W&H (СИ) - "Тринадцатая Причина"

Гарри вытянул руку вперёд, пытаясь притянуть дневник телекинезом, но вместо этого он наоборот оттолкнул его, прижав к стене. Вздохнув, Гарри поднялся и подобрал ценную вещь, чтобы затем вернуться на место.

— Зачем вы оставили его мне, профессор? — Гарри откинул голову назад, уставившись в потолок. — Ради чего? Чтобы я узнал… что я — крестраж?

Застёжка едва слышно щёлкнула.

Гарри резко сел прямо, раскрывая дневник, но там ничего не было — лишь белые листы. Он несколько раз перелистал его целиком. Хмыкнув, Гарри уже хотел было достать ручку и начать писать в этой записной книжке, как он когда-то сделал с дневником Реддла, но буквы стали сами появляться на страницах.

«Том убил Лили и Джеймса. Остался только мальчик».

Слова быстро появлялись и моментально исчезали, растворяясь в белизне, как только Гарри их дочитывал. Чёткий со множеством завитушек почерк принадлежал Дамблдору.

«Внутри него кусок души Тома, но настолько маленький, что чрезвычайно трудно заметить. Пришлось провести несколько ритуалов для определения. Я никогда не думал, что душу можно поделить на такие…»

В этот момент на странице появилась чёрная клякса, как будто Дамблдор в момент написания крепко задумался.

«На такие маленькие кусочки. Это невозможно, если только он не создавал крестражи до этого».

Гарри вчитывался в каждую строчку. Он всё это и так знал, но ещё одно напоминание о собственной ущербности вызвало у него глухую злобу.

«И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой, — так гласит пророчество. Мальчик должен погибнуть. Тогда умрёт и часть души Тома. Но убить его должен сам Том».

Сердце Гарри забилось с удвоенной силой, и он стал глубоко дышать; руки захлопнули дневник, и тот выпал из ослабевших пальцев. Но ненадолго. Справившись с собой, он вновь, уже нехотя, углубился в чтение.

«Заклинание Лили, наложенное ею перед смертью, было слишком слабо, чтобы защитить сына, но его хватило, чтобы повлиять на разделённого Тома. Только такой путь я вижу. Мальчик станет легендой в нашем мире, его нужно укрыть. Далеко от магии, далеко от магов».

В горле начало першить, а сердце само по себе пропустило несколько ударов; что-то чёрное и мерзкое расползалось у Гарри в душе. Каждое слово, написанное здесь, ранило. Директор, которому он так доверял, писал сухо, подчёркивая лишь факты и свои мысли. Дамблдор как будто смотрел на шахматную доску, переставляя фигурки. От таких мыслей тугой обруч тяжёлых мыслей лишь сильнее сжимался вокруг головы Гарри, утаскивая в трясину мрачных эмоций.

Его руки начали мелко дрожать, но вряд ли он мог заметить это.

Дневник сам по себе перелистнул несколько страниц вперёд.

«Я передал Гарри его новой семье. Надеюсь, они покажут ему пример доброты и бескорыстия. Боюсь, только так мальчик сможет принять свою судьбу».

Гарри истерично засмеялся — он просто не мог больше сдерживаться. Горькая обида и злость захлестнули его с головой.

Раньше магический мир казался ему сказкой, добрым сном, где есть друзья и заботящиеся о нём люди, готовые прийти на помощь. Но хороший сон в последние годы стал превращаться в кошмар с таявшими на глазах шансами на хорошую концовку. С каждым прожитым месяцем положение становилось всё хуже, и как вишенка на всём этом: смерть Дамблдора и раскрытие его тайн.

Листы в дневнике снова зашлись безумным хороводом, пролистываясь вперёд сотнями, чтобы неожиданно остановиться чуть дальше середины. Почерк Дамблдора изменился: стал чуть более резким и не таким красивым, как в начале.

«Близится первый год Гарри в школе, мне нужно его подготовить — показать путь».

— Путь? Показать путь?! — Гарри прикусил губу практически до крови. — Путь к смерти? — прошептал он одними губами.

И, как ответ на его слова, в дневнике появились следующие строки:

«Путь к самопожертвованию во благо. Он поймёт и примет, когда придёт его время».

