Чарли Бон и Алый рыцарь - Дженни Ниммо

продуманными шагами, одновременно поднимая и опуская лапы и ноги. А на уродливой голове самого высокого тролля сидел Эрик, маленький, худенький мальчик с болезненным цветом лица. Его голова поворачивалась то в одну, то в другую сторону, как у заводной куклы, а правая рука раскачивалась взад и вперед, подобно палочке дирижера, управляющего оркестром, или жезлу полководца, руководящего армией.

   — Сядь! — приказала Юстасия.

    Ее каркающий голос так резко нарушил тишину, что и без того перепуганный Чарли отпрыгнул от окна, чуть не опрокинув стул в другую сторону.

   — Впечатляет, да?  — улыбнулся одними зубами Манфред, — наш маленький Эрик делает успехи.

   Чарли промолчал. В черных глазах Манфреда появился знакомый гипнотический блеск, и его подопытный понял, что вся сила воли, которая у него еще осталась, должна быть использована в ближайшие несколько минут для сопротивления.

   Он перевел взгляд на верхнюю полку шкафа и начал считать бутылки.

   — Посссмотри на меня, — прошипел Манфред свистящим шепотом.

   Чарли не сводил глаз с ряда темных бутылочек: зеленых, красных, коричневых и синих. Сколько смертельных зелий хранила Венеция? Одно, два, три...

   — Посссмотри на меня, — голос Манфреда завибрировал, посылая импульсы.

   Как Чарли ни старался, он не смог удержаться и посмотрел на своего мучителя.

   И тут к нему пришло воспоминание о том, как тот впервые попытался его загипнотизировать. Чарли тогда с ним боролся. Он смотрел в предательские черные глаза, а затем в разум, скрывающийся за ними.

   Вот и сейчас Чарли встретил взгляд Манфреда и как будто поменялся с ним местами. Он смотрел на него, не отрываясь, и пытался прочесть его мысли.

   — Прекрати!  — не выдержал Манфред.

   — Что-то не так?  — мальчик разыграл наивное удивление.

   — Не пытайся меня заблокировать. На этот раз ты не ускользнешь. Не сопротивляйся! Повинуйся моей воле!

   Манфред медленно наклонился к нему через стол. Его лицо приближалось все ближе и ближе. Так близко, что Чарли смог разглядеть неумолимый блеск в центре черных зрачков. Ему казалось, что он в них погружается, как в глубокий омут и тонет. Все, чего он хотел, — это исчезнуть, закрыть глаза, уснуть.

   Напрасно он пытался изгнать образы, теснящиеся в голове:

   — Я не должен, не должен, не должен.

   Бесполезно. Он отчетливо видел лодку с надписью «Серокрылая», бушующие волны и ночное небо, усеянное звездами.

   — Что он видит?  — донесся издалека голос Бабушки Бон.

   Ответ Юстасии был еле слышен:

   — Лодку по имени «Серокрылая»... восход солнца... песни

китов... ночное небо, но... ага... созвездия перевернуты.

   Голос жужжал назойливо и монотонно, как осенняя муха, пронзая болью его сознание, но Чарли был бессилен. Он не мог ни пошевелиться, ни открыть глаза, во рту появился металлический привкус, мысли путались.

   Теперь ему задавали другой вопрос. Вопрос, на который он не знал ответа.

   — Кто такой Алый рыцарь?

   — Не знаю.

   — Мы думаем, что ты знаешь.

   — Нет, не знаю.

   — Кто он?

   — Алый король.

   — Неправда. Сосредоточься, сконцентрируйся.

   Голова Чарли поникла, налилась тяжестью, как у каменного гнома. Он представил незнакомца, который приходил в залитый лунным светом двор Габриэля, человека в темном, теплом пальто с поднятым капюшоном, который унес плащ Алого короля.

   Знал ли Чарли кого-нибудь, кто носил бы такое пальто? Нет. Никого, кроме... кроме... деда Манфреда — Бартоломью Блура. Он был совершенно не похож на других Блуров и даже помог Чарли найти его отца. Прежде чем мальчик смог предотвратить это, в его сознании возник образ. В последний раз, когда он видел Бартоломью Блура, тот был одет в такое же темно-синее теплое пальто.

   Приглушенный голос Юстасии каркнул:

   — Ага!

   И тут неожиданно в мысли Чарли ворвался громкий радостный лай, разрушая злые чары и хитроумно сплетенную сеть гипноза. С большим трудом он поднял голову. Собака, должно быть, находилась у входа в дом, но ее лай разносился по всему коридору. Мальчик не знал, что его друг Бенджамин поднял заслонку почтового ящика, и Спринтер Боб лаял прямо через щель.

   Чарли удалось открыть глаза, Манфред выпрямился, а Юстасия все еще пребывала в трансе, неподвижно глядя в пространство перед собой.

   — Очнись, Стаси, очнись! — Бабушка Бон щелкнула пальцами возле носа Юстасии, и та недовольно нахмурилась.

   — У тебя получилось. Молодец, мы вытянули из него все, что хотели.

   — Есть еще кое-что, — пробормотала Юстасия.

   — Есть еще глупая собака возле входной двери, — крикнула Венеция, — нам придется с ней разобраться.

   Она бросилась к выходу, за ней последовали Лукреция и Бабушка Бон.

   — Я думаю, Эрик с ней уже разбирается, — буднично сказал Манфред, как о чем-то само собой разумеющемся.

   Не до конца очнувшийся, одурманенный Чарли вскочил на ноги и, качаясь как пьяный, хватаясь за стены, побежал к входной двери. Ему пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем он смог нормально сфокусировать взгляд, а когда гипнотическая дымка рассеялась, он увидел, что Эрик стоит в открытом дверном проеме рядом со своей мачехой Венецией.

   Раздался громкий удар, затем еще один. Кто-то закричал, завыла собака. Когда Чарли протиснулся мимо Венеции, он увидел Бенджамина, Спринтера Боба и Оливию, пытающихся увернуться от каменных горгулий, которые летели на них со стен смертоносными глыбами.

   Жестокий Эрик веселился от души. Он слегка подпрыгивал от радости каждый раз, когда горгулья срывалась с места и разбивалась, падая на мостовую.

   — Хватит уже, сынок, — попыталась урезонить его Венеция, — ты испортишь фасад, так от дома скоро ничего не останется.

   — Чарли, выбирайся оттуда! — крикнула Оливия.

   Тот уже спускался по ступенькам:

   — Беги, Лив! Я иду!

   Повинуясь приказу Эрика, вслед за ним полетела каменная горгулья и схватила его за щиколотку. Спринтер Боб прыгал вокруг, захлебываяь лаем.

   — Эрик, довольно! — скомандовала Венеция.

   — Бежим отсюда! — крикнул Бенджамин, — Спринтер Боб! Ко мне, мальчик! Быстрее!

   Дети помчались прочь от трех домов под номером тринадцать.

   Если бы они продолжали бежать, то отделались бы испугом и несколькими синяками, но случилось непредвиденное.    Разозленная, непредсказуемая Оливия внезапно остановилась, развернулась и