Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева-Лада

— Ты называешь себя марксистом, — презрительно усмехнулась Дениз, — а несешь эту чушь о стихийной революционности пролетариата? Каждому, кто прочел хоть страничку Маркса, должно быть известно, что пролетариат как раз и является главным объектом влияния буржуазной идеологии!

Я ловил каждое её слово. Она была абсолютно права: все рабочие только и мечтают о том, чтобы их дети получили образование и стали обеспеченными буржуа. А мои замечательные родители стремились спихнуть меня на несколько ступенек ниже, лишить всего, принадлежащего мне по праву. Действительно необходимо было активно действовать, иначе к власти снова могли прийти фашисты, от которых моя семья уже пострадала. То, что моя семья пострадала и от пришедшего к власти в России пролетариата, мне в то время просто не приходило в голову, настолько я был захвачен новыми друзьями и впечатлениями.

После собрания я поймал Дениз в коридоре и попросил её где-нибудь встретиться со мной наедине. Она презрительно поджала губы:

— Если ты думаешь, товарищ, что у меня есть время на личную жизнь…

— Кто говорит о личном? — я почти искренне возмутился. — Мне понравилось твое выступление, но я ещё слишком мало знаю, чтобы самому во всем правильно разобраться. Вот я и подумал, что ты могла бы помочь мне в этом.

Жесткое выражение её лица чуть-чуть смягчилось, да и сама она как-то расслабилась.

— Это другое дело, товарищ, — медленно произнесла она. — Приходи ко мне в любое время, если я буду свободна, то с удовольствием тебе помогу. И не только я…

В помощи других я, честно говоря, не слишком нуждался, но спорить не стал. И на следующий же вечер отправился к Дениз в женский корпус общежития. За полгода до этого меня бы близко не подпустили к его дверям, но с некоторых пор администрация стала более сговорчива и закрывала глаза на то, чем занимались студенты вне стен аудиторий. Да и в самих аудиториях тоже, если уж на то пошло. Но мое первое свидание с Дениз было не похоже на те встречи с девчонками, которые у меня были до сих пор.

Если честно, я привык к тому, что ни одна девчонка не может передо мной устоять. Достаточно было пристально посмотреть на нее, да пару раз вздохнуть — и дело было на мази. Что-то такое они читали в моих глазах… Не знаю, что именно. Но с Дениз этот номер не прошел: она, похоже, даже не заметила, что у меня красивые глаза и рот. Она вообще на меня почти не смотрела, а только говорила… о революции, об идее всеобщего равенства, о своем любимом марксизме. В какой-то момент мне вдруг показалось, что именно такой в молодости была моя прабабушка, когда бросила дом богатых родителей и отправилась в Москву. Правда, потом она вышла замуж за офицера-дворянина, но ведь и Дениз могла когда-нибудь смягчиться и полюбить меня, потомственного русского аристократа. Господи, каким глупым мальчишкой я тогда был!

Я ухаживал за Дениз несколько месяцев, но ни на шаг не продвинулся к цели. Эта красивая девушка оживлялась только тогда, когда речь заходила о революции. В конце концов она и меня заразила своими убеждениями, тем более что мне они были, в общем-то близки. А потом я неожиданно понял, как произвести на Дениз впечатление. Помог случай — Дениз повела меня на очередное собрание своего кружка, и в перерыве между дискуссиями парни затеяли что-то вроде состязания в стрельбе. Палили из пневматического ружья по бутылкам. И мазали, прямо скажу, безбожно. Я же мог, почти не глядя, попасть в шляпку гвоздя на расстоянии десяти шагов, а уж если прицелиться…

В школе стрелять меня учил наш преподаватель физкультуры, месье Жиль — бывший маки — французский партизан, бывший сержант, много лет прослуживший в Алжире, и, как я потом узнал, активный сторонник Организации Освобождения Алжира. Как-то он предложил нам, ученикам шестого класса, поучиться стрелять в оборудованном им тире. Мы с восторгом согласились, но скоро большинство моих одноклассников потеряло интерес к этим занятиям, так как месье Жиль требовал от нас прежде всего дисциплины, которой нам вполне хватало и на остальных уроках. К тому же он учил нас сначала целиться, а затем стрелять.

