История России. Том 2. XIX–XX века. Учебное издание - В. Болоцких

Знакомство с передовым Западом сыграло свою роль. Но эта роль вторична – декабристы в своих проектах конституций использовали опыт западного конституционного устройства, в выработке методов действий оглядывались на европейские революции с их кровью и страданиями как раз простого народа и хотели избежать насилия и бедствий народа, насколько это было возможно, при создании декабристских обществ применялись структурные принципы европейских тайных обществ – немецкого Тугенбунда, итальянских карбонариев. Но декабристы именно использовали чужой опыт, перерабатывали его. Знакомство с Западом не являлось побудительной причиной для перехода к революционной деятельности – впечатления от крепостнической действительности были сильнее.

Декабристы безусловно выступали за отмену крепостного права, за личную свободу крестьян. Не сразу, но они пришли к необходимости освобождения крестьян с землёй, хотя и сохранялись разногласия по вопросу как это осуществить.

Что касается методов борьбы и преобразований, то в декабристском движении выделяется два направления. Первое ориентировалось на длительный период подготовки народа к коренным преобразованиям через его просвещение, повышение жизненного, культурного и политического уровня. Второе же предпочитало более радикальные методы борьбы: переворот с помощью армии («военная революция»), а затем уже необходимые преобразования.

Декабризм воспроизвёл черты европейских революционных движений с относительно слабыми буржуазными элементами (неоформленность и бессилие буржуазии, особая роль офицерства, тяготение к тактике «военных революций» и созданию тайных обществ), но российское движение характеризуется ещё большей классовой узостью и полнейшим отрывом от народа. Карбонарские венты в Италии насчитывали десятки тысяч человек, в России декабристские общества – несколько сот. В Италии, Испании, Греции дворянских революционеров поддержали достаточно широкие слои народа, в России дворянские революционеры остались в одиночестве.

Постоянно подчёркивается, что декабристы, будучи дворянскими революционерами, боялись обратиться к народу. Почти никогда не отмечается, что эта субъективная боязнь имела объективную основу. Народ в России в то время не был готов к революции, к восприятию революционных призывов, руководящей роли революционеров. Локальные народные восстания 1818—1820-х гг. (особенно донские волнения), которые рассматриваются историками как некая «подоснова» движения декабристов, показали сохранение монархических иллюзий, веры в царя в крестьянских массах при откровенной враждебности к дворянству. Именно антидворянские настроения крестьян делали невозможным обращение декабристов к народу и ещё более невозможной поддержку декабристов народом. Именно это не позволило декабристам усвоить в полной мере опыт военных революций в Европе – чисто военными они там не были (вмешательство народных масс помогло войскам Риего и Квироги переломить ход событий в свою пользу на первых этапах борьбы в Испании; в Неаполе армия последовала за восставшим народом, закрепила его успех). Правда, декабристы-офицеры стремились сблизиться с солдатской массой и завоевать доверие солдат и это им удавалось, некоторые декабристы даже занимались обучением солдат, но открывать им свои цели вплоть до восстания декабристы опасались.

У декабристов появляются идеи, которые станут весьма специфическими для российского революционного движения – упование на всемогущее организованное государство, которое жертвует интересами отдельного гражданина во имя «наибольшего благоденствия» народного целого. Это особенно видно у Пестеля, который говорил о «благоденствии», «блаженстве», «счастье» государств или отдельных лиц, понимая под этими понятиями не охрану прав и свобод, не правовые гарантии независимости граждан, а обеспеченность существования, материальный достаток, хозяйственное процветание.

