Путешественники в третье тысячелетие - Александр Волков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так мы и ехали с самоваром, который дымил вовсю, а все встречные над нами хохотали.
Когда мы отъехали километра два, земля под нами дрогнула, потом донесся звук глухого удара. Мы с Арсей поняли: это был первый взрыв. Взрывали школу, и нам стало грустно.
Переехали мы благополучно, и, оставив маму хозяйничать на новом месте, мы с Арсей поехали за коровой и курами.
Возвратившись в станицу, мы договорились с Арсей встретиться под вечер, и я спрыгнул возле дома, где живут Марголины. Войдя в их комнату, я увидел такую картину.
Бабушка сидела на туго набитом чемодане, придавливая крышку, а Аликова мать старалась защелкнуть замки, но у нее ничего не выходило. Сам же Алик безмятежно сидел у стола, заставленного посудой, держал на коленях карманную шахматную доску и решал шахматную задачу.
Меня страшно возмутил такой эгоцентризм, и я довольно сердито прикрикнул на Алика:
— Не видишь, женщины не могут справиться с чемоданом!
Алик равнодушно взглянул на меня и продолжал бормотать:
— Или все-таки на d5? Ферзя тогда сюда, а черная ладья становится на f7…
Бабушка, по обыкновению, тотчас вступилась за внука:
— Что ты, Гриша, нападаешь на Алика? Не видишь, мальчик занят серьезным делом.
Потихоньку обругав Алика, я помог женщинам закрыть и увязать чемодан, придвинул к столу ящик для посуды, принес с улицы большую охапку упаковочной соломы.
Когда я уходил, Алик по-прежнему был углублен в решение задачи.
От Марголиных я пошел к Зенковым. Они живут в том же доме, в другой квартире. Анкина мать, заведующая почтовым отделением, была на работе. Анкин отец пропал без вести во время войны. Я застал дома только Анку и ее бабушку. Анкина бабушка больная. Она доставляет дочери и внучке много забот.
25 июля. Вчера не успел кончить про Зенковых, продолжаю сегодня.
Анкина бабушка почти совсем не встает с постели, и за ней нужен постоянный уход. Хорошо, что она увлекается чтением. Она зачитывается старинными романами и бережет их, как величайшую ценность.
Перечитав десятки толстых книг, старуха начинает снова, так как к этому времени успевает начисто позабыть содержание первых романов.
Когда я зашел к Зенковым, Анка собирала вещи. Через несколько минут должен был подъехать грузовик за их имуществом, а мать не приходила со службы.
Я стал помогать Анке, и скоро у нас все было готово. Вещи, уложенные еще с утра, я вынес в коридор; Анка одела бабушку. Та сидела на кровати и плаксиво жаловалась, что ей помешали читать на самом интересном месте. Потом Людмила Германовна стала жаловаться, что переезд наверняка обострит ее болезни.
У Анки уже показались слезы на глазах, но, к счастью, под окнами загудел грузовик. Мы подхватили старушку под руки, с трудом свели с крыльца, усадили в кабину шофера и поспешили за вещами.
А тут Людмила Германовна завопила, что забыли взять ее книги. Пока Анка успокаивала бабушку, я принес сундучок с книгами.
Анка с благодарностью посмотрела на меня.
Бедная Анка! И в таких условиях ей приходится учиться!
Я просто удивляюсь, как она ухитряется получать отличные отметки. Ведь, вернувшись из школы, она ухаживает за бабушкой, хозяйничает, готовит обед, моет посуду и только потом садится за книги…
Много у Анки твердости в душе!..
От Зенковых я отправился к Щукарю узнать, как там идут дела. Щукарь обрадовался моему приходу.
Женская бригада Щукиных повезла разобранный курень на повое место, а Антошка караулил имущество. Он сидел на сундуке расстроенный: как теперь ловить рыбу? Каждый день за восемь километров не станешь ходить, да и лодку не оставишь без присмотра — уведут.
Мне тоже стало жалко друга. К тому же рыбалка для него не просто развлечение. Он ведь кормит рыбой всю семью. Антошка все время смотрел на ветхий курятник, который они решили не перевозить. Тронь его — он развалится. Антошка (вот выдумщик!) решил пока остаться в нем жить.
Он сразу повеселел и крикнул:
— Теперь это уже не курятник, а особняк Антона Щукина! За дело, Челнок!
Я схватил лопату, он — метлу, и мы принялись чистить курятник.
К приезду женской бригады курятник преобразился в помещение, пригодное для жилья. На крышу мы наложили свежей соломы, укрепили стенки, исправили дверь. На глиняном полу стояла железная койка, в углу примостился столик, а на стенку мы повесили полку с учебниками.
