Андрейка - Свирский Григорий Цезаревич

— Дикий, Эндрю! — подтвердил мистер Робинсон, возвращаясь к давно волновавшей его теме. — Эти ханжеские уступки, послабления черным, — к чему они привели? Как это сказалось, к примеру, на господине из Конго, который явился тебя убивать?! Очень просто! Он привык, что к нему другие мерки. Ему многое сойдет с рук. Он явился к школе, в отличие от своих дружков, простых работяг, с бейсбольной битой. Не бить, а убивать, покалечить, в лучшем случае.

— Это ... меня?

— Тебя, тебя! Он внушил себе, что ему, «жертве белых», простят любой разбой, даже убийство. Как видишь, наша система тоже не всегда работает верно. Возможны ошибки, и трагические... И это на руку серости, и черной, и белой...

Андрейка бросил свою удочку, которую держал, не глядя на нее.

— А могу я увидеть Барри? — вырвалось у него. — Вы не представляете, как это для меня важно...

Месяца через полтора мистер Майкл Робинсон попросил Эндрю остаться после уроков и сказал, что он созвонился с Оттавой и еще кое с кем и разрешение получено. «Это смешно, но опять помогли бывшие баскетболисты, другие, правда, которые охраняют тюрьму в Кингстоне».

Мистер Робинсон давно собирался в Кингстон навестить одноклассника, ныне декана университета. А тут как раз такой случай. — Подвезу, Эндрю!

Высыпал первый снежок. Все вокруг было девственно чистым, кроме скоростной трассы, идущей от Детройта до Монреаля. Хайвей был черен от грязи, мазута, машины ползли, как на похоронах. День был солнечный, а фары у всех машин горели. Похороны! Точно!

Кингстон — бывшая столица Канады, славна своим университетом староанглийской архитектуры и парком, вымощенным гранитными плитами с искусной резьбой; прогулками на пароходиках вокруг знаменитых канадских Тысячи островов с дощатыми дачками и... кирпичным утесом–тюрьмой, которая несколько охлаждает туристские эмоции

Эндрю обратил внимание на мощные автомобили вблизи тюрьмы, в боковых улочках; за рулем полицейские в напряженных позах, казалось, вот–вот рванутся куда-то...

— Из тюрьмы часто бегут? — спросил Андрейка.

— У меня нет статистики, — ответил мистер Майкл Робинсон, высаживая Андрейку у дверей тюремного управления. Договорились о часе встречи, и мистер Майкл укатил.

Как скрипят тюремные засовы! Как тяжелы железные двери! И чего ищут в шоколаде и сигаретах, которые он принес Барри?

Андрейка стоял, переминаясь с ноги на ногу, у стекла, забранного сеткой, и ждал, когда выведут его Барри. Тот вышел не скоро. В серой робе, руки заляпаны какой—то эмульсией. Выбрит клочьями. В глазах горестная усмешка.

— Автомобильные номера делаем для вас, — сказал он с улыбкой, заметив, что Андрейка разглядывает его руки... Что ты, Эндрю? Огорчен этим?

— Барри! — вскричал Андрейка. — Я люблю вас, Барри! Почему говорят, вы сели из-за меня? А Кэрен... Почему нет Кэрен?.. — Он всхлипнул, наморщив веснушчатый нос.

Барри долго молчал. Снял запотевшие очки с толстыми линзами. Начал разгибать зачем—то золоченую дужку. Лицо его без очков казалось необычно беззащитным, круглое, прыщеватое лицо крестьянского парня (Барри и в Голливуде играл крестьянских парней, славянских, канадских, скандинавских... ). Наконец, он произнес едва слышно:

— Так Кэрен и сказала мне, Эндрю: «Пойди и сядь вместо него!»... Так вот сказала и ... ушла.

Андрейка покосился на надзирателя, стоявшего у стены и тоже понизил голос:

— Значит, из-за меня?

Барри криво, уголком рта, улыбнулся:

— Забудь об этом, Эндрю. Ты тут ни при чем. Толстяку Джо они, правда, не хотели верить, что ты, мол, понятия не имел. Пришлось «засветиться» мне... Только не считай меня святым, Эндрю! На меня бы вышли так или иначе: груз был наполовину мой... Ты знаешь, сколько бы дали бедняге Джо за порошок ценой в миллион долларов? Пришлось делить срок с ним... — Он поднял лицо на Эндрю и продолжал тише: — Кэрен? Кэрен узнала, что я вошел в долю с Мак Кеем, вот и все... — Вскричал вдруг так, что надзиратель сделал шаг в его сторону: — Можно было терпеть этот вонючий отель для чего-то другого?

