Неоднажды в Америке - Светлана Букина

Сэнди повезло больше. У неё ещё были родители, и они взяли дочь к себе, переоборудовав дом, чтобы в него можно было въехать в инвалидном кресле. Симптомы у неё были другие, да и лечили её по-другому, поэтому Сэнди не раздулась, а наоборот, иссохла. Было в ней на тот момент где-то 40 кг, ходячий скелет, тем более что роста она была немалого. Если Мэгги передвигалась с огромным трудом и медленно, то Сэнди двигалась, как пьяница, шатаясь и делая непроизвольные движения руками. Её лицо передёргивалось, тело отказывалось слушаться. Несмотря на то что Сэнди жила с этими симптомами уже пару лет, она каждый раз злилась так, как будто это происходило в первый раз. Она ненавидела и материла своё тело, тщетно пытаясь воздействовать на него силой воли и заставить свой мозг делать нечто, что ему давно не подчинялось.

Примириться с тем, что тело живёт своей жизнью и слушаться не хочет, Сэнди не могла, и каждая попытка пройти хоть несколько шагов приводила её в ярость. Она взрывалась, начинала орать, обвиняла меня в том, что я плохой терапевт, кричала, что не может быть, чтобы современная медицина не могла вылечить такую ерунду, что люди вон на Луну летают и даже раковые больные чаще всего выздоравливают, а тут какие-то дёргающиеся руки и неслушающиеся ноги не могут вылечить…

Мир был виноват. Нет, не в том, что она заболела, а в том, что продолжал жить так, как будто ничего не происходит. Плевать он хотел на разбитую жизнь какой-то Сэнди, на больных, на инвалидов. Сэнди гордо рассказывала, что везде ходит со специальным ножом, и если видит машину без инвалидного номера, запаркованную на выделенном для инвалидов месте или блокирующую въезд для инвалидных колясок, то прокалывает ей все шины. Если её где-то не пропускали без очереди или отказывались мгновенно предоставить какую-то услугу, Сэнди закатывала дикий скандал, стучала в грудь, обвиняла всех в чёрствости и невнимании к инвалидам, звонила во все инстанции, добивалась наказания виновных, мстила как могла. Вся её жизнь была посвящена мести этому равнодушному, благополучному, здоровому миру. Всем, кто мог спокойно ходить и бегать, не замечая этого.

На тумбочке Сэнди стояла фотография. Симпатичная стройная блондинка лет двадцати восьми – тридцати двух с баскетбольным мячом в руках обнимает такого же симпатичного светловолосого парня; оба широко улыбаются. Про парня она мне потом рассказала. Они играли в баскетбольных командах своего колледжа (двухгодичного, типа техникума) – он за мужскую сборную, она за женскую. Встречались несколько лет, собирались пожениться, уже свадьбу назначили на следующий год, а потом у неё нашли рассеянный склероз, тело быстро отказалось подчиняться командам головы, и молодой человек испарился в течение двух месяцев. Конец истории.

Родители приходили почти каждый день, приносили еду, книги, диски, разговаривали с врачами и медсёстрами, собирались забрать её домой, как только врач разрешит, а она продолжала ненавидеть мир, нас, даже родителей, кричала, что ей принесли не те сладости или книги, что им наплевать на неё, что все ждут, когда она умрет, и т. п.

К Мэгги тоже однажды приехал брат, прилетел на пару дней из другого штата, привёз какие-то сухофрукты и альбом с фотографиями. Пусть, говорит, у тебя будут, мне они всё равно не нужны. Мэгги долго рассматривала фотографии, потом достала одну и прикрепила над кроватью.

На следующий день я вошла к ней в комнату, увидела фотографию и глазам своим не поверила. На меня смотрела… стройная блондинка лет двадцати восьми – тридцати двух с баскетбольным мячом в руках, обнимающая симпатичного светловолосого парня. Нет, лицо было другое, но тип тот же. Очень похожие фигуры, такой же мяч, даже парни из одного «инкубатора». Поймав мой взгляд, Мэгги вздохнула и сказала, что это её жених, который ушёл, как только узнал о диагнозе. А баскетбольный мяч? Ну да, они оба играли в баскетбол, смешанная лига, от работы. Они в столовой какого-то огромного предприятия оба работали, он тоже повар. Я спросила, знает ли она Сэнди с третьего этажа. Нет, не знает.