Стало так уютно, что мне самому захотелось здесь пожить, и я обещал Антошке приходить к нему по субботам. Щукарь обрадовался и обещал научить меня рыбалить.
Антошка уговорился с сестрами, что они по очереди будут приходить сюда, приносить ему еду, а у него брать рыбу.
Я побежал домой, а там меня ждал Арся. Он рассердился, что я задержался: ему одному никак не удавалось переловить кур. Вдвоем мы быстро справились с ними. Меня с куриными клетками Арся усадил на грузовик, а сам повел корову.
6 августа, понедельник. Около двух недель продолжалось переселение станицы на новое место.
Скучновато и чего-то не хватает на этом высоком мысу без воды. Да делать нечего, придется потерпеть до весны, когда здесь заплещется море. А пока воду будем брать из колодцев.
Колодцы нам соорудили важные: с дубовыми срубами, с крышками, с навесом в виде шатров. И на каждом вороте намотана блестящая цепь с новеньким ведром. У нас с дедушкой Филимоном (он опять наш сосед!) общий колодец, выкопанный на границе усадеб, а у Васьки Таратуты, который теперь живет слева от нас, общий колодец с Сенькой Ращупкиным. На усадьбе Ращупкиных уже стоит гидрометеорологический пост.
На новом месте станица словно помолодела, стала нарядная. Улицы прямые, дома стоят в линеечку, палисадники огорожены не кривыми, покосившимися заборчиками, а блестящим на солнце желтоватым штакетником. По улицам тянутся ровные ряды новеньких столбов, а вверху за блестящие фарфоровые изоляторы подвешены электрические провода. Во всех домах у нас электричество. Здорово, светло!
Даже Прасковья Антиповна довольна. На старом месте электричество было только в школе, в стансовете, на почте и в других общественных местах. И скоро нам проведут радио!
На центральной площади станицы размещены общественные здания: стансовет, правление колхоза, почта, универмаг. Немного подальше — наша школа, напротив нее — пустырь, где будет выстроен клуб (на старом месте у нас клуба совсем не было). И еще — это уж просто чудо! — недалеко от центра, на берегу моря, отведено место под стадион. Там будет футбольное поле, площадки для волейбола и баскетбола, трибуны для зрителей, раздевалки для участников соревнований… Зимой футбольное поле будет превращаться в каток.
Стадион будут строить школьники, а правление даст необходимые материалы. Вот заживем!
Я эти дни копал целину около дома и делал грядки. Не легко это, но, когда мама пыталась помочь мне, я не разрешал ей. Вот если бы Арся был дома, мы бы живо управились вдвоем. Но он даже не каждое воскресенье является домой — видно, осваивает новую профессию.
Все Арсины одноклассники разъехались поступать в вузы. Маму ужасно огорчает, что один Арся работает. А я успокаиваю маму и говорю, что цыплят по осени считают: может, эти ребята еще вернутся, несолоно хлебавши.
В субботу, выполняя обещание, отправился «на дачу» к Антошке Щукарю.
Раньше Антошка не очень любил читать. Он и книгу-то в руки брал, лишь когда готовил уроки. Все свободное время он либо рыбалил, либо занимался по хозяйству. Меня очень удивило, что он попросил принести ему что-нибудь почитать. У меня как раз была книга Гоголя «Вечера на хуторе близ Диканьки», которую я прочитал с великим удовольствием. Ее я и захватил с собой.
Щукарь очень обрадовался, увидев меня, да еще с книгой. Он объяснил, что ему одному скучно «на даче», так как хозяйственных дел нет никаких, а рыбалка отнимает не все же время. Вот Антошка и решил заняться чтением.
Он с жадностью схватил книгу и начал читать предисловие, но вдруг разочарованно отодвинул книгу и сказал, что не будет читать сочинение какого-то пасечника. Что он может написать хорошего?
Я захохотал над Антошкой и вдруг осекся: вспомнил что и сам еще недавно думал, что «Повести Белкина» написал Иван Петрович Белкин. И тогда я объяснил, что под видом пасечника эту книгу сочинил великий писатель Николай Васильевич Гоголь.
Щукарь тогда выбрал самый короткий рассказ — «Пропавшую грамоту» — и начал читать. По поведению Антошки я понял, что рассказ ему понравился, потому что он часто вскрикивал:
— Эх ты, ну и балабон-трещотка!
Вечерело, а Антошка все никак не мог оторваться от чтения.
— Эх, балабон! — кричал он про гуляку-запорожца. — Нечистого испугался, ха-ха-ха!
Деда он одобрил за то, что тот согласился помочь товарищу, и обругал, когда дед заснул…