Барри шагнул к двери, снова вернулся к решетке, разделявшей их:

— Эндрю, я не бандит! Я хотел сыграть свои роли, всего только! Мечтал поставить мюзикл. Без рока, но и без опереточных слюней. Сделать ленту. Для Кэрен. Для себя, да и для тебя тоже. В Голливуде мне сказали: хочешь — делай! Клади три миллиона долларов и кинозвезду, на которую пойдут все... Мы обошлись бы без Голливуда и даже без трех миллионов, не так ли? Но меньше полутора миллионов — что можно сделать?! Я собирал деньги, как Гобсек... Я хотел состояться, Эндрю, дорогой мой Эндрю. Как я хотел состояться!

Андрейка снова всхлипнул, морща нос и смахивая слезы. Когда он отнял ладонь от лица, Барри уже не было...

На обратном пути снег закрутил сильнее. Какую-то машину развернуло, в нее врезалась другая. Желтые и красные огни полицейских машин мигали тревожно. Подъехала «скорая помощь», какую-то девушку положили на носилки, увезли...

Тогда лишь автомобильный поток чуть тронулся. Андрейка в своей легкой курточке из пластика закоченел. Мистер Майкл Робинсон услышал, как у Эндрю стучат зубы. Включил отопление.

Когда Андрейка отогрелся, щеки порозовели и поведал про встречу с Барри, Майкл Робинсон сказал ему то, что собирался сказать давно:

—... У тебя, Эндрю, в жизни только один выход — рвануться вперед пушечным ядром. — Разъяснил обстоятельно, тем более что машина больше стояла в потоке, чем ехала: — ... Канадец—школьник, живущий в семье, может преуспеть и при балле в семьдесят... Не в медицину, так в инженерию — куда-либо попадет... Ты — только при балле девяносто пять. Не менее! Только в этом случае ты получишь стипендию, деньги на все время учебы. Это нелегко. Большая конкуренция. Но лишь в этом случае ты сможешь бросить все эти «Мак Дональдсы» и прочие забегаловки, где ты после школы жаришь эту вонючую картошку. Рванешься ядром, и лишь тогда в этом мире, где хорошим тоном считается ничего не замечать, тебя, возможно, заметят. Возможно...

9. «Being Cool!»

Но пока ничто не предвещало радужных перемен. Все зимние каникулы Андрейка проработал в «Мак Дональдcе» — «самом лучшем ресторане», откуда он в свое время удрал от конной полиции. Утром он надевал синюю робу. Синюю пилотку, черную обувь, черные носки. Являлся на кухню, вдыхая привычный запах свиной тушенки, слабый, но хорошо ощутимый. И становился за плиту. Здесь было его рабочее место. Картошка приходила в пластиковых мешках мороженая, часто с «глазками». Мешки не тяжелые, по четыре килограмма. «Глазки» выколупывать некогда. Канада — богатая страна, картошка с «глазком» — в мусор... От электропечки лицо Андрейки становилось красным, воспаленным.

Он работал, как автомат. Один пластиковый мешок на четыре сетчатых корзины. Туда же растопленный свиной жир. И — на нагретый железный стол. Картошка готова, звенит будильник. Теперь разбросать ее по кулькам — и вся игра.

«Микояновские котлеты» (так он называл «хамбургеры») делал не он, не доверяли...

Когда посетители редели или исчезали вовсе, Андрейка придерживал будильник — на минуту–две, чтоб не вздумал подымать панику... В готовом виде «френч фрайз» — жареную картошку разрешалось сохранять лишь пять минут, затем — в мусорное ведро. Китаянка — кандидат в начальники– «менеджеры», — учила: «Better waste than wait» . Андрейка не спорил. Три замечания китаянки, и ты вылетишь с работы со сверхзвуковой скоростью. К вечеру у Андрейки болела спина, голова была раскалена, как плита. Сил хватало, и то не всегда, лишь на томик Лермонтова: «... И дерзко бросить им в лицо железный стих, Облитый горечью и злостью...» На учебники смотреть не мог. Даже к флейте прикасался не часто...

Весна началась со спортивных состязаний. Стадион в школе — хоть международные игры устраивай! Десятки прожекторов освещали голубым светом девчушек, игравших в бейсбол. Андрейка заглянул «на огонек». Дождило, но не сильно. Толстушка в железном нагруднике и маске, отбивая мяч длинной палкой, боялась его, поворачивалась боком. Один из мячей залетел за ограду. Андрейка потянулся к нему. Не мяч — сырой камень. Не дай Бог, попадет в голову...