Вычислить и обезвредить - Светлана Бестужева-Лада

А цветы, конечно, шикарные, что и говорить. Куда бы их поставить? В ту единственную вазочку, которая была у меня дома, мог в лучшем случае поместиться букетик фиалок или ландышей. А более изысканных цветов у меня отродясь не водилось. В квартире у Белоконя был целый набор роскошных хрустальных ваз, но Севочке и в голову не приходило подарить мне хоть один лютик.

У него вообще была очень серьезная теория относительно того, что дарить можно и нужно, а что — глупо. Цветы, например, в перечень нужного не входили, потому что имели странную особенность со временем увядать. Деньги, уплаченные за них, оказывались выброшенными на ветер. А на день рождения и на Новый год я обычно получала что-нибудь сугубо хозяйственное, типа сковородки или набора ножей. Практично, конечно, но… Впрочем, Бог с ним совсем, с Севочкой-то.

Я достала из шкафчика трехлитровую пустую банку и поставила туда гвоздики. Ничего, хуже они от этого не станут. Разбогатею — куплю надлежащую емкость.

— Иди сюда, — услышала я голос Владимира Николаевича. — Займемся твоей прической.

Фирма «Заря», выезд на дом к клиенту. Очень интересно, как это он будет заниматься моей прической. Мне почему-то казалось, что у него совсем другая профессия. Но спорить не стала и послушно вышла в коридор, где висело единственное в квартире зеркало, порядком потемневшее от времени.

— Убери этот бант, — приказал Владимир Николаевич.

— Лучше не будет, — честно предупредила я, но бант все-таки сняла.

Спорить с начальством — плевать против ветра, не мною первой подмечено. Тем более что бант скрывал вульгарную черную резинку, и мой наставник и благодетель должен был сразу же понять, что бант лучше было не трогать. Он и понял.

— Н-да, неизвестно, что хуже. А снять эту ерунду вообще нельзя?

— Можно, — пожала я плечами, — но тогда в серьезное учреждение лучше вообще не ходить. Может, мне косу заплести?

Я хотела сострить, но меня восприняли на полном серьезе и пришлось приниматься за дело. Косу я заплетаю обычно только тогда, когда сижу дома, уж очень она меня молодит, просто до неприличия. По уму нужно было бы коротко постричься и покончить с этой проблемой, но останавливала здравая мысль, что придется проделывать эту процедуру достаточно регулярно, на что просто не было ни денег, ни времени.

— Ну вот, совсем другое дело, — с удовлетворением заметил Владимир Николаевич, оглядывая результаты моего самоотверженного труда. — Теперь и поздороваться можно по-человечески. А то полное ощущение того, что имеешь дело с несовершеннолетней. Даже страшно. Здравствуй, котенок.

Он взял меня сзади за плечи и повернул к себе. Я не успела не то что сказать что-нибудь связное, но даже о чем-то подумать, как уже оказалась в его объятиях, и время для меня остановилось. Правда, как потом выяснилось, ненадолго.

— Давай собираться, ребенок, — сказал он, вернув меня с небес на грешную землю. — Не все сразу. Еще не вечер.

Возразить против этого справедливого замечания было нечего. Делу время, потехе — час. И он, судя по всему, ещё не настал. Я надела туфли, взяла сумку и совсем было собралась выходить, как меня опять притормозили и опять по совершенно неожиданному для меня поводу.

— Ты что, собираешься идти без чулок? На деловую встречу?

Я ошарашенно посмотрела на свои ноги. Да, без чулок, а что? По такой жаре только ненормальная будет надевать колготки и закрытые туфли, а я пока ещё в здравом уме.

— Жарко же…

— Господи! Запомни, пожалуйста, на будущее — развлекаться и приятно проводить время ты можешь в чем угодно, это твое личное дело. Но по делам ходят в приличном виде. Мужчины — в костюмах и галстуках, женщины — в чулках и без экстравагантных деталей туалета типа декольте и босоножек. В Америке тебя бы просто уволили, явись ты на службу в таком, с позволения сказать, одеянии.

— Мы не в Америке! — беспомощно огрызнулась я.

Мне отчаянно хотелось разреветься. В любом случае — перестать играть роль мисс Дулитлл из «Пигмалиона». Хотя ситуация действительно была похожей до неприличия, если быть объективной.

А как все хорошо начиналось! Цветы, поцелуй… Но в глубине души я все-таки понимала, что совет мне дают правильный, поэтому дискуссию благоразумно прекратила и отправилась в комнату дополнить свой туалет, поражаясь про себя собственной кротости и смирению. Попробовал бы кто-нибудь ещё так мною покомандовать! Даже не знаю, что бы с этим камикадзе стало. Как минимум — расчленила бы с особой изощренностью и жестокостью.