Но интересы отдельных людей, стремящихся к обеспечению своего «достатка», могут сталкиваться и сталкиваются, вызывая социальные конфликты и общественное неравенство. Вот здесь-то начинает действовать функция центральной политической власти, которая призвана умерять эти столкновения, обеспечивать более или менее справедливое распределение общественных благ, «защищать бедного от притязаний богатого». Государство может гарантировать индивиду различные права и свободы, не только «не затрагивать» их, но и всячески поддерживать, но лишь в той мере, в какой они направлены на получение индивидом «справедливой» доли общественного продукта. Государство предоставляет членам общества определённые политические права (влияние на ход управления, участие в выборах представителей в местные и центральные органы власти, право апелляции в государственные органы), но опять-таки постольку, поскольку они связаны с решением той же задачи «справедливого» распределения. Короче говоря, общий контроль за функционированием всего общественного механизма и право окончательного решения в каждом конкретном случае политический центр оставляет за собой, приобретая тем самым огромную и бесконтрольную со стороны граждан власть и создавая возможности для возникновения диктатуры и использования этой власти в личных целях небольшой группы лиц.

На то, что такой порядок будет означать известное ограничение прав индивида с точки зрения «нормальных» буржуазных конституций, Пестель возражал: зато будет обеспечена социальная справедливость. Выиграет не только народ, материальные интересы которого будут защищены, но и правительство (в смысле стабильности, прочности своего политического положения).89

При проведении революционных преобразований, при разрешении споров между гражданами, решающую роль у Пестеля должно было играть Верховное правление, а не суд. Чтобы это правление могло справиться со своими задачами, по расчётам Пестеля, требовалось в 30 раз больше жандармов, чем их было в действительности при в Николае I.90

Надежды на государство в достижении социальной справедливости и материального благополучия иллюзорны, что показывает опыт российской истории как до декабристов, так и после них, но эти иллюзии, ещё сохраняются.

7.5.2. Общественное движение второй четверти XIX в.

Поражение декабристов, усиление реакции порождали настроения пессимизма, безысходности в среде передовой общественности России николаевского времени, с одной стороны. А с другой – усиливали национально-патриотические чувства. Подъём национального сознания в России отмечается с 1812 г., он характерен и для декабристов. Но в последующую эпоху процесс роста национального самосознания становится ещё более явным, принимает порой преувеличенные формы, проникает в различные круги общества и идейные направления. Сравнение России и Европы, поиски закономерностей и смысла национальной истории, задача преодоления отсталости и вместе с тем специфика её решения в застойных социально-политических структурах николаевского самодержавия – эти темы приобрели в 1830—1840-е гг. особенное значение.

Национализм в России, как и в ряде других стран, близких ей по уровню и типу развития, был сложным явлением. Нация, национальное государство, национальное самосознание – это явления, присущие капиталистическому, рыночному обществу с единым национальным рынком, ярко выраженным региональным и отраслевым разделением труда, с достаточно высокой степенью свободы личности и с высокой степенью самосознания личности. В условиях слабого развития капитализма, при преобладании традиционных или полутрадиционных структур, этот тип национализма складывался как сложное сочетание не только буржуазных, но и докапиталистических и антикапиталистических элементов, причём не как их простое соединение, а как специфический идейно-культурный сплав, выполняющий определённую задачу – идейно обеспечить преодоление отсталости, служить импульсом развития. Для такого рода национализма всегда характерна двусмысленность: признание отсталости соседствует с отрицанием её, со всемерным возвеличиванием своей родины, её прошлого, её культуры, что выступает как своего рода идейно-духовная компенсация. Критическое отношение к отечественной действительности сочетается с искренней любовью к Отечеству, с глубокой верой в его будущее и в его историческое предназначение. Это как бы особое видение своей страны, особая призма, к которой прибегают всякий раз, когда реальная действительность начинает слишком резать глаза. Подобные национально-патриотические чувства питали П. Чаадаева, Герцена и Огарёва, славянофилов и западников, в явной и скрытой форме были они у других поколений российских революционеров и общественных деятелей, являлись (и являются) причиной преувеличения особенностей исторического пути России и ошибочных рецептов преодоления её отсталости и создания условий для материального и духовного благоденствия россиян.91