Неоднажды в Америке - Светлана Букина

Как он обиделся!

– Я молодожён! Моей жене двадцать восемь лет! Она за меня замуж вышла, думая, что я ещё очень даже ничего в этой области! И я-таки очень даже ничего! Я не могу ей начать объяснять, что в этой позе у меня спина болит, в этой колено хрустит! Нет, это не вариант.

Все мои попытки объяснить ему, что определённые движения ему противопоказаны и волшебником я не работаю, ни к чему не привели. Так и ушёл кипятясь. Больше я его не видела.

Я практикантка, последний год Graduate school. Инструкторшу мою зовут Тони. Она стройная, красивая, великолепно и со вкусом одетая, эффектно причёсанная и хорошо накрашенная. Ей 49, почти 50, а выглядит лет на 37—38. Одуреть можно, бывают же такие. Сразу думаешь: мне бы так в её возрасте.

У нас новая пациентка. Полновата, седые патлы висят вдоль щёк, одета во что-то мешковатое, и вид потухший. Пришла с ерундой какой-то – не то локоть потянула, не то плечо стукнула. Но выражение на лице – депрессуха полная, как будто у неё только что рак нашли. Села. Дежурные вопросы: рост, вес, возраст. Пятьдесят три ей. Вы не волнуйтесь, говорит она моей инструкторше (меня она игнорирует), есть жизнь и после пятидесяти. Я очень страдала, когда пятьдесят подошло, а сейчас свыклась – и ничего. А инструкторша ей таким дежурно-участливо-врачебным голосом ласково отвечает: «Я очень надеюсь, что после пятидесяти есть жизнь, мне через три месяца пятьдесят исполняется».

Что вам сказать? И я, и Тони одновременно поняли, что говорить ей этого не надо было. Пациентка по виду явно могла быть её мамой. У неё вытянулось лицо, поджались губы, она посмотрела на Тони и… ничего не сказала. Только глаза ещё больше потухли.

И всё. Теряешь пациента. Нет, она приходила, лечилась, была вежливой. Но контакта не было. Доверия не было. Слава богу, травма была пустяковая, от чего-то серьёзного её с такими отношениями трудно было бы вылечить. Сказала мне тогда Тони нечто банально-мудрое: «Заработать доверие пациента иногда легко, но чаще – тяжкий труд, а потерять – одно неудачное слово. Учись на моих ошибках».

Из всех уроков, преподанных мне медициной, этот оказался самый трудный. Потому как язык надо прикусить, а ступню изо рта, наоборот, вытащить. А у меня она там застряла.

Тони преподала мне прекрасный урок важности взаимного доверия между пациентом и терапевтом, но тот урок был от противного – как делать не надо. Очень скоро у Тони появилась возможность продемонстрировать, насколько незаменимы хорошие отношения в сложных случаях.

Маленькое отступление. В Graduate school нам много рассказывали о психосоматике. Заклинали не путать таких пациентов со симулянтами. И у тех, и у других симптомы никаким медицинским закономерностям не подвластны, про распределение нервов и расположение мускулов можно забыть. Но симулянты просто баллоны катят, не зная анатомии и физиологии, а психосоматики не врут: у них правда вся правая кисть болит, только лечить её бесполезно – лечить надо голову. А как их отличать? Это, объяснили нам, не наука, а искусство, тут интуиция важна, и опять это волшебное слово – «доверие».

Приходит к Тони новая пациентка. Я пока только наблюдаю: начало практики. Ах, какая дама! Строгая, гордая, хорошо одетая, прекрасно держится. О таких говорят: «со следами былой красоты». Следов довольно много, хотя ей уже хорошо за пятьдесят и вес за девяносто кг перевалил. Всё равно – королева. У неё болит спина, причём так, что ничего делать она не в состоянии. Ни нагнуться, ни повернуться. Травмы вроде не было. Началось в один прекрасный день, где-то полгода назад, и чем дальше, тем хуже. Тони начинает её осматривать, а до дамы дотронуться нельзя – вздрагивает и охает даже от прикосновения. И никуда нагнуться не может. To eсть совсем, ни на сантиметр. Главное, понять ничего нельзя, ни откуда боль, ни как началась, ни что с ней делать. Она явно не симулянтка: никаких дорожных происшествий или производственных травм, ничего она от этого не выигрывает, да ещё свои деньги за каждый сеанс доплачивает, благо страховка только восемьдесят процентов покрывает. Пациентка – женщина спокойная, не нервная, недёрганая, никаких психических диагнозов на ней не висит. Тони её так ненавязчиво расспрашивает о жизни, а та уверяет, что всё хорошо. Муж есть, дети тоже, внуки уже пошли, с деньгами всё в порядке… Короче, уходит она, а Тони мне признаётся, что понятия не имеет, что это такое и откуда ноги растут. А главное – как её лечить, если до неё не дотронешься?