Но в данном случае манипулировать — в полном смысле этого слова — начали мною, а я, похоже, даже находила в этом определенное удовольствие. Что явно граничило с извращением. Не манипуляции, конечно, а то чувство, которое я испытывала.

Чулки и туфли, как выяснилось, были только цветочками. Ягодками я в полной мере насладилась чуть позже, когда попала в кабинет кадровика одной из самых респектабельных и престижных газет страны. Там нас ждали — это в субботу-то!

Хозяин кабинета даже не вышел — выскочил нам навстречу из-за необъятного письменного стола, и я, при всей моей наивности, поняла, что эта радость вызвана отнюдь не моим появлением, а тем, что меня сопровождал Владимир Николаевич. Именно ему адресовались улыбки и все остальное, меня же замечали постольку поскольку. С таким же успехом мой спутник мог бы взять с собой собаку — ей бы оказали не менее радушный прием. Уверена на все сто процентов.

— Так вот эту девицу нужно принять в штат? — благодушно осведомился кадровик. — Знаю, знаю, мне звонили. Зачем же вы сами-то, Владимир Николаевич, беспокоились? Оформили бы все в лучшем виде. Чай, кофе, ещё что-нибудь?

— Не сомневаюсь, что оформили бы, — усмехнулся краем губ Владимир Николаевич, как бы не услышав последнюю фразу.

Ох как мне не понравилась эта усмешка! Таким жестким и недобрым я своего недавно обретенного кумира ещё ни разу не видела. Не дай Бог, чтобы подобное обращение было когда-нибудь адресовано непосредственно мне! Под ложечкой у меня неприятно заныло, и я готова была одновременно провалиться сквозь землю, точнее, сквозь паркетный пол, и вывалиться где-нибудь на свободе, на свежем воздухе или элементарно развернуться на сто восемьдесят градусов и просто сбежать из этого кабинета, куда глаза глядят. Мне, впрочем, не дали даже самостоятельно шевельнуться.

— Майя Павловна будет работать у вас фотокорреспондентом, — сухо сказал Владимир Николаевич, почти силком усаживая меня в кресло для посетителей возле письменного стола. — И думаю, принесет газете много пользы. Вы согласны? Тогда приступим к делу.

Кадровик был согласен с чем угодно: по-моему, он и главным редактором бы меня оформил, не моргнув глазом. Я, как во сне, заполнила обязательную анкету с автобиографией — наверное, самой короткой и скудной из всех тех, которые когда-либо читали в этом кабинете, — написала заявление о приеме на работу с окладом «согласно штатному расписанию», подписала ещё какие-то бумажки. Все это отняло у меня столько сил и энергии, что под конец процедуры я чувствовала себя выжатым лимоном и выглядела наверняка соответственно, в том числе и в смысле цвета лица.

Ко всему прочему я в очередной раз опозорилась: подбирая нужное слово, машинально взяла в рот кончик косы и принялась её грызть. Привычка — вторая натура. Кадровик и бровью не повел, словно все сотрудники газеты именно так себя всегда и вели, зато Владимир Николаевич чуть-чуть поморщился и покачал головой. Я чуть не подавилась собственной шевелюрой и из бледно-желтой мгновенно стала ярко-малиновой.

— Когда сможете приступить к работе, Майя Павловна? — сладким голосом осведомился кадровик.

Если честно, меня впервые в жизни звали по имени и отчеству, и поэтому захотелось обернуться и посмотреть, к кому же на самом деле обращаются. Не привыкла я к таким церемониям и привыкать не собиралась. Еще успею — какие мои годы! Но мое мнение, равно как и мои планы, похоже, опять-таки никого не интересовали.

— В понедельник, — ответил за меня Владимир Николаевич. — Прямо в понедельник с утра и приступит. А вы, уважаемый, обеспечьте её перевод с прежнего места работы, чтобы не тратить на это лишнего времени. Договорились?

Надо думать! Судя по всему, не только мне хотелось поскорее удрать: кадровику тоже не терпелось избавиться от «дорогих гостей», свалившихся на его отягощенную ответственными мыслями голову. И я его понимала, как никто. Будь наша с ним воля, никогда бы в жизни нам не встречаться, даже случайно на улице.

При всей моей неискушенности кое-что я в жизни все-таки успела повидать: во всяком случае о манере обращения номенклатурных работников с простыми смертными знала не понаслышке. Сиятельные родственники блаженной памяти Белоконя в свое время преподали мне достаточно наглядные уроки высокомерной снисходительности, густо замешанной на презрении «элиты» к «быдлу», хотя сами, по-моему, были интеллигенцией, что называется, «в первом поколении».