Я их познакомила. Привела в спортзал, мячики кидать для улучшения концентрации. Они говорили о прошлой жизни. У меня было ощущение, что говорит один человек – всё почти одинаковое. Похожие семьи, соседние города, очень близкие судьбы. Потом они перешли от вчера к сегодня и, кроме диагноза, ничего общего не обнаружили. Мэгги не понимала, в чём виноват мир и зачем резать шины, а Сэнди злилась на Мэгги за святую простоту и неоправданное, с её точки зрения, смирение. Потом Сэнди говорила мне, что от одних стероидов так не разъедешься, жрать надо меньше, раз двигаться не можешь. А Мэгги не могла успокоиться по поводу «этой злости через край, как будто ей все должны». Короче, не пошло у них. «Жирная корова». «Стерва». Больше я их вместе на терапию не водила.

Я часто вижу их на детской площадке: стройные, спортивные блондинки, весело болтающие, попивающие колу или кофе, пока детишки играют, обменивающиеся новостями, обсуждающие детей. И каждый раз моргаю: те две, с фотографий, могли бы быть на их месте. Встретиться на каком-нибудь детском утреннике, подружиться, познакомить мужей, которые бегали бы по выходным играть в баскетбол, пока жёны болтали бы о проблемах воспитания. И не знать, какими разными может сделать их одна и та же болезнь.

Определение жирности

Большую часть последнего года обучения на физиотерапевта в нашем колледже нужно было потратить на выбор руководителя и темы. Выбрал – полдела сделал. Потом надо было состряпать гипотезу, провести эксперимент, просчитать результаты и желательно доложить о них на какой-нибудь конференции. Неврология меня не особо привлекала, педиатрия тоже, биокинетика интересовала, но профессорша была дурой, перспектива работы с ней меня не прельщала, а остальные преподаватели занимались совсем уж неинтересными мне вещами.

Нас, таких неприкаянных, набралось трое. Очень симпатичный, умный и со всех сторон положительный мальчик Дэн; мерзенький, сальный и похотливый, похожий на плохую карикатуру Джо Костанзы из «Сайнфелда» Бен и ваша покорная слуга. Мы хотели заниматься спортивной медициной, а нам не давали. Проект никто не хотел вести; нас динамили и пытались распихать по другим группам. Мы совсем уж приуныли, но тут наша любимая профессорша неврофизиологии пожалела бедную троицу и согласилась взять вторую группу с условием, что помогать она нам толком не будет и вся работа лежит на нас.

Нам только этого и нужно было. Посовещавшись, решили провести сравнительный анализ приборов, измеряющих процент жира в организме. Расплодилось их видимо-невидимо, в спортзалах за их пользование деньги дерут, а насколько они хорошо работают, никто толком не знает.

Золотой стандарт определения процента жира – подводное взвешивание. Делается это в специальной лаборатории и стоит кучу денег. Мы поговорили с диетологической лабораторией местного университета Тафтса, им наша задумка понравилась. Нам вручили ключи от лабы на два утра в неделю при условии, что заведующая будет фигурировать как одна из авторов статьи. Публикация – за ключи. Впрочем, побирушкам выбирать не приходится.

Объектом нашего эксперимента стал аппарат, измеряющий жирность с помощью инфракрасного излучения. Пистолетик такой: приставляешь к бицепсу и нажимаешь на кнопочку. Загорается число, например двадцать пять. Процентов то есть. Ну, или сорок пять, кому как. В ближайшем ко мне спорткомплексе за подобное измерение берут десять долларов. Перелопатив кучу литературы, мы не нашли ничего, что подтверждало бы верность измерений этого прибора. К тому же бицепс как место измерения был разруган всеми возможными авторитетами.

Итак, решено. Берём женщин в возрасте от восемнадцати до тридцати пяти, сколько придёт. Погружаем их в воду, получаем истинный результат. Потом «пистолетим» их инфракрасными лучами в четырёх местах: бицепсе, ноге между коленом и бедром (спереди), бедре (тоже спереди) и туловище над уровнем груди. Сравниваем результаты. Потом гордо шагаем на Массачусетскую конференцию физиотерапевтов и браво рапортуем.

Развесили объявления вокруг кампуса, набрали тридцать с чем-то добровольцев (кто же не хочет узнать свой процент жира за бесплатно), составили расписание. На старт – внимание – марш.

И тут началось. Наши одурманенные шестью годами учёбы мозги решили, что мы проводим всего лишь научный эксперимент. Психологический компонент не учитывался – не наш профиль. То, что у женщин сложные отношения с жиром вообще и жиром на бёдрах, в частности, мы вроде бы знали, но считали, что нас это не касается. Когда коснулось, было поздно.

На каждое утро у нас было записано две девушки. Пока погружали в воду одну, другую измеряли ИКС (инфракрасным спектрометром), а потом меняли их местами. Мы тоже собирались меняться: одно утро я на подводном измерении, Дэн на ИКС, а Бен координирует и результаты записывает; на другой день Бен на подводке, а я на ИКС и т. д.