Неоднажды в Америке - Светлана Букина

Когда статьи в газетах и журналах своим тоном начинают напоминать кухонную болтовню полупьяных «реднеков», мне становится не по себе. Мы все хотим жить в свободном обществе. Большинство из нас также хотят жить в цивилизованном обществе. Не викториански-манерном, но соблюдающим некие приличия и законы.

Ни одно политическое, религиозное или социальное движение или направление не обходится без фанатиков. Тут вам и феминистки, утверждающие, что мужики на фиг не нужны, а каждый сексуальный акт в рамках брака – насилие над женщиной; и ортодоксальные евреи, посвящающие день отдыха – субботу – тому, чтобы резать шины на машинах неверных; и многие другие. Но они не «лицо» движения и никого не представляют, кроме ненормальных себя, поэтому приводить их в пример довольно глупо. Но приводят. Давайте попробуем обойтись без крайностей. В стране, где живут триста миллионов человек, можно найти примеры чего угодно. Единичные примеры меня не интересуют; из всех правил есть исключения. Я не об исключениях – я о правилах.

Очень часто, осознав прошлые грехи, общество пытается их компенсировать, и его, мягко говоря, заносит. Так произошло с sexual harrassment: пару-тройку лет мужчинам на работе действительно было несладко. Но насколько я могу судить, сумасшествие спало, и за «просто так» никто никому проблем давно уже не создаёт. Возможны единичные отклонения, но их не больше, чем отклонений в другую сторону. Более того, до 1992 года перед многими женщинами действительно стоял жуткий выбор: терпеть или менять работу. Другой работы часто не было, пожаловаться было некому. Общество никак не реагировало – десятилетиями. Но как только ситуацию стали исправлять и перегнули палку, воплей было столько, что можно было подумать, что всех мужиков суммарно принудительно кастрируют. Какие-то городские легенды пошли гулять о вежливых мужчинах, которые жестоко поплатились за то, что открыли перед женщиной дверь. В худшем случае (если попалась ненормальная феминистка) за это могли окрыситься. За открытую дверь или вежливый комплимент никого ниоткуда не выгоняли и не понижали в должности. Зато «торговать» собственным телом и годами терпеть унижения ради того, чтобы кормить семью, мужчинам не приходилось. А вот женщинам – приходилось, да не одной-двум, а сотням и тысячам. Сколько мужчин вынуждены были спать с боссом, чтобы не потерять работу? За всю историю, сколько? А женщин? Сравните масштабы.

Нет, я не хочу, чтобы меня раздевали глазами, шлёпали по заднице и отвешивали сальные комплименты на работе. Там этому не место и не время. И если человек не понимает английского языка и не перестаёт вести себя по-хамски, я очень рада, что у меня есть теперь возможность на него пожаловаться. Пока не приходилось, слава богу, но мысль, что обществу не наплевать, – греет. У него есть свобода слова – может говорить что угодно. У себя дома или в компании единомышленников. В общественных местах моё чувство собственного достоинства перевешивает его свободу слова. Уж извините.

Или возьмём недавний скандал с игроками в лакросс из Дюка. Парней несправедливо обвинили в изнасиловании чёрной женщины, устроили травлю, попирая закон и здравый смысл, линчевали (не буквально) без суда и следствия в прессе и по телевидению, в Интернете и в самом учебном заведении, которому они платили 40 тысяч в год. Отвратительная история. Только виновных давно наказали: прокурора вышибли из рядов адвокатов, журналистов либо здорово понизили, либо заставили публично извиниться, ребятам выплатили столько денег, что им можно до конца жизни не работать, и только леворадикальные профессора Дюка не только не пострадали, но продолжают гнуть свою линию. Впрочем, с ними и так всё понятно. Это не политкорректность, а болезнь левизны в коммунизме, от неё только электрошок помогает.

А страсти всё кипят. Парни белые, из элитного колледжа, девушка чёрная, бедная, убогая. Политкорректность на марше: забили парней, задушили, без вины виноватыми сделали. Так? Так. Но как-то мне не по себе. Парней отмыли за несколько месяцев, и все давно признали, что случай из ряда вон выходящий. Извинились, оправдали, заплатили. А сколько чёрных парней за последние, скажем, восемьдесят – сто лет лишились жизни за то, что прошлись по улице с белой девушкой? Или не так на неё посмотрели? Скольких линчевали по фальшивым обвинениям в изнасиловании? В отличие от парней из Дюка, перед ними не извинились и денег не заплатили. Маятник сотни лет висел слева. Теперь его занесло направо (совсем не так далеко, как налево), и наступил конец света. Наших бьют!

Пусть лучше бьют тех, других. Когда политкорректность направлена против нас и нам подобных, нам это чертовски не нравится. Почему если белый изнасиловал чёрную, об этом пишут, а когда наоборот (таких случаев куда больше) – почти нет? Почему нам не разрешают говорить, что «большинство чёрной городской молодёжи… хочет петь свой рэп, плясать свой хип-хоп, торговать наркотиками, вести войну между своими бандами и играть в баскетбол»? Или что женщина должна, во-первых, лежать, а во-вторых, тихо? Почему я не могу сказать сотруднице, что ей идут юбки покороче, другому сотруднику – что испаноязычные эмигранты всех достали и пусть он прёт обратно в Мексику, а почтальону – что его ленивая чёрная морда опять не туда занесла мою посылку?

Когда политкорректность на нашей стороне, мы в восторге. Правильно, что заткнули этих антисемитов! Хорошо, что общество защищает меня от похотливых мужиков, которым всем только одного надо! Поделом ему досталось! Будет знать, как так говорить о русских! Наконец-то кто-то написал, какие чёрные бывают расисты (это, ясное дело, куда лучше, чем писать, какими расистами бывают всякие шатерниковы). Слава богу, заткнули парад этих наглых гомиков с их выпячиванием себя! (Но плохо, очень, очень плохо, что я не могу сказать им в лицо, какие они пидарасы и что им место у параши, больным развратникам.)

Мне тут старая детская частушка вспомнилась: «В детском саде номер восемь раздавались голоса…»

Дальше один мат.

Без политкорректности мы превратимся в детишек из детского сада номер восемь, будем поливать друг друга грязью и вести диалог по принципу «Сам дурак», «Да ты урод вааще» и т. п. А я, верите ли, не хочу жить в таком мире.

Я против перегибов однозначно, но они неизбежны в человеческом обществе. И сравнивать обиды большинства с обидами меньшинств, с исторической точки зрения, просто смешно. Мне нравится, что в американской прессе царит политкорректность (в той или иной степени). Потому что если американские, канадские, австралийские, немецкие (неважно) журналисты начнут писать, как Марианна Шатерникова, в стране начнётся свара и мордобой. Это будет уже не моя страна.

Политкорректность попирает свободу слова, заставляя нас быть вежливыми и не говорить друг другу гадости. А там, глядишь, может, и сознание изменится. В Америке оно за последние тридцать лет здорово изменилось. Почитав русскоязычную прессу, я подумала, что это к лучшему. Детскому саду номер восемь нужны воспитатели.