Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Болею. Так вот, «дело Пайетты» более или менее уладили. Б. Н. на встрече сообщил ему, что его речь уже стоит в номере «Правды» на завтра (хотя итальянская печать и прочие изобразили, что, мол, Москва напечатала речь только после протеста). В Италии пошумели. Почти все группировки слева направо одобряли действия Пайетты, некоторые не без иронии. «Темпо», например, предложила воздвигнуть в Риме еще одну триумфальную арку по случаю возвращения Пайетты.

Он тем не менее остался на съезде и на заключительном заседании усиленно хлопал Брежневу и другим ораторам, и даже, кажется, пел вместе со всеми «Интернационал».

[Не хлопал и не пел только Каштан (Канада), демонстрируя свое возмущение по поводу того, что ему не досталось слова в КДС].

Однако, для меня «дело Пайетты» было сигналом в отношении Гордона Макленнана. Он оставался единственным, кому дадут трибуну в КДС и кто скажет «не то» по Афганистану. (Еще был японец, но того сразу настроили на Минск лишь после протеста из Токио уступили и дали слово в Колонном зале).

Так вот — что делать с Макленнаном? Подослал к нему сначала Джавада. Тот вернулся с обещанием Гордона «подумать». На утро я решил сам вмешаться и в первый перерыв зашел в буфет, где иностранные делегации «перекусывали» (всегда очень охотно и дружно). Гордон, когда я подошел, поздоровавшись, продолжал есть боком ко мне (стоя). Хотя он, конечно, все понял. А с Пайеттой они не раз общались, причем, — не зная общего языка и не желая воспользоваться нашим переводчиком, говорили друг другу примерно так: «Afganistan — yes?» — «Yes», — отвечал другой. Итальянец очень ревностно добивался, чтоб англичанин не отступил, чтоб не одна ИКП фигурировала с трибуны в роли фрондера.

Наконец, он дожевал и, достаточно выдержав паузу, демонстрируя, что он не бросается навстречу человеку, который появляется лишь в экстренных случаях, — повернулся. Я сразу быка за рога: перерыв краток…

— Гордон! Я насчет Афганистана. Ты видел, что Пайетте отказали в слове здесь. И не потому, что мы боимся его мнения. В «Правде» оно будет опубликовано на весь мир. Но ты пойми: наш съезд — не международное совещание. Здесь не место демонстрировать разногласия. Гости на съезд приезжают для выражения солидарности с тем, с чем они согласны и в отношении чего они считают полезным солидарность коммунистов. Когда мы едем на съезд к итальянцам, испанцам, к вам, мы делаем только это — мы говорим о солидарности с вашей борьбой, о нашей симпатии и поддержке. Хотя у нас есть, что сказать по поводу того, что мы просто считаем ошибочным и вредным. Пойми и другое: для 5000 наших делегатов это не только политический форум — партийное собрание высочайшего уровня. Это и праздник. Они, эти простые люди, которые работают действительно самоотверженно, бывают в столице раз в несколько лет. Зачем ты хочешь их разочаровать? И разочаровать не в их убеждениях, не в правоте позиции ЦК КПСС, а в своей собственной партии. Ты ведь знаешь, что представления о ней с самых школьных лет, у наших людей самое благожелательное. И потом — никаких аргументов в пользу своей позиции по Афганистану у тебя просто не будет времени привести. Значит, это будет «выкрик», который как таковой прозвучит оскорбительно. Ты испортишь и все впечатление от своего выступления, ты испортишь и отношения между нашими двумя партиями. И т. п. в этом духе.

Он слушал, порозовев. Потом взял меня за плечи. «Иначе я не могу. Меня не поймет Исполком. Меня обвинят, что я исключил это под нажимом. Но я подумаю». Прозвенел звонок, я пошел за сцену, он — на сцену.

После обеда Лагутин (референт) сообщил мне, что Макленнан решил оставить в речи фразу об Афганистане.

