Стальное зеркало - Анна Оуэн

— Если в Трире не решат по-братски встретиться у Реймса, а там уж поделить добычу. И вы оставляете де ла Ну три месяца на эту темную лошадку, короля Филиппа. Сын у него точно не Александр, а вот отец… — Король вздыхает, машет рукой. Он уверен, что так и будет. Трир и Лион договорятся. — Ладно. Я не буду учить вас воевать, господин коннетабль. Хотя за ваши весенние игры…

— Три месяца я, скорее, оставляю себе. — Наследник не возражает, не говорит ни слова в ответ на упрек — и не пропускает мимо ушей. Знает кошка, чью сметану съела — и, наверное, не понимает, почему кошку не суют в мешок и не несут к Луаре, топить.

— Господин коннетабль, вы выкинете Альбу с побережья. С треском. Берите для этого все, что можно взять, но выбейте им зубы. А после этого я буду улаживать недоразумение. И продавать отказ от поддержки притязаний вашей кузины на трон Альбы. Будет новый договор. Вы получите много больше свободы в отношении Каледонии. Таковы мои планы. Если вы хотите спорить, спорьте сейчас. — Потому что если вы сейчас согласитесь, а потом опять начнете читать Катоновы речи, я вас попросту казню, господин коннетабль… они уже стоили нам Марселя и половины Лионского залива.

Если бы не та чертова холера… на которую наследничек наверняка тоже оглядывался. И если бы я не помнил, что сам, как последний дурак и трус, боялся показать папскому послу, что у нас есть разногласия — уже казнил бы. И повысил бы де ла Ну, хоть это и не меньшее безумие, чем Корво во главе Южной армии… но лучше верный человек, который на голову ниже своей должности, чем откровенный враг, из-за игр которого страна теряет земли. Но я все-таки помню… я тогда был не королем, а черт знает кем, и грешно спрашивать с одного Клода за игру, в которую мы играли оба. Перед послом не хотел ударить лицом в грязь. Вспоминать тошно — а надо вспоминать почаще: правящий монарх Аурелии побоялся показать ромскому послу несогласного наследника и маршала армии. Тьфу!..

А теперь, теперь, о Господи, я пытаюсь понять, какого черта этот наследник в таком восхищении от этого посла, что дал ему должность на две, на три головы выше, чем положено ромейскому красавчику по возрасту и опыту — и какого черта этот посол выбрал этого наследника в лучшие друзья и наставники; на мне они сошлись, что ли? Объединяй и властвуй, чем не политика? Просто двоюродный дядюшка как он есть. У того тоже здорово получалось соединять несоединимое и разделять неделимое.

Девять лет назад свежеиспеченный король Филипп предлагал еще не покойному Людовику союз против Франконии. Общими усилиями вильгельмианское гнездо можно было урезать по Трир и Майнц, а потом загнать баронов Алемании за Рейн. Живоглот увидел в этом предложении ловушку и признак слабости, и ударил по Арлю. С тех пор Арелат почти перестал грызться с Галлией, установил нейтралитет с Франконией и за последние несколько лет утихомирил все же алеманских баронов — а Аурелию записал в смертные враги.

Ладно, если Каледония с Ромой хоть так на мне сошлись, уже хорошо.

— У меня нет никаких возражений, Ваше Величество. Я полностью согласен. Нас пытались втравить в этот конфликт с апреля, но, поскольку делалось это тайно, я полагаю, что собственно завоевательную кампанию поддерживает разве что фракция… и к тому же небольшая. Я думаю, что к концу октября Ее Величество Маб согласится с вами, что произошло недоразумение. И строго накажет виновных.

Большой королевский совет собрался третий раз за год правления Людовика. Ненадолго. Не в полном составе — кое-кого не смогли разыскать. Впрочем, две трети допущенных в Совет присутствовали, так что большинство мест за длинным столом было украшено придворными. Для объявления войны — в самый раз, сгодится. А потом высшие коронные чины могут быть… нет, не свободны, занятий у них сейчас достаточно, но избавлены от такой обременительной обязанности, как рассаживаться по веткам всей стаей и, галдя, советовать королю. Поодиночке у них как-то лучше получается, все понятно и никто ни с кем не ссорится, не перебивает, не спорит. А заслушать секретаря альбийского посольства, вручающего грамоты — с этим и скопом справятся, главное, лишнего не скажут.

Альба все-таки на свой лад прекрасна, думал Людовик. Просто взять и напасть под утро, как Арелат или Франкония, они не могут. Они с уведомлением… есть в этом определенное величие. Непременно нужно будет попробовать. Когда-нибудь.

А сэру Николасу не хватает только копья в руке и кольца в носу — по обычаю его диких сородичей. Все остальное на месте: вид грозен, голос скорбен. Злостное нарушение договора, покушение на права и суверенитет, и само существование альбийской короны, ее монарха и народа, выразившееся в… Выразившееся в том, что каледонская павлинья курица, на которой происками моего дяди женили кузена Карла, вступив на родную почву, распустила хвост, открыла клюв и издала, что могла. При том, что мы все эти месяцы от ее имени обещали нечто обратное. А поскольку уволок ее Хейлз, а Хейлз был в сугубой милости, то в Лондинуме и решили, что мы с самого начала хотели ударить им в спину, а переговоры вели, чтобы выиграть время. И теперь милейший господин Трогмортон, сверкая белками, обличает всю подлость нашего поведения, каковая подлость не оставляет монарху, парламенту и народу Верховного Королевства иного выхода, кроме открытой войны… каковая имеет начаться не ранее чем через два часа и не позже чем через сутки от вручения сего документа.

А верхний предел-то зачем? Кто к ним, интересно, за нарушение придерется? Мы, что ли? За опоздание? Неустойку потребуем?

Король выслушивает. Пока Трогмортон свирепствует и обличает, король разве что не рисует чертиков на уголке врученной ему копии грамоты, несколько более лаконичной, чем господин секретарь посольства. Вот когда Людовику сообщили о цели визита и о том, насколько официальный это визит — да, тогда, два часа назад, ему было невесело. Совсем невесело и совершенно не скучно, а сейчас — ну что сейчас? Только донесение того же самого на высшем уровне и торжественно. Что меняется-то? В промежутке между явлением альбийского секретаря и началом его выступления перед Большим советом прибыли королевские гонцы с побережья. Все правда, Альба зашевелилась. Флот выходит из гаваней — об этом сообщил разведчик. Флот движется к Нормандии и Арморике, об этом сообщили сигнальщики. Далее известие помчалось, как огонек по запальному шнуру. Правда, альбийцев не опередило — но это и не слишком важно.

Час назад Людовик хватался то за воротник, то за шнуровку: камзол душил. Все никак не получалось вздохнуть, жесткая ткань впилась в тело всеми швами и шнурами. Мало было двух войн, нате вам третью — и кто будет решать? Старший д'Анже, начальник артиллерии? Он решит, не расхлебаешь… а единственный способный жонглировать войсками в условиях трех войн человек — далеко на юге. Да что ж у нас такое творится, что все вечно держится на одном гвозде?!