Стальное зеркало - Анна Оуэн

Когда уже Трогмортон договорит? Король желает с ним побеседовать с глазу на глаз…

Тот, наконец, замолкает — и протягивает грамоту. Обеими руками. Хорошо, что у них обычаи другие, если бы Трогмортон еще и латными перчатками бросался, король бы не смог удержаться и к серии страшных и непрощаемых оскорблений, нанесенных Аурелией островному королевству, добавилось бы еще одно.

Король принимает документ. Кладет на широкий обитый бархатом стол перед собой. Смотрит на трофейный штандарт за спиной Трогмортона — не альбийский, увы. Арелатский: черный геральдический орел топорщит крылья. Топорщи, топорщи…

— Мы, — говорит Его Величество, — оскорблены вероломными действиями державы, которую считали союзной. Мы считаем, что этим нападением Альба нарушила свои обязательства по договору и нанесла предательский удар, забыв о чести, благородстве и благоразумии. Мы принимаем ваш вызов — и да рассудит нас Господь.

И Он рассудит. Потому что мы правы, а противники наши в лучшем случае добросовестно заблуждаются. И потому что ввиду союза с Арморикой мы кое-что предприняли на побережье — и в прошлом году, и в этом. Какой бы успешной ни была высадка, альбийцы будут продвигаться медленнее, чем рассчитывали. А потом…

Совет разнообразно кивает, поддакивает и прочим образом соглашается, что рассудит. И не в пользу Альбы, хотя момент они выбрали наисквернейший, как нарочно. Это кого тут еще подозревать в злонамеренности и нарушениях с покушениями.

— Мы, — король двигает рукой, — отпускаем наш Совет. Мы желаем побеседовать с господином Трогмортоном наедине.

Господин Трогмортон тоже не выражает неудовольствия. Наоборот, кажется ему хочется побеседовать с Его Величеством никак не меньше, чем Людовику — с ним.

— Господин секретарь посольства, — говорит король, — я действительно возмущен, изумлен и разочарован… Я не ждал от вас и от тех, кто отдает вам приказы, такой меры недобросовестности. Хотя, признаюсь, меня предупреждали о том, что этот исход более чем вероятен.

— Ваше Величество, — кланяется альбиец. — Я понимаю всю степень вашего разочарования. Поверьте, мне ничего бы так не хотелось, как соблюдения договора, который был подписан весной. Однако обстоятельства сложились столь неудачным образом, что в Лондинуме перевесили не мои донесения, а другие, более… осторожные и предусмотрительные. Произошедшее в Каледонии укладывалось в картину, которую пытались нарисовать эти осторожные люди, а вот у меня не было иных объяснений, кроме характера господина Хейлза и потрясающей, простите, глупости вдовы Вашего кузена. Естественно, в ближайшее время Тайный Совет, получит возможность изучить все свойства Ее Величества Марии в подробностях — и изменит мнение. Но я понимаю, что для Аурелии это будет слабым утешением.

Людовик проводит ладонью по жесткому шитью на камзоле. Белый шелк, крупные золотые розы. В новом костюме пока что неуютно — и слова подбираются чуть медленнее. Но спешить, как ни странно, некуда: все уже случилось, пожар начался — а суетиться не стоит.

— Сообщите Ее Величеству, что мы, король Аурелии, неприятно удивлены тем, что наши союзники даже не взяли на себя труда поинтересоваться, далеко ли мы готовы зайти в поддержке разнообразных притязаний нашей кузины. Это создает у нас впечатление, что сам союз был только поводом ввести нас в заблуждение, а момент объявления войны — что отношение к нам наших союзников есть самое двуличнейшее. Лучше выдумать не могли… нет, этого уже передавать не надо, — криво усмехается король. Нет, могли бы. Вот вчера было бы еще хуже.

— Ваше Величество, если то, что я сейчас скажу, выйдет за пределы этого помещения, это будет стоить головы не только мне, — без всякой аффектации говорит Трогмортон. И добавляет: — И, по справедливости, мне очень трудно будет оспорить такое решение.

— Не выйдет. Слово короля. — И некуда выходить-то… только сейчас об этом думать нельзя. Король должен быть королем, как мне вчера напомнили.

А Трогмортон, кажется, собирается действовать «от себя», как это у них называется. Смотреть на него странно. И думать, что за этим — странно. Очень странно, когда страна — это не столько земля и кровь, сколько язык и обычай. Но Рома стояла так. И очень, очень долго.

— Ваше Величество, ни в Тайном Совете, ни в парламенте с самого начала не было единства. И потому, что, простите, далеко не все были готовы поверить в вашу добросовестность, и потому, что официальное признание существования Каледонии — и особенно Арморики — очень сильно ущемляло интересы определенной группы. После того, как большинство все же проголосовало за мир… меньшинство предприняло ряд попыток сорвать договор с аурелианской стороны. Это стало известно — мне — совсем недавно. Военные приготовления велись с расчетом на то, что какая-то из попыток удастся. Этого не произошло. Зато им сыграла на руку случайность. Так вот. Государственная измена в моих словах заключается в следующем: подготовка к высадке велась заранее, но ее держали в секрете и от Ее Величества, и от большей части Тайного Совета. Вы должны понять, что из этого… проистекает.

Учитывая, кто меня предупреждал, кто меня отговаривал от подписания договора… кто всеми силами пытался объяснить, что конь — троянский, внутри сюрприз… понятно даже, кого это меньшинство выбрало мишенью. Остается только гадать, сколько провокационных предложений, сообщений, секретов и тайн пролетело через уши моего чертова наследника. Осело там, но не привело к ожидаемым Альбой выводам, а тем более — действиям. Его толкали-толкали, а он и из этого извлек пользу, как ее понимал.

А потом просчитался с Хейлзом и каледонской курицей. Просчитался, как бы он там ни клекотал, что и это тоже он. И пресловутое меньшинство вцепилось в слова Марии, а кто-нибудь, наверное, еще и получил награду за то, что его усилия по сбиванию с пути принца и маршала увенчались успехом. Ну-ну… но — спасибо им. Потому что это решение. Отличное решение.

Кажется, кузен все-таки ошибся еще кое в чем. Не политика Альбы, не подготовленная Маб ловушка — следствие их внутренних игр. Если в Марселе случится еще какая-нибудь особенная чертовщина, Филипп может подумать, что мы нарочно, посредством хитрой интриги, подсунули ему этот надтреснутый ночной горшок. Это не так. Вот и в Лондинуме тоже вышло не так. Но Клод долбил, что мы должны принять меры на побережье, и мы их приняли. Какой дурак решил, что эту птичку можно водить за… клюв и не сказать впятеро больше, чем намереваешься?

— Не знаю, может ли изменить монарх державе, которой правит… — Подозреваю, что да. И на этот раз я не про дядюшку, не про себя, а про каледонскую дуру. Ничем, кроме как изменой своей стране, это не назовешь. — Но я попробую. Ваше безмозглое меньшинство встретится ровно с тем драконом, которого так долго дергало за усы. Это тоже не нужно сообщать в Лондинум, но вы можете заранее готовиться к представлению.