Но лечить-то надо. Тони ей прогревалки какие-то прописала да ходьбу по беговой дорожке для общего тонуса. Проходит один сеанс, другой – ничего не меняется. И тут Тони вдруг говорит: «Слушай, пойди вон полечи такого-то, пока я с ней разберусь. Я думаю, она тебя стесняется, молодая ты очень». Я удивилась, но ушла.

Тони оказалась права. Она вообще классная тётка была, редко ошибалась, а уж если ошибалась, то всегда это признавала. Дама, оставшись один на один с Тони, разговорилась, сказала, что молоденькая практикантка её смущает: не понять ей проблем зрелых женщин. Оказалось, у её мужа в предыдущем году нашли рак лёгкого. Радиация, химия… Вроде вылечили. На тот момент рак был в ремиссии, и муж вроде бы поправлялся. Одна проблема – болезнь и лечение сделали его полным импотентом. И не хочется ему ничего, к жене не подходит уже больше полугода. Как раз тогда и спина начала болеть. Это уже Тони вычислила, у пациентки эти два события в голове не были связаны никак. Дальше дама начала рассказывать, какая она сильная. Не депрессует, весь дом на себе тащит, за мужем ухаживает и даже таблеток никаких не пьёт. А Тони ей так в тон: «Только спина болит». Та аж остановилась, в голове что-то щёлкнуло. А потом они просто сели на стулья и оставшиеся 20 минут разговаривали за жизнь.

Я бы рада написать к этой истории happy end, но не получится, разве что частично. К психотерапевту пациентка идти отказалась наотрез («С моей головой всё в порядке!»). Тони очень долго её «лечила» хождением по дорожке и разговорами – непрофессиональной психотерапией, если хотите. Про диету рассказывала. Та вроде похудела, в некое подобие неплохой физической формы пришла, потихоньку поправляться стала. А муж так и остался импотентом, по крайней мере год спустя. И боль до конца не прошла, что-то нарушилось в нервной системе, весь стресс ушёл в спину, и она (спина) от этого удара не оправилась. Главное, женщина по-прежнему прикосновения плохо выносила. Недотрога в буквальном смысле. Принцип «Если не муж, то никто», выраженный в физиологической форме. Учебник по психосоматике можно было с неё писать. Только не нужны в этом деле учебники. Я в очередной раз убедилась, что теоретические познания, будь ты трижды гений, не заменят в медицине двух верных сестёр терапевта – интуицию и доверие пациента.

Когда мне предложили работу в Норф-хилле, я только фыркнула. В дом престарелых? Никогда! Я такая-сякая, кум королю, почти докторат закончила, кому хочешь что хочешь вправлю, а тут со старыми маразматиками возиться, которые помирать собрались, – ну уж нетушки-фигушки. Но вправлять я тогда всё равно никому ничего не могла: носила старшего сына, а он, злыдень, сел на нерв. Левая часть туловища онемела, нога ослабела, всё отекло – не до мануальной терапии. А Норф-хилл, уверили меня, необычный дом престарелых, да и платить обещали прилично. Ладно, решила я, поеду посмотрю, беременность перемыкаюсь, а там обратно на резвого коня.

Дом престарелых напоминал пятизвёздочный отель. Первоначальный взнос для поступающих – несколько сотен тысяч долларов. И ещё несколько тысяч ежемесячно. Не для пролетариата заведение, мягко говоря. В одном здании старички живут, каждый в своей квартире, но на обед (и, по желанию, на ланч) ходят в столовую. Это они свой пятизвёздочный ресторан так называют. Круглосуточно дежурят медсестры, консьержи и бог знает кто ещё. Пока ещё как-то ходить можешь и зубы сам в состоянии почистить, можно жить с видимостью самостоятельности. Когда тело или разум совсем сдаёт, то переходишь в другое здание, тот самый дом престарелых, где мне надлежало работать. Тоже место не слабое – одна люстра как в Большом театре.

Помимо ожидаемых владельцев заводов, газет и пароходов, встречались в Норф-хилле и представители старой гвардии. Местная аристократия. Потомки пилигримов, разбогатевших ещё в позапрошлом веке, бывшие президенты университетов, известные учёные, художники, музыканты. Пациенты, говорящие на рафинированном английском языке, обсуждающие поэзию Джорджа Плимптона («Нет, не того, что на 3-м этаже тут живёт») или влияние Сартра на их молодёжную тусовку лет так-эдак…сят назад. Не соскучишься, я даже про онемевшую ногу забывала. Как профессионал я там чахла, но школа жизни это была отменная.

В один прекрасный день захожу я к пациенту своему, Джорджу Плимптону, который не тот Плимптон, хотя стихи тоже прекрасные пишет, и застаю у него очень интеллигентного старичка. Дедушки мирно беседуют о каких-то битвах, где вместе рубились они. Увидев меня, старичок вежливо раскланивается и с достоинством удаляется, оставив друга на милость терапевта. Жора Плимптон живо интересуется, знаю ли я, кто это был такой. Я понятия не имею.