Вечером замов собрал Пономарев. Передал «возмущение президиума» съезда по поводу того, что некоторые иностранные гости выступают по 20 минут. Тогда как договаривались по 7-10 минут. (Это относилось к представителям Анголы, Сирии, Мозамбика, которые помимо своей пустопорожней болтовни еще зачитывали послания своих президентов и презрительно отвергали любые попытки их «сократить», любые резоны — мол, подумайте о других, вы же вышибаете их пачками из КДС!) Сам Б. Н. был раздражен, всех оговаривал и впервые окрысился на меня («что вы глупость говорите, прямо кровь бросается в глаза!» Правда, это было до истории с Пайеттой, но как раз в тот день, когда было решено отказать ему в КДС. Замы пытались огрызаться, но он, видимо, сам получив оплеуху сверху, рычал и ничего не слушал. В конце я со злости сказал: «Между прочим, теперь Макленнан остается единственным в КДС, у кого будет Афганистан, завтра он выступает».

Б. Н. мне категорично и яростно:

— Не давать слова!

— Так и сообщить ему?

— Да. Так и сообщить!

Вернувшись к себе, я вызвал Джавада и велел исполнить. Он, дождавшись, когда англичане возвратятся из театра, сообщил Макленнану «решение президиума». Тот не бушевал. Огорчился. Примирился с тем, что ему, как и Пайетте, придется выступать на каком-нибудь из митингов.

На утро Джавад сообщил мне вышеизложенное. «Что будем делать?»

— Слушай, — говорит, — давай напишем Б. Н.'у записочку, процитируем это место (про Афганистан), ведь там легкое касание. Б. Н. ведь не видел самого текста. Допиши чего-нибудь от себя.

Так и сделали. И помощник понес записочку Пономареву.

Из последующего я понял, что он ни с кем не обговорил своего «указания» не давать слова англичанину. Но и не поставил вопроса о снятии его фамилии из «памятки» председательствующего. Балмашнов же принес мне следующее: Борис Николаевич внимательно прочитал Вашу записку, подумал и еще раз подумал, и сказал: пусть решает Черняев!

Это в его стиле. Он понимал, что в отношении Пайетты была сделана глупость, и не хотел усугублять ее Макленнаном. Но не хотел и брать на себя ответственности, поэтому подставлял на всякий случай в качестве «стрелочника» Черняева. Но мне было плевать — я исходил из того, что глупость, действительно, не надо усугублять, тем более, что это коснется отношений с «моей» партией. И технически решить мне было очень просто. Мне уже «донесли», что Макленнан не вычеркнут из списка ораторов. А раз так, мне оставалось промолчать, ничего не предпринимать, — и Макленнан автоматически получит слово. Но тут обожгла мысль: он сам-то ведь не ждет, не готов, в синхроне его текст (перевод) есть, а есть ли его собственный текст при нем? Срочно позвал Лагутина, тот помчался «на сцену». И оказалось, что текст Гордон действительно не взял с собой, решив, что «всё!» Мог бы и сам не придти — остальная делегация поехала в какую-то английскую школу.

Велел тут же достать копию английского текста и передать Гордону, по TV было видно, как ему вручили. А через несколько минут он уже шел на трибуну. Приняли его нормально, даже хорошо. Но что это? В «том самом» месте не слышно фразы (полуфразы) про Афганистан. (В тексте было так: «Известно, что в комдвижении существуют разногласия по разным вопросам, в том числе по вопросу об Афганистане. Наша позиция по этим вопросам хорошо известна, так же, как наш интернационализм»). Так вот это «в том числе и по вопросу об Афганистане» синхронщик не произнес. А по внутреннему TV нельзя установить, сказал ли он эти слова по-английски: звук из зала в момент выступления иностранцев отключается, слышен только перевод. Лагутин сидит рядом. Говорю: «Бегите, узнайте». Прибегает: «Джавад сидел в зале, в первом ряду. Гордон сказал (!) про Афганистан»