Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов

генерал-майора Айронсайда противостояла разутая, голодная Шестая армия красных. Была она вдвое меньше, страдала от партизанщины. Многих офицеров, перешедших на сторону революции, красноармейцы подозревали как предателей и изменников.

Пренебрежение к офицерам было особенно сильным в Нижне-Двинской бригаде —там командиры побаивались своих бойцов. Только один двадцатидвухлетний, но не по возрасту хмурый подпоручик вел себя с бойцами без подобострастия. Был он строг, но справедлив, славно знал свое артиллерийское искусство, со спокойной храбростью бился в рукопашном бою. Ходил подпоручик в офицерской шинели, хромовых сапогах, носил пенсне, вызывая восхищенную зависть бойцов.

Есть люди, которые становятся необходимыми для других в самые трагические часы. Люди эти как бы аккумулируют общую энергию, ставя конкретные цели, открывают новые неожиданные перспективы, совершают героические поступки или, без колебаний и сомнений, наводят порядок.

Таким человеком и был подпоручик гаубичной батареи Нижне-Двинской бригады Иероним Уборевич.

Бригада отступала в таежные дебри, с каждым часом теряя боевой дух. Отступление всегда деморализует, а тут, как бы завершая все несчастья, погиб комбриг. Бригада без командира стала превращаться в ватагу; взбунтовался Первый Вологодский полк, бойцы покинули позиции и, бесчинствуя и грабя таежных жителей, отправились в Котлас. Иероним Уборевич принял под свое начало бригаду и устремился в погоню за бунтовщиками. Проводники обходными тропами вывели его вперед; он поставил в засаду кавалерийский эскадрон Хаджи-Мурата и пулеметную команду, а сам поехал навстречу бунтовщикам. Встретил их посредине тропы, появление его было таким неожиданным, что передние ряды остановились.

Смирно! скомандовал Уборевич. — Слушайте меня внимательно. Своим самовольным уходом с передовой вы совершили ошибку, граничащую с преступлением. Но у вас есть еще возможность исправить ее —возвращайтесь на позиции!

Кто там крутится? Гони его в шею,— послышались угрожающие голоса.

695

— Шаг вперед —и я открою пулеметный огонь! — крикнул Уборевич.

Как бы в подтверждение его угрозы е правой стороны из кустов показались двуколки с пулеметами, с левой вымчался эскадрон осетина Хаджи-Мурата, известного всем своей лихой оесстрашностью. Бунтовщики попятились.

Винтовки на плечо, направо кругом, шагом марш обратно! властным голосом скомандовал Уборевич.

Оттого ли, что бунтари увидели пулеметы и кавалеристов, выросших словно из-под земли, оттого ли, что голос командира был совершенно спокоен, но таил в себе власть и силу, они начали исполнять его приказ.

Штаб бригады располагался в охотничьей избушке, на речном обрыве. В реке истаивала вечерняя заря, при ее свете Уборевич писал свой первый приказ:

«Именем векового народного горя требую проявлять стойкость и храбрость в сопротивлении врагу. Никогда не склоним наших знамен перед противником!»

Это был приказ — клятва на верность революции и на рыцарское ей служение, и возвышенные слова появились сами собой, хотя Уборевич избегал их в разговоре.

Неслышной походкой подошел следователь Особого отдела, таинственно прошептал:

— Они во всем признались...

— Кто это «они»? — не понял Уборевич.

— Подстрекатели из Первого Вологодского.

— Что за люди?

— Вятские мужички, вологодские мужички, здешние охотнички,— зачастил следователь.

— Грамотный народец?

— Помилуй бог, темнее ночи!

— Они хоть понимают, в чем сознаются?

— Крестятся да говорят — бес попутал, сер подбил...

— Откуда у вологодцев сэры появились? Мужички еще англичан и не видели.

— Не серы, а эсеры, товарищ комбриг.

Невеселая улыбка тронула губы Уборевича.

— Вот теперь все ясно. Эсеров арестовал?

— Так точно!

— А бойцов освободи. Безграмотные мужики обмануты эсерами...

Выдался редкий час фронтового затишья, английские канонерки не обстреливали позиций красных, самолеты не сотрясали воздух ревом моторов, бойцы дремали в окопах. Над речными обрывами повисла пустынная, щемящая сердце тишина.

Уборевпч давно не испытывал такого удовольствия, оглядывая дебри, похожие па зеленое море. Под ногами лежала большая река с протоками, заливчиками, старицами, березы и ветлы на ее берегах уже оделись в золотистую дымку первоначальной осени, вода напоминала расплавленное олово и шла ровно, мощно, неукротимо.

Над Ѵборевичем пролился ясный, словно из горного хрусталя, возглас, потом другой, за ним третий — такие же звонкие^ и прозрачные. Лебединая стая проходила в черном небе, и Уборевич встрепенулся, и увидел он озеро, заросшее по берегам камышами, и белых лебедей своего детства. В уме прозвучали слова: «Белый лебедь летит, напрягая крыло, белый лебедь под небом далеким. Ты уйдешь и обронишь меня, как перо, и оставишь меня одиноким...»

...Старому крестьянину Петрясу Уборявячусу не просто было воспитывать большое потомство. Иероним — одиннадцатый ребенок в семье, но отец, перебиваясь с хлеба на квас, все же послал его в гимназию. Иероним проявил пристрастие к точным наукам, особенно к математике, уехал в Петербург, поступил в политехнический институт, но мировая война помешала учению, его послали на краткосрочные курсы офицеров. Вскоре подпоручика Уборевнча назначили командиром гаубичной батареи на Румынском фронте.

Весной восемнадцатого года судьба забросила его в таежный край, о котором он знал меньше, чем о джунглях Амазонки.

Бурая трава покрылась инеем, недвижно висели оранжевые березы, за ними темнела стена сосен, рассвет рождался из речной воды. Крякали неисчислимые стаи уток, птица табунилась перед отлетом и казалась пестрой тучей, упавшей в Северную Двину. Уборевич проснулся от характерного постукивания пароходных плиц. Вскочил на ноги: «Уж не англичане ли решили попугать перед рассветом?» Но перестук катился с верховьев, и вот из-за мыса вывернулся буксирный пароходик с двумя баркасами.

Это из Котласа, это свои,—решил Уборевич и услышал выстрелы караульных. Тотчас пробудились бойцы и рассыпались по обрыву.

Буксир долго разворачивался, чтобы пристать против течения, бурный поток относил баркасы, у бортов толпились люди, что-то кричали, размахивая винтовками. С буксира еще не сбросили трап, а какой-то бородач в шинели, с алой лентой на шлеме, выпрыгнул на берег.

— Вятский добровольческий отряд прибыл в помощь Шестой армии. По приказу командарма поступаем в распоряжение Нижне-Двинской бригады. Где комбриг? — заговорил он торопливо.

Вот командир, пожалуйста! — осклабился Хаджи-Мурат.

>— Вы комбриг? — недоверчиво спросил бородач.

— Меня зовут Иероним Уборевич. С кем имею честь?

Командир отряда Алексей Южаков. Уж больно молоды, сразу не поверишь, что самый старший здесь.

— Нычего, пожалуйста,— бесцеремонно ответил