О, это оказалось целой наукой! Мне-то она очень понравилась. Приготовиться к стрельбе — отставить, приготовиться — отставить, и так до тех пор, пока все движения не станут автоматическими, пока тело не научится в считанные доли секунды принимать именно то положение, которое идеально подходит для выстрела. Попутно месье Жиль учил меня сохранять равновесие, часами оставаться в неподвижности, и лишь потом мы перешли непосредственно к стрельбе. Вот тут-то и выяснилось, что природа наградила меня не только смазливой внешностью, от которой девчонки просто млели. Я оказался прирожденным снайпером и впоследствии благодаря моему учителю стал виртуозом. Ко времени поступления в университет я уже разбирался почти в любых системах огнестрельного оружия, но мне и в голову не приходило сделать это своей профессией. Я думаю, моих добропорядочных родителей хватил бы удар. Вот занятия баскетболом — это они ещё как-то понимали и даже поощряли. Одно время мне и в баскетболе прочили блестящее будущее, благо ростом, меткостью и быстротой реакции меня Бог не обидел, впрочем, речь не об этом.

Однажды в импровизированном тире на чердаке приятели Дениз завистливо ахали, наблюдая за моей стрельбой, как вдруг притихли. Из угла чердака раздался негромкий мужской голос:

— Т ы только по бутылкам умеешь стрелять?

— А что? — спросил я, не поворачивая головы.

Мне совершенно не хотелось отвлекаться от любимого занятия ради беседы с каким-то там придурком. Дениз впервые смотрела на меня с интересом, и я уже начал строить определенные планы.

— Я задал тебе вопрос, — так же негромко сказал неизвестный мне мужчина. — И жду ответа.

Что-то подсказало мне, что нужно ответить, от негромкого, но твердого голоса исходило отчетливое ощущение опасности.

— Мне все равно, по какой мишени стрелять, — отозвался я уже более миролюбиво. — Не промахнусь.

— Кто привел сюда этого вольного стрелка?

— Я, — ответила Дениз, сделав шаг ко мне. — И я за него отвечаю, товарищ. Он наш.

— Подойдите ближе. Оба, — приказал негромкий голос.

Я подошел к сидевшему в дальнем углу чердака мужчине, всем своим видом показывая, что мне совершенно наплевать и на него, и на его мнение обо мне. Подумаешь, раскомандовался тут кто-то! Но мой апломб мгновенно разбился о ледяной, изучающий взгляд незнакомца.

— Ты — анархист? — спросил он.

— Я сам по себе, — гордо ответил я. — Просто ненавижу буржуа и уважаю справедливость.

— Похвально, — чуть усмехнулся мужчина. — Вот что, любитель справедливости, приходи ко мне завтра, ближе к вечеру. Дениз тебя проводит. Тем более что она за тебя поручилась. Ты уверена, что он — наш, а, Дениз? Граф тебя не подведет?

— Уверена! — твердо ответила Дениз. — Абсолютно.

Это не было правдой — тогда. Но через месяц это стало правдой, а «граф» надолго стало моей подпольной кличкой. Наступил май 1968 года, перевернувший мою жизнь. Дениз теперь постоянно была со мной, мы оба забросили учебу и вели очень бурную политическую жизнь. Точнее, её вела Дениз, а для меня было важно только то, что она почти полюбила меня… почти. Ради нее, а не из-за каких-то не совсем понятных мне идей, я убил несколько человек — как мне объяснили, «мешавших торжеству революционного дела».

Как это было трудно в первый раз! Одно дело — стрельба по мишеням и совсем другое дело — по живому человеку. Мне было дико и страшно представить себе, что я нажму на курок, и кто-то перестанет существовать. Перестанет дышать, двигаться, смотреть на небо, любить, превратится в окровавленное и неподвижное тело…

— Ты все усложняешь! — сердилась Дениз. — При чем тут чье-то существование? В то время, когда этот человек наслаждается жизнью, из-за него гибнут сотни и тысячи ни в чем неповинных обездоленных людей! Да он и не человек вовсе, а лишь деталь плохого механизма, который следует раз и навсегда остановить, убрав эту деталь. Ну, представь себе, что нужно всего-навсего удалить небольшой винтик — и огромная машина эксплуатации и беззакония затормозит. На нас возложена высокая миссия освобождения человечества.

Первый удаленный «винтик» запомнился мне на всю жизнь: невысокий, плотный мужчина в дорогом, но неброском костюме. Директор какого-то банка, наотрез отказавшийся «пожертвовать» некую сумму на дело освобождения человечества. Мне показали сначала его фотографии, потом — его самого. Судя по всему, директор что-то заподозрил, потому что постоянно ходил с двумя охранниками. Только это ему не помогло.

Три дня у меня ушло на то, чтобы подобрать подходящее место для засады. Осложняло задачу то, что его дом находился на узкой улочке в старом квартале Парижа, туда же выходил и подъезд, в котором директор жил. Поэтому с крыши выстрелить было невозможно. Пришлось караулить жертву возле дверей банка, хотя там было гораздо опасней: полиция, охрана, прохожие. Кто-то мог засечь, откуда стреляли, а значит, уходить пришлось бы в ускоренном темпе.