильно понял. Можешь начинать считать».

«Я не хочу начинать считать. Мне бы закончить наш разговор и заснуть. Все, больше не стану тебе отвечать! И слушать тебя не стану! Болтай сколько вздумается, а я буду спать…»

«Дело хозяйское. Поговорить по душам мы всегда успеем… Просто ночью разговаривать куда удобнее, чем днем – никто не отвлекает, обстановка умиротворяющая, лунный свет – он вообще располагает к откровенности… Ты ведь согласен, что откровенность очень важна? Нельзя же врать самому себе…»

«Иногда можно. Надо только следить, чтобы это не вошло в привычку».

Глава двенадцатая

Первое свидание

Притворяться оказалось несложно – здорово помогало однообразие окружающей обстановки и сонное умиротворение, царящее вокруг. Все вокруг вроде бы свои, примелькавшиеся, но – каждый сам по себе. Миша, бывший сосед по палате, сталкиваясь с Даниловым в коридоре, не узнавал его. Равнодушно скользил взглядом и шел себе дальше.

Персонал жил своей жизнью, руководствуясь вечным принципом: «Ты меня не трогай, и я тебе больно не сделаю». Безменцева ежедневно заглядывала в палату, около Данилова задерживалась на несколько минут дольше, спрашивала о жалобах, интересовалась переносимостью лечения, роняла несколько фраз на отвлеченные темы, щупала пульс и пальпировала печень. Раз в неделю являлась вооруженная фонендоскопом с тонометром и мерила всем четверым давление. На вопрос: «Сколько там, доктор?» – неизменно отвечала: «Сто двадцать на восемьдесят». По субботам и воскресеньям дежурные врачи приходили лишь тогда, когда их звали. По два-три раза на дню мельком заглядывали медсестры, убеждались, что все в порядке, и исчезали.

Медсестры в общем-то все как одна были не очень старательными и добросовестными, но зато и не слишком вредными. Данилову казалось, что они просто ленятся. Ленятся выполнять свои обязанности, ленятся вредничать, ленятся жить. «Интересно, какая она дома? – думал он, разглядывая кого-нибудь из медсестер. – Такая же сонная рыбина или, выходя за пределы больницы, преображается в резвушку-хохотушку?»

«Невредность» медсестер заключалась в том, что они разрешали Данилову по вечерам звонить с поста. Данилов не злоупотреблял – звонил не ежедневно и говорил не дольше двух-трех минут. Кроме Елены, разок позвонил Полянскому. Тот обрадовался звонку и с места в карьер понес какую-то хрень о своих связях среди светил современной психиатрии, у кого-то рекомендовал проконсультироваться и так заморочил голову, что Данилов просто повесил трубку. Он надеялся, что Игорь не обиделся: что с психа взять.

Он жил, точнее – выживал под девизом: «День прошел – и слава богу». В конце концов, никто не станет его задерживать сверх положенного. В психиатрии, как и во всей медицине, существуют определенные нормативы пребывания больных. А это означает, что с каждым днем свобода все ближе и ближе.

Именно – свобода. Это из обычных больниц выписываются, а из психиатрических выходят на волю. Как из тюрьмы.

– С завтрашнего дня вы можете гулять, – наконец-то обрадовала Безменцева. – На прогулку у нас выходят организованно, в сопровождении кого-нибудь из персонала. Обычно – сразу после обеда. Если хотите гулять, то присоединяйтесь к тем, кто ждет около двери. Вас проводят. Разумеется, во время прогулки следует вести себя хорошо, иначе они прекратятся. Свидания вам тоже разрешены, можете сообщить близким.

– Свидания тоже проходят организованно? – уточнил Данилов.

– Конечно. – Безменцева не уловила иронии. – Я выписываю пропуск, посетитель приходит в комнату для встреч, которая находится за входной дверью, как раз напротив ординаторской, звонит оттуда к нам на пост, и медсестра вас выпускает. Вы должны понимать, что дальше комнаты для встреч вам уходить нельзя. Свидания с родственниками разрешены у нас ежедневно, с десяти до шестнадцати часов.

– Почему такое странное время? – удивился Данилов. – Обычно же разрешают вечером…

– У нас особое отделение, особая больница. Поэтому все выходы-приходы разрешаются только в рабочее время, когда все сотрудники на месте, а то ведь дежурному персоналу за всем не уследить. Потом, свидания возбуждают, нужно время для того, чтобы успокоиться и заснуть без помех. Вы, кстати, спите как, хорошо?

– Как убитый! – соврал Данилов. – Только голову на подушку положу, как тут же засыпаю!

Уличить его во лжи никто не мог – соседи по палате спали крепко и не слышали, как он в ожидании сна ворочается с бока на бок.

Во время телефонного разговора Данилову показалось, что Елена не особо и обрадовалась возможности увидеться.

– Тебе там пряники не надоели? – только и спросила она.

– Надоели, – подтвердил Данилов. – Привези лучше какого-нибудь простого печенья, только не очень много. И – парочку чизбургеров из «Макдоналдса», если не затруднит…

Обе постовые медсестры при упоминании о чизбургерах улыбнулись.

– Не затруднит, – заверила Елена. – Жди завтра к двум.

В работе заведующей подстанцией «скорой помощи», кроме множества минусов, есть и плюсы, в частности – возможность при необходимости выкроить время в середине рабочего дня.

– Жду и надеюсь. Пока. – Данилов положил трубку.

– Надеяться надо всегда, – тоном заслуженной учительницы сказала одна из медсестер.

– Надежда, как известно, умирает последней, – точно таким же тоном добавила другая.

– Сказала Вера, придушив Любовь, – словами из старого анекдота ответил Данилов, не сразу понявший, что слово «пока» медсестры связали со словом «надеюсь», хотя на самом деле оно обозначало «конец связи».

– Можете побриться перед свиданием, – предложила первая медсестра, – хотя… борода вам тоже идет.

Свои бритвы в отделении иметь было нельзя – ни обычные, ни электрические. Желающие брились одноразовыми станками, выдаваемыми медсестрами или санитарами. По негласному регламенту бриться полагалось не чаще двух раз в неделю, чтобы не переводить много станков. Станки выдавались стайке желающих привести себя в порядок после завтрака кем-то из санитаров. Брились в туалете возле шеренги грязно-желтых раковин. Брились на ощупь, так как ни одного зеркала в отделении не было. Зеркала, отражая реальность, смущают мятущиеся души, и, кроме того, их можно разбить, чтобы затем вскрыть вены осколком.

Данилов бриться не ходил – не видел в том смысла и не был уверен, что станки не используются по нескольку раз. К тому же почему-то было очень приятно проводить рукой по заросшим щекам. Реально успокаивало, причем сразу. Недаром, наверное, все бородачи так любят оглаживать свою бороду или хотя бы трепать ее.

– Спасибо, не надо, – отказался от предложения Данилов. – Я лучше потом, дома пробреюсь.

– Я же говорю – борода вам идет.

Улыбка медсестры была искренней и довольно-таки многообещающей. Данилов научился распознавать такие улыбки еще в десятом классе. Поначалу они его смущали, а потом просто давали понять, что он, при всех своих недостатках, может быть кому-то интересен.