Красные и белые. На краю океана - Андрей Игнатьевич Алдан-Семенов

— И как бы ответил на него?

— Дело поэта ставить вопросы, отвечать на них обязано общество.

— Нет, не согласен. Поэт должен учить народ правде и справедливости. Нельзя уходить от народа, как невозможно

уйти от самого себя или поставить точку в движении материи. В жизни общества, как и в творчестве, последних точек не бывает. Люди умирают за свои идеи, а значит, во имя будущего...

' Люди должны же спросить у себя: для чего мучились их предки? Новые поколения, занятые разрушением старого мира, могут позабыть предков. Это вас не тревожит?

Из опыта предков мы возьмем все ценное и прекрасное. Моцарт, Пушкин, Саади войдут в послереволюционное будущее на равных правах с новыми поколениями,— ответил Строд.

— Вы любите поэзию Востока?

Я люблю вообще поэзию, хотя, по-моему, восточная поэзия— это караван, нагруженный пряностями и жемчугом, но не имеющий воды и хлеба.

— Но вы же берете в будущее Саади...

Саади философ в поэзии. Мудрец, боровшийся против зла и неправды. — Строд помолчал, потом, взглянув на Донау-рова светлыми холодными глазами, продекламировал на память:

Не помню, в какой-то я книге читал,

Что Некто во сне Сатану увидал.

Как ангел прекрасен, как бог он велик,

Как солнце, сиял ослепительный лик.

Спросил человек: «Неужель это ты?

У ангелов нет ведь такой красоты!

Тебя ж представляют рогатым, кривым,

Бесчестным, преступным, поганым и злым...»

На этот наивный по-детски вопрос Низвергнутый бес в ответ произнес:

— О, друг мой! Да я же совсем не таков,

Да кисть, мне на горе, в руках у врагов...

— Прекрасные стихи! Конечно, Саади будут ценить наши потомки как Пушкина, как Шекспира,—согласился Андрей,— Я бы хотел, чтобы хоть одна моя строчка принадлежала будущему.

— Кстати, вот вы почему помогаете большевикам?

— Вы люди из будущего, а я тоже хочу новой жизни для России. Если перестану верить в это, тогда... —Он остановился, не находя нужных слов для выражения мысли.

— Что же тогда?

— Тогда незачем и жить.

На окнах спали занавески, спал лунный свет на полу, сонно отражались вещи в прямоугольном трюмо, дремотное тиканье стенных часов приостановило время.

Андрей лежал в темноте и думал о Феоне. Думал очень грустно, и было тревожно на сердце; чем явственнее представлял он глаза, губы, голос Феоны, тем тревожнее становилось. Впервые по-настоящему любил он женщину и впервые познал

тревогу любви. Постоянное стремление к любимой, страх за нее, смятение чувств хороших и недобрых называет он любовью, без этого чувства блекнет мир. Андрею стало жаль своих молодых лет, прожитых без любви; он странствовал, искал золото, попадал в опасные приключения, но рядом не было любимой женщины, что могла бы вселять надежду в его сердце. Теперь у него есть Феона. Он любит ее глубоко, осенняя земля расцвечена красками его любви, и все — от далекой утренней звезды до березового листка — входит в его любовь.

Неожиданно Донаурова вызвал Байкалов, сказал:

— Собирайся, пойдешь с экспедиционным отрядом в Нель-кан, оттуда проберешься в Охотск.

— На все согласен, лишь бы в Охотск,— обрадовался Андрей.

— Желаю найти жену живой-здоровой,— сказал Байкалов, поняв причину его радости,— но я посылаю тебя по особому делу. В Охотске необходим свой человек, ревком верит тебе. После захвата Побережья Бочкаревым мы утратили связь с подпольщиками. Ты должен восстановить эту связь, снабжать нас информацией о замыслах контрреволюционеров и японских оккупантов. Это опасно, но необходимо. Отправляйся в трудный путь, но не считай его за подвиг.

Речные пароходы «Революционный», «Соболь», нагруженные до отказа боеприпасами и провиантом, двое суток спускались по Лене, потом вошли в Алдан. После Лены, просторной и величественной, Алдан показался Донаурову особенно мрачным и пустынным. Тайга медвежья, волчья тайга подступала к бурным стремнинам, стаи уток покачивались на волнах. На сизом небе чернели сопки, все вокруг было торжественно и печально, и Андрей невольно впадал в меланхолию. Скука — сестра одиночества и безделья — еще не проникла в каюту его, и он неостановочно жил мечтой о Феоне, и противоречивые чувства овладевали им: нежная, не имеющая исхода любовь смешивалась с низкой ревностью, восторг перед женской красотой— тоской по только что расцветшим и уже утраченным иллюзиям.

«От настоящего глупо ждать улыбок, завтрашнее — без просвета. А вот если Феона стала любовницей Бочкарева или Елагина, подчинилась насилию или изменила мне? Почему я не подумал о таком несчастье раньше? Противоречивость женских поступков общеизвестна, она — ломаный путь их логики. Коварство губит душу, измена развращает любовь, а женщина всегда желанный трофей для вояк».

Чем несправедливее он думал о Феоне, тем желаннее становилась она, и вот облик ее выступил из речного тумана. Почудилось: протяни руку — и коснешься ее веселого, теплого тела. Андрей даже покачнулся в сторону обманчивого видения, но оно исчезло.

Мерно стучали пароходные колеса, хриплые гудки разносились по окрестностям, но Андрей, не видя и не слыша, стоял, облокотившись на палубные перила, снова вызывая образ Фео-ны. Она больше не появилась.

У пристани «Охотский перевоз» первый отряд высадился на берег, ему предстоял пеший путь к морю. Где-то на этом пути красные думали перехватить мятежников, если они пойдут в Охотск. Второй отряд направился вверх по Алдану, потом свернул в мелководную Маю. Плыть стало труднее: перекаты, мели, пороги перекрывали фарватер, пароходы часто садились на мель. Только через месяц после выхода из Якутска экспедиция достигла Нелькана. Разведка донесла, что мятежники не подозревают о появлении красных.

Ночью красные высадились в трех верстах от Нелькана, а утром пошли в наступление. Мятежники не приняли боя и бежали по Аянскому тракту.

Красные заняли Нелькан, но бескровная победа не радовала: преследовать мятежников по болотам, по горным тропам было невозможно, до Аяна еще полтысячи верст, а тайга уже цепенела от заморозков, кровенела от листопада. В тот день выпал снег такой белый и чистый, что вороны каркали от счастья, опьяненные его светом.

Не советую рисковать жизнью и уходить в Аян. Здешние проводники сбежали с Коробейниковым, и шагать одному — шагать на гибель. Если и дойдешь до Аяна — расстреляют мятежники, они теперь злее голодных волков,—предупредил Андрея командир отряда.

Мне необходимо