Покорение вершин (СИ) - Ludvig Normaien

скалил клыки. Оглядевшись, он провёл большим пальцем себе по горлу, что-то прорычал (ничего не было слышно из-за шума и шлема) и, взвалив окровавленный труп через плечо, побежал в пустыри, быстро скрывшись за холмами.

Принесли показать мне Струха с почерневшими лапами, выпавшей шерстью и многочисленными язвами на открытых частях тел. У него и сил было лишь на то, чтобы вращать глазами. Его, как и оставшихся в живых обессиленных учеников уложили, дали питья и еды.

Клановые выстраивали строй, на фланги вставали «Страшилы», стрелки Беспалого, почти не понёсшие потерь, но усталые и обожжёные, вышли вперёд. Часть рабов, что не дрогнули и не разбежались по округе, послал растаскивать тела и искать раненых, и оттаскивать их к обозу, куда приказал идти Хьяльти, чтобы он там оказывал всем помощь.

У нас было достаточно сил, чтобы теперь сломить сопротивление отступающего врага. Да ещё они были не едины. Часть сил врага так и простояла в стороне, и мало того — мы заметили, как они перебили несколько небольших групп отступающих врагов. Они же захватили швыряющиеся гоблинами катапульты. Надо было выбирать, куда направлять бойцов — если добивать отступающих, то мы тогда могли подставиться под удар ещё не сражавшихся, а если идти на свежих, то отступающие получали шанс сбежать совсем. Те, что в стороне, более не проявляли никакой активности.

Подходили одиночные сарвуухи, но основная часть была ещё «в поиске».

Я двигался, ощущая как взявшаяся коркой на шерсти кровь бередит кожу, а под бронёй она местами пропитала одежду, и теперь из-за неё всё слиплось. Подтянул ремни, повёл плечами, огляделся.

Окровавленные, грязные крысы опирались на оружие, следили за мной темными бусинками глаз, которые в дневное время были тёмными, а не красными.

Чего-то не хватало.

— Знамя! — бегом, громыхая, притащили «саблезубый» череп.

Вышел, осмотрелся, пытаясь понять, сколько осталось сил у моего поредевшего воинства и сколько они могут ещё вынести. И уже почти отдал команду двигаться… Как из нашего тыла раздались крики, шум. Войско замялось, бойцы без команды начали разворачиваться, кто-то начал кричать, что на нас напали с тыла и всё пропало, но командиры довольно быстро разобрались с горлопанами. Я сквозь строй начал пробиваться назад, чтобы понять, что там происходит. А когда вышел, то услышал доносящееся от повозок:

— Тушканы!

Тушканчики в наших местах водятся двух видов. Те тушканчики, что предпочитают вести одиночный, ночной образ жизни, при этом покидают свою нору только через час после захода солнца, что свидетельствует о их большой осторожности, и с наступлением зимы впадают в спячку, в которой могут находиться до полугода. И вторые, которые были в основном дневными и при этом стайными, не впадающими в спячку, а сезонно мигрирующими с севера на юг.

Короткотелые, относительно небольшого размера (от 5 до 25 см), на тонких, но крепких задних лапках, на которых они совершали быстрые, стремительные прыжки, и небольшими передними пятипалыми когтистыми конечностями, они смотрелись довольно мило. Мило выглядела и голова у этого всеядного животного — сравнительно крупная, с практически отсутствующей шеей. Большеглазые, кругломордые… Хорошо видящие в темноте своими большими глазами. Вибриссы длинные и располагаются веером. Уши, хотя и длинные, но они не кажутся большими. Тело покрыто мягкой и густой шерстью, основной окрас которой характеризуется как однотонный, при этом лежит в пределах от песчаного до коричневого оттенков. Длинный хвост с мягкой кисточкой, с помощью которого они управляли своими длинными прыжками. Милые, хрупко выглядящие пушистые создания… Правда стайные такими казались лишь до первого знакомства с ними.

Маленькие, острозубые, мало опасные по одиночке, они становились настоящим бичом для тех, кто попадался перед ними в разгар сезонных миграций, когда они собирались в орды в несколько тысяч особей и более — обглоданные скелеты больших и малых тварей, вычищенные норы, трава и молодые деревца, съеденные по самую землю. Они весной уходили куда-то на север, за горы, а осенью возвращались такой же ордой обратно. И горе тем, у кого не было прочной шкуры или доспеха, чтобы избежать проверку их аппетита. Быстро обгладывали цель, они, насыщаясь, теряли ко всему интерес, быстро скача по своим неизвестным делам дальше, ни на что не обращая внимания.

И сейчас их шуршащая орда, вытянувшись в ленту, перекатываясь, была где-то недалеко.

Со стороны обоза повалил дым, мелькнуло пламя.

Пока мы подбежали, чтобы разобраться, что тут вообще происходит, то увидели, как тушканчики бегут по прямой от самых дальних холмов огромной вытянутой массой, прямой как стрела. И только перед пламенем у обозов головные/ведущие звери делали изгиб, обходя стороной пламя, и продолжали бег.

Немного тварей выбегали в стороны от потока, пытаясь вцепиться в живых, но без поддержки товарищей они не представляли опасности.

Ударом перчатки сбил в сторону лопоухого зубастика, отодрал зубы второго от кольчуги… Они были просто звери, а потому бронь решала.

Конечно, тут же нашёлся тот, кто пропустил пушистика под поддоспешник, где он впился воину в самые нежные части, и тот не смог его раздавить, и кланкрысы начали дружно дубасить воина, выбив ему сознание и хоть так прекратив его крики. Тушкана достали, раздавили и кинули в кучу мяса.

А пожар возник по инициативе одного из рабов. Пока все, увидав новую опасность, видя, ЧТО двигается прямо на них, впали в ступор или разбегались, он принялся разливать костяное масло и всё прочее, что могло гореть, поставив огненный заслон прямо на пути миграции мелких хищников.

Увидев меня, раб не стал убегать или спихивать на кого-то свою вину, а молча кинулся в ноги, и так и застыл.

Конечно, из-за него пропало много масла, которое хоть и не пригодилось в битве, но было само по себе довольно ценным, и на него были свои планы. С другой — он защитил всё остальное, что было в обозе — осталось бы оно после прохода орды тушканов, было совсем непонятно. Железо бы осталось, но в обозе было не только оно — а уж сколько там раненых накопилось, которые своих ходом выползли туда.

— Вставай, раб, и назови своё имя.

Первые звуки, которые произнёс встающий на лапы обряженный в драные вонючие обноски раб, что едва достигал мне середины груди, не разобрал вообще.

— Повтори.

И только потом получилось разобрать через хрипы, которые издавало порванное когда-то горло (с массой белесо-розовых шрамов на шкуре от груди до морды).

— Вискрун.

— Ты считаешь себя виноватым?

— Я уничтожил-сжёг то, что должен был охранять-охранять…

— Не бойся сурового наказания, Вискрун. Ты не побоялся проявить инициативу несмотря на то, что ты, как и