Совьетика - Ирина Маленко

Конечно, об этом я тоже в интервью не упомянула, ибо за такую "крамолу"его бы зарубили на корню. Вместо этого я сконцентрировалась на Кубе: по-моему, показанная мною разница в подходе к людям говорит за себя сама. Страна с крайне ограниченными ресурсами посылает в страны Третьего Мира для оказания медицинской помощи больше врачей, чем вся Всемирная Организация Здравоохранения! И никому в помощи не отказывает, как бы трудно ей самой ни было!

Я честно попыталась понять Вэнди. Да, неприятно, когда нелицеприятные вещи о твоей стране говорят иностранцы. Но ведь я – живущий здесь иностранец, а не турист, и такой же налогоплательщик, как она. Я имею такое же полное право интересоваться тем, куда идут деньги с моих налогов, и требовать улучшения медицинского обслуживания не за счёт нового обдирательства нас, а за счёт отказа Блэра от роскошного нового личного "Конкорда" и сокращения расходов на вооружения!

Ну и почему же ты в ужасе бледнеешь, Вэнди, в своей "свободной" стране от моего "зато на бомбы для Ирака и Югославии у них есть деньги" – ведь я же говорю правду? Ведь тебе же тоже будет от этого лучше, если в следующий раз ты вовремя получишь свой костыль!

Я подождала , пока она поостынет. ("Мы, юнионисты, народ горячий!") Через

несколько недель послала ей по почте, как это принято у кальвинистов-формалистов, красивую открытку с изложением хода событий и с ещё раз подчеркиванием, что я ничего не имею ни против доктора Х., которого она мне рекомендовала; ни против доктора У., приема к которому мы ждали полгода.

Открытка вернулась ко мне обратно, вместе с моим подарком, который я к ней приложила. Вэнди сообщала мне, что если я действительно хочу её прощения, то я должна немедленно сесть за перо и написать опровержение своего интервью в газету, высказав самую глубокую благодарность замечательному британскому здравоохранению. Сделать это для меня было бы равнозначно вынесению благодарности Михаилу Сергеевичу Горбачеву за наше "счастливое, свободное" сегодня. Кроме дружбы, есть еще и такая вещь, как совесть и принципиальность. И отказ лгать.

Так прекратилась моя дружба с Вэнди. В своем прощальном письме я тоже вспылила и пообещала ей высказать все, что я действительно думаю об этой "замечательной системе", – даже то, о чем. я близко не упоминала Джорджу. "Очевидно, Вы считаете, что только Вам, как истинной британке, позволено высказывать любые критические замечания в адрес здешнего здравоохранения", – написала я. "Мы, иностранцы, должны "лопать, что дают" и быть благодарными за это. Мы не имеем права критики ничего "великого" британского. Это называется – "расизм". Я должна восхищаться тем, что эта система – бесплатная, когда там, откуда я родом, это было нормой. До приезда сюда я не знала вообще, что такое многомесячные очереди на прием к специалисту. Ни разу в СССР мне не приходилось ждать своей очереди у хирурга, окулиста, любого другого специалиста больше нескольких часов. Вы никогда не поймете, о чем я веду речь, когда я пишу о Кубе, – моя критика не в адрес индивидуальных врачей, а в адрес бездушия, безразличия к людям этой системы здесь. И мне от души Вас жалко, потому что Вы другой системы не знаете и даже не можете себе представить, что она может существовать. Ну, раз уж Вы не верите мне, не британке, то я позволю себе послать Вам копию того, что написал о кубинской медицине самый что ни на есть британец – Джон Уоллер в своей брошюре "Куба: здоровье для всех".

И я послала ей эту брошюру.

Думаю, что после прочитанного, увы, Вэнди только возненавидит меня и

Кубинскую революцию. Ведь так неприятно, достигнув пенсионного возраста с

верой, что ты живешь в великой державе, и жалея "нищих белорусских детей",

которым можно для ощущения собственной доброты отдать свои старые платья,

вдруг прочитать, что "в Британии число стариков чаще всего описывается как

проблема; на Кубе его рассматривают как триумф". Как серпом по одному месту самозваной «цивилизации»…

…Когда я опустила этот конверт в почтовый ящик и вернулась домой, я нашла на своём автоответчике сообщение. Совершенно отчаявшиется родители и бабушка с дедушкой местной маленькой девочки Кивы просили о помощи. У девочки – редкая форма эпилепсии, и открылась она совершенно неожиданно. Периодически она падает в обморок, и её лицо все разбито. Местные врачи отнеслись к её состоянию совершенно равнодушно, прописав ей стандартный коктейль медикаментов, которые на нее не действуют. Даже снимок сделать они отказываются.