Но вряд ли эти слова могли что-то исправить или направить Гарри на нужный лад. Они лишь усугубили ситуацию.

Он увёл взгляд в сторону. Его начинало подташнивать, но не вернуться обратно к тексту было выше его сил. Даже сквозь омерзение, которое Гарри начал испытывать, стоило дочитать всё до конца.

«Северус выступает против. Он не слышит моих доводов, но это неважно: у него нет выбора, клятва дана. Он поможет».

Гарри ещё долго читал дневник, продираясь сквозь сухие строки пояснений ко всей его жизни, которая оказалась распланированной пьесой под руководством Дамблдора. Директор писал об испытаниях, о том, что всегда присутствовал рядом, чтобы помочь. Писал о том, что дневник Реддла оказался первым крестражем — самым сильным из всех, но он всё равно был уничтожен руками двенадцатилетнего мальчика. Дамблдор много рассуждал о судьбе и влиянии на эту судьбу, о пророчестве и том, можно ли его разрушить.

Директор был умным и проницательным человеком, но он верил в единственный возможный путь для уничтожения Волдеморта.

Гарри не знал, как ему самому относиться ко всему этому. Чувства брали верх над его разум, туманя мысли. Ему было горько и неприятно от осознания того факта, что всё, через что он прошёл, было распланировано заранее; что всё это было нужно только для одной задачи — заставить его вовремя умереть. Дамблдор знал всё это с самого начала, но ничего никому не сказал.

«Сириус Блэк может стать помехой. Он всеми силами будет сопротивляться самопожертвованию Гарри. Нельзя этого допустить. Надеюсь, что смогу его убедить в правильности этого поступка».

Гарри в отрицании покачал головой. Бродяга скорее умрёт сам, чем позволит умереть ему. Каким образом директор собирался убеждать Сириуса, он не понимал.

«Только Гораций знает, сколько всего крестражей существует. Два из них уни…»

Гарри не выдержал, и от нахлынувших чувств он подскочил на месте, швырнул дневник Дамблдора на пол и выхватил палочку. Пальцы сжимались со всей силы, грозясь переломить древесину; ему до ужаса хотелось применить incendio и просто сжечь чёртов дневник. В порыве гнева он едва думал о чём-либо, кроме своего желания забыть всё, что только что прочёл.

Но его отвлекло негромкое пиканье наручных часов: сработал будильник, сообщивший, что наступило одиннадцать часов. Примерно через пять минут Сириус должен был связаться с ним.

Гарри почти заскулил от нахлынувшей бессильной злобы, но всё же убрал волшебную палочку обратно в карман джинсов и подобрал дневник. Окружающие звуки, на время утихшие, снова ворвались в уши. На вечеринке начался последний танец, музыка ударила с новой силой. Ученики явно отрывались по полной. Гарри это не интересовало — у него слезились глаза и першило в горле, но хуже всего было из-за тугого комка, застрявшего где-то в солнечном сплетении.

На повороте из коридора, ведущего на выход, Гарри столкнулся с другим парнем. Их оттолкнуло друг от друга, и они застыли на секунду.

Гарри уже несколько раз видел этого чернокожего пацана в Джерико. Через секунду Гарри вспомнил вертевшееся на языке имя. Это был нормис — Лукас Уокер, сын мэра.

— Ты не похож на фрика… — начал парень. Кажется, он не хотел никого обижать, но слово вырвалось из его рта быстрее, чем он успел подумать.

— На фрика?! — Гарри отреагировал яростно, почти крича. Это напугало и насторожило Уокера; взгляд зелёных глаз выглядел практически безумным из-за лопнувших капилляров. — Нет, я не фрик! Я гораздо хуже! Я — чёртов монстр Франкенштейна! Урод, годный только на то, чтобы сдохнуть!

Уокера неведомой силой вдавило в стену, отчего он даже пошевелиться не мог. Гарри остановился, тяжело дыша и не контролируя собственную силу.

— Лукас! — из дверей в конце коридора показались два парня. Они тут же направились к ним.

Гарри моментально развернулся и направился дальше по коридору. Если бы он был в нормальном состоянии, явно задался бы вопросом, какого чёрта в Неверморе забыли два нормиса, не приглашённых на бал. Но его сейчас мало волновали другие люди, и он быстро уходил подальше, чтобы не натворить дел.