Океан Бурь. Книга первая - Лев Правдин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она взяла мел и написала внизу: «Утверждаю» — и расписалась. Это было так хорошо, будто всем поставили по пятерке.
Но на этом не кончилось дело… Был и еще один случай…
НЕЯСНОСТИ С МОРЕМ ЯСНОСТИ
Все началось с запуска ракеты на Луну. Нет, не так, все получилось из-за Сеньки Любушкина, который первым оказался на Луне. Это Сенька-то?
В общем, было так.
Двенадцатого сентября объявили о запуске космической ракеты на Луну. Потрясенный этим известием, Володя бежал в школу, а ему навстречу спешил Венка. Увидев