Стальное зеркало - Анна Оуэн

— Это я благодарю вас за то, что вы, пренебрегая трауром, оказали городу, стране и мне значительную услугу. Я не забуду. — А еще я не забуду, что вы, молодой человек, года три, не меньше, строили из себя даже не дурака, куклу на веревочках. И это в то время, когда мы задыхаемся без людей.

— Я выполнял свой долг перед отцом, Ваше Величество. — Кажется, граф отвечает на высказанную и невысказанную мысли сразу. И ответ на невысказанную мысль куда более неприятен.

— Я уверен, что вы будете выполнять свой долг перед домом и государем не менее последовательно… и щедро.

— Да, Ваше Величество. Присягу приносит человек, а не впечатление о нем.

Да, это совсем не тот Жан. Но это хорошие новости. Первые хорошие новости за неделю.

— Я позвал вас, чтобы поблагодарить — и чтобы сказать, что я, к величайшему моему сожалению, не смогу позволить вам провести положенный срок траура с семьей.

— Да, Ваше Величество. Вы можете не перечислять причины. Я всецело в вашем распоряжении, как видите. — Молодой человек еще и научился намекать. Это новый глава моей партии, умение ему пригодится — но с ним будет нелегко. Всем. Включая короля.

Король никогда не думал, что лазурь — недобрый цвет. Небо, южное море, цикорий, любимое платье Жанны… ну что тут может жечь и колоться? Оказывается, может. Если эта лазурь смотрит на тебя с высоты примерно семи футов и принадлежит Жану де ла Валле.

— В таком случае, начинайте готовиться к отъезду. Вам придется отбыть примерно через десять дней — на север или на запад, это решение еще не принято.

— Ваше Величество, могу ли я осмелиться задать несколько вопросов?

— Я буду рад, если смогу хоть чем-нибудь отблагодарить вас.

— Прошу заранее меня простить — я уверен, что, в свою очередь, покажусь вам очень неблагодарным. — Был бы почти Клод, да только говорит прямо. Прямо в лоб. — Ваше Величество, кто будет командовать армией, в которой мне предстоит служить? Армией Аурелии?

На этот вопрос не было ответа… до того, как была объявлена война. Теперь — спасибо неизвестным благожелателям — он есть.

— Его Светлость герцог Ангулемский.

— Благодарю, Ваше Величество. Это… лишает смысла все прочие мои вопросы.

— Отчего же?

— Ваше Величество, я позволил себе усомниться в вашей беспристрастности. Я прошу прощения. — Молодой человек в очередной раз кланяется и на сей раз не спешит разогнуться. Да что ж у них за семейная привычка такая…

— Считайте, что вы прощены, молодой человек.

— Благодарю, Ваше Величество. Я буду ожидать вашего приказа о производстве в то звание, которое Ваше Величество сочтет подобающим для меня, но не выше звания полковника.

Король улыбается. Он только что случайно сказал правду. Это все-таки, все-таки еще молодой — а порой очень молодой — взрослый человек. Пьер бы не допустил такой ошибки.

— Ваше будущее звание определит ваш командующий, граф.

Жан смущенно улыбается — губы слегка расплываются, в осанке что-то меняется, словно в тугую единорожью шкуру пытается влезть прежний увалень. Глаза… глаза не теплеют. Господи, думает король, я же теперь никогда не смогу быть уверенным в том, что он ошибся нечаянно, а не нарочно, смущается, а не притворяется смущенным, делает промах, а не допускает его… За что?

Сын Пьера де ла Валле смотрит на своего короля и очень искренне говорит:

— Простите, Ваше Величество. — Пауза, потом синий лед слегка оттаивает. — Ваше Величество… если бы после воцарения Карла я вдруг поумнел, слишком многие задумались бы, кто еще у нас может неожиданно поумнеть.

— А если бы вы резко поумнели после смерти Карла, даже самые наивные люди стали бы предполагать заговор. И вы решили жениться, остепениться и повзрослеть «естественным путем». Я понимаю и принимаю ваши резоны. — Резоны Пьера мне понять сложнее, но я ему обязан слишком многим.

— Благодарю, Ваше Величество. Если вы не возражаете, я хотел бы вернуться домой.

— Вы можете идти, граф. Прошу вас еще раз передать вашей семье мои соболезнования.

— Непременно, Ваше Величество.

Африканский единорог касается рогом земли и выходит, превращаясь по дороге в безобидную детскую игрушку. Большую, но плохо скроенную и бестолковую. Он же, наверное, с тоской думает Людовик, пока просто не может иначе. Не знает, как. Я бы проклял вас, дядюшка, если бы вы не сделали этого сами.

— Родительская забота и сыновняя почтительность, — серьезно кивает герцог, — два блага, от которых некоторые были избавлены.

И если это перевести на человеческий, звучать будет так: мы с вами свое лицо строили сами, а вот маску Жана выбирал его отец, который, как выяснилось, в том, что касалось семьи, доверял Восьмому Людовику немногим больше, чем Седьмому.

Король смотрит на своего нового коннетабля. Нет, пару минут назад он погорячился. Этот характер ничем не исправишь. Стервятник он все-таки. Не ястреб, стервятник. И клюв ядовитый. Но — а с чего ему быть кем-то еще, вздыхает про себя Людовик.

— Я вас хочу спросить как своего наследника. Когда вы наконец женитесь?

— После того, как Ее Величество Маргарита получит разрешение посвятить себя Богу.

Король, у которого к тридцати шести годам нет ни одного бастарда, хотя было много любовниц, смотрит на герцога Ангулемского, осознавая еще одно различие: в этого коннетабля чернильницей не швырнешь, даже когда хочется. Никакого удовольствия. Не поймет. Талант не понимать у него выражен так же ярко, как таланты воевать и интриговать. Но если представить себе, что на месте этого невыносимого кузена окажется душка Франсуа, то хочется выть. Потому что лучше нестерпимая, надменная и самовольничающая, но умная птица-стервятник, чем добрейшей души пустое место.

— Кузен, вы излишне добронамеренны. — Правда, у герцога, по сплетням, переспавшего с половиной страны, тоже потомков нет, по крайней мере, признанных. И пусть у половины этой половины потомства получиться и не может, но оставшаяся четверть-то? Так и начинаешь каждый день вспоминать дуру из Лютеции. Первое пророчество, о фиаско в Марселе, сбылось — еще не хватало, чтобы сбылось второе, о пресечении династии.

— В любом случае, к моему глубочайшему огорчению, раньше зимы я вряд ли смогу озаботиться этим вопросом.

— Вы можете начинать думать о подходящей невесте.

— Да, Ваше Величество.

— Что произошло в Марселе?

— Когда я уезжал, Ваше Величество, было известно только то, что город взят. В обычном случае, я думаю, до нас бы уже дошли подробности, но шторм помешал.

— Я о шторме, господин коннетабль. Откуда взялся этот шторм? Что говорил ваш доминиканец?