Чистилище. Побег - Игорь Пронин

Кистень ударил по спине, боль в позвоночнике на миг ослепила его. Ничего не видя, он отбежал назад, наступив по пути на что-то мягкое, а когда снова смог видеть, мут уже напал на озерных. С рождения выработанный рефлекс сработал: они сразу отвлеклись на неистового, привычного врага. И тогда Максим, обжигая легкие морозом, набрал как можно больше воздуха.

– Муты!!! – закричал он. – Муты идут!

Битва в один миг прекратилась, лишь двое оставшихся на ногах противников Максима махали кистенями, пытаясь проломить череп восставшему из мертвых. Тогда он крикнул еще раз, и его поддержал кто-то. Это оказался Косой, который не смог далеко убежать. Его сбили с ног и жить ему оставалось не больше секунды, когда он тоже заголосил, указывая наугад куда-то в сторону:

– Муты!!! Муты!!!

Те озерные, что побежали вслед за покинувшими поле боя «беженцами», остановились и подались назад. Все озирались. Часть бойцов кинулась на помощь тем, которых атаковал единственный обратившийся. Воспользовавшись этой передышкой, сражавшиеся еще обитатели Цитадели бегом бросились прочь. Становилось все темнее. Максим, отрезанный противниками от своих, повернулся и кинулся куда глаза глядят, он был уже не в состоянии толком определить направление. Только теперь он заметил, что пошел снег. Это и стремительно опускавшаяся ночь должны были помочь ему выжить. Надолго ли? Он не чувствовал босых ног и потерял половину того тряпья, что было на нем вначале.

«Только бы не заблудиться! – думал Максим, прыгая по сугробам. – И только бы они не пошли по следам! Далеко мне не убежать…»

– Вон туда один побежал! – истошно закричал кто-то. – Туда, к лесу! Голова, пошли со мной кого-нибудь, я его быстро достану!

«Надо же, и у них старейшина Головой называется! – Юноша споткнулся, больно ударился о замерзшую кочку плечом, но заставил себя тут же подняться и продолжать бег. – Надо вдоль леса бежать! В лесу бурелом под снегом, ноги поломаю, не пройти там…»

– Назад! – Это командовал старейшина. – Все назад! Потом с этими гадами разберемся, сожгем вместе с их змеиным гнездом! Темнеет и мороз крепчает. Факелы запалить! Федор, возьми троих не раненых, да зажгите их лари! Останьтесь здесь и головы всем мертвецам поотрезайте. Караульте только, не спите! Леня Лесной, ты первый смотри: вдруг кто вернется из этих «беженцев». Остальные – домой, товар только весь соберите. Федор, ты проверишь, как мы уйдем. Я за вами пришлю! Тут все осмотреть надо, может, ножи в снегу остались. Ну, это уж завтра, как рассветет.

Последние его слова Максим едва расслышал – он убежал уже достаточно далеко. Поняв, что его не преследуют, он упал на колени в снег. Силы его почти оставили. Можно было бы попробовать пробраться вдоль кромки леса, окольным путем, в Цитадель, но Максим боялся заблудиться, а еще больше – не дойти. Слово «костер» засело в его голове. Он, до крови прикусив губу, чтобы не стонать, принялся растирать холодные как лед ноги. Стало совсем темно, и с места торга и битвы его уже не могли заметить.

«Там будет костер, – думал он, медленно коченея. – Там много тряпья. Там даже еда – лари-то в драке перевернули, не все смогут собрать сразу! Неужели я замерзну всего в сотне метров от этого всего?»

Нужно было ждать, но холод ждать не желал. Максим боролся с этой зимой, этой вечной ночью, но все, что он мог делать, – растирать и растирать замерзающие части тела мучительно холодным снегом. Озерные, как ему показалось, собирались целый час, прежде чем, сопровождаемые факельщиками, убрались в сторону своей крепости. Тогда стало, наконец, тихо, и Максим, содрогаясь от боли при каждом шаге, рискнул потихоньку приблизиться к маленькому костру, в котором пылали обломки ларей из Цитадели. Ему пришлось несколько минут напрягать глаза, чтобы заметить наконец часового: Леня Лесной стоял, кутаясь в какую-то длиннополую и на вид добротную одежонку, шагах в тридцати от костра. Чаще всего он смотрел в сторону Цитадели. Заставив себя передвигаться ползком, Максим переместился так, чтобы оказаться с другой стороны костра.

Будь там один или даже двое озерных, он бы не выдержал и кинулся на них. Но у костра сидели трое. Они, негромко посмеиваясь, разогревали на нем какую-то еду и вспоминали свои подвиги. Максим, не зная, что предпринять, подползал все ближе, пытаясь нащупать какое-нибудь оружие. Увы, он оказался на том участке, где боя, видимо, не было. Потом рука задела что-то очень знакомое. Он осторожно ощупал предмет… Это был лук. Максим находился на том самом месте, где впервые вступил в бой. Он постарался сориентироваться и отыскал тело Тохи. Рядом валялся его кистень, на котором успела образоваться корочка замерзшей крови.