Родители обшарили интернет и нашли амeриканскую спецклинику, которая могла бы Киве помочь. "Мы принимаем только aмериканцев!"- ответили им американские врачи. Лечение в клинике в Мюнхене – имеющее побочный эффект в виде болезни сердца – обойдется этой незажиточной семье в 15.000 фунтов…

"Что делать?" – в отчаянии спрашивают они, не в состоянии больше смотреть,

как страдает их малышка.

И я хватаюсь за трубку телефона – надо срочно звонить в Гавану…

Пусть Вэнди продолжает жить мечтaниями о «прекрасном британском здравохранeнии».

Нам надо не мечтать, а действовать!

***

Больше всех моему возвращению в Ирландию радовался человек, без которого, пожалуй, я никогда бы не смогла отвезти Лизу лечиться на Кубу: Дермот Кинселла. Мы вернулись накануне Рождества, когда жена его как раз укатила к родственникам в свою «империю зла», и он был дома один.

Мы с мамой не празднуем католическое Рождество, и Дермот пригласил меня отметить этот день у него дома – не опасаясь ни соседей, ни того, что меня могли увидеть у него в городке какие-нибудь наши общие знакомые: так он по мне соскучился.

Тогда же я рассказала маме о своих с ним отношениях – ведь надо было объяснить ей свою отлучку. К моему удивлению, она меня чуть ли не впервые в жизни одобрила:

– По крайней мере, хоть человек очень интересный!

Мы по-прежнему были уверены, что все у нас здесь прослушивается, и поэтому я рассказала ей о Дермоте во время прогулки.

– Надо дать ему кодовое название, – решила мама, – Чтобы если мы заговорим о нем, они головы бы поломали, о ком мы это. Какой он из себя?

Я описала ей своего ЛДТ, который лицом был весьма похож на моего любимого писателя Кира Булычева. Но не такой высокий ростом, а скорее даже наоборот. Плюс сильно прихрамывал.

– Пусть будет Хром-Костыль! – постановила мама. Я не выдержала и прыснула в кулак. И получила увольнительную на один вечер. На том и порешили.

Город Дермота – красивый, но сумрачный, насквозь продуваемыи ветрами Атлантики, в котором, казалось, всегда идет дождь и навсегда застыла на городских стенах сделанная каким-то таинственным незнакомцем надпись «Yeltsin is a Prod !”, и на этот раз не изменил себе. Только на этот раз вместо дождя в нем шел снег: настоящий, словно сошедший с советской новогодней открытки – огромными пушистыми, медленно кружившимися в воздухе хлопьями. Я даже пожалела «нашу» жену, что она не видит такой красоты. Никакие флоридские крокодилы с этим не сравнятся!

Дермот открыл мне дверь, широко улыбаясь, и из его дома на меня пахнуло теплом. Он был одет в большой махровый халат, и вид у этого грозного, непримиримого, жесткого революционера сейчас был очень домашний. Он походил на большого плюшевого мишку. Из-за спины Дермота на меня грозно тявкал его ирландский сеттер с очень красивого, медового цвета шерстью. Но Дермот сказал, что сеттер ко мне быстро привыкнет, и так оно и оказалось. Только пес этот был ужасно любопытен и всюду совал свой нос. По дому кроме него еще бродили 3 или 4 кошки, для которых на батареях отопления висели специальные корзиночки. На столе лежало недоделанное «нашей женой» постельное покрывало из лоскутиков – ее главное хобби, видимо, почти такое же захватывающее, как партизанская борьба. В зале стояла елка, горел камин, а еще мне бросился в глаза нетипичный для среднего ирландца битком набитый книгами шкаф. Но Дермот и не был «средним ирландцем»…

Он расселся на диване после того, как мы обменялись поцелуями, жестом приглашая меня к нему присоединиться. Ну конечно – по телевизору показывали «Стар Трек»!….

– Я так рад видеть тебя, ЛДТ! Так без тебя соскучился! Ну, как тебе Куба? Лизе лучше?

И я начала свой долгий рассказ – не преминув в конце упомянуть и о реакции Вэнди на мое интервью в газете…

– Ирландцы ведь сами испытали, что называется, на собственной шкуре дискриминацию по национальному признаку, как в Англии и Америке, так и у себя дома, где английское колониальное законодательство еще в ХVII веке фактически на бумаге "отменило" существование ирландского народа как такового.Кажется, что из-за своего собственного исторического опыта ирландцы должны бы лучше, чем многие другие европейские народы, понимать, что такое быть дискриминируемым, и какое гигантское влияние дискриминация может оказать на твою веру в себя, на ход всей твоей жизни… И тем не менее, мы сейчас видим рост расизма в Ирландии – прямо на наших глазах. Говорят, что это связано с резким ростом числа иммигрантов, прибывающих в непривыкшую к этому страну… Как по-твоему, чем можно объяснить такие сильные негативные эмоции ирландцев в адрес "новичков"?