«Если бы у меня была не одна стрела… – Он, не отрываясь, смотрел на костер и прикидывал, где бы поискать выпущенные стрелы. – Но они попали в людей, и вряд ли их выдернули и бросили, ведь это металл!»

Медленно, очень медленно он приближался. Смерть тоже ползла, она двигалась от рук и ног к его сердцу. Кто первый? Может быть, следовало встать и пойти к огню? Сдаться, попросить помощи, милости? Максим не верил, что кто-нибудь его пощадит. Нет, у озерных даже мысли такой не возникнет.

– Все, я свое откараулил! – Максим вздрогнул, когда часовой, за которым он не следил, вышел в круг света у костра. – Теперь я греться буду, Федор, а вы идите головы пилить.

– Зачем пилить? – Федор, придерживая длинную бороду ладонью, поднес к губам прутик, на который была насажена лягуха. Это были последние запасы из Цитадели: Андрей пошел на все в попытке усыпить бдительность озерных. – Я сколько раз говорил: кость тут ни при чем! Мясо достаточно разрезать, только как следует, по кругу, до позвонков. С такой шеей никто не обратится, точно говорю. Не раз проверено!

Даже замерзая, Максим удивился: они что же, верят, что мертвые люди тоже могут превратиться в мутов? За такое предположение в Цитадели подняли бы на смех. Выходило, что общины живут настолько независимо друг от друга, что у них и суеверия возникают разные. Все дичают, только с разной скоростью, которая зависит только от того, насколько у общины все складывается удачно. У озерных были сейчас и пища, и тряпье – явно побольше, чем у «беженцев»! – и металлические орудия. Но ничего из этого они не могли, не умели произвести сами. Значит, через несколько лет озерная община придет к такому же кризису, как и обитатели Цитадели.

«Алекс говорил, что когда-то они с соседями свадьбы играли… Интересно: как это? – Трое, сидевшие у костра, поднялись и, посовещавшись, пошли к югу, высматривая тела. Они явно собрались, отдохнув и подкрепившись, заняться порученным делом, и Максим сам себе удивился: его это не встревожило. Ему было уже почти не холодно. – Очнись! – сам себе мысленно закричал он. – Ты замерзаешь! Двигайся, или тебе конец! Не холод тебя заберет, так наткнутся эти трое!»

Двигаться было очень больно, и все же он смог заставить себя приподняться. Леня Лесной, как его назвал Голова озерных, грел руки у огня, явно собираясь поесть. Он не смотрел по сторонам, полностью полагаясь на товарищей. Максим положил лук и стрелу на снег, надеясь, что сможет вернуться на это место, покрепче сжал в руке кистень Тохи и пошел к костру, постепенно смещаясь за спину Лене. Посмотрев в сторону его товарищей, он увидел лишь неясные силуэты в темноте. Кажется, они склонились над телами павших. В левой руке Максим держал нож, но пальцы совсем его не слушались. Он укусил их и едва почувствовал боль. Нужно было действовать именно сейчас, второго шанса судьба не даст.

Он был уже в пяти-шести шагах, когда Федор крикнул из темноты:

– Ленька, топор-то у тебя?!

Максим припал к заснеженной земле, спрятался, насколько мог, за фигурой Лесного.

– Здесь! – спустя немного времени отозвался Леня, отыскав инструмент. – Надо, что ли?

– Сейчас Мишка прибежит, ему дай! Окоченели они, морозы-то какие стоят! Тут не подрежешь, тут рубить надо!

Послышались торопливые шаги. Если этот Мишка посмотрит через плечо Лесного, то увидит скорчившегося за его спиной врага. Он хорошо виден, одетый в грязное, потемневшее от грязи и времени тряпье, лежащий на белом снегу. Максим решил, что будет бить. Один раз или, если получится, два. Ему все равно конец, но страшно просто лежать и ждать смерти. Хотя лежать тоже хотелось. Снег стал казаться мягкой постелью. Он не жег уже холодом, он звал. Сны куда приятнее жизни.

– Спасибо, дядя Леня! – произнес совсем еще молодой голос. – Ты видел, как я сегодня рогатиной прямо в глаз той бабе-то угодил? Ну, рожала которая?

– Видел! – ответил Лесной, не переставая что-то жевать. – Прямо в глаз, точно. Родила она или не успела?

– Не знаю, дядя Леня! Вот пойдем ей голову резать и поглядим! Может, там и две головы. Смеху-то, да?

– Точно. Ступай, неси топор. Не видишь – я ем. Ступай.

«Оксана, – понял Максим, – кто же еще? Да уж, нашла дура время рожать. Никогда я ее не любил, а все же… Сколько себя помню, столько и ее. Она из моей общины, она была как часть меня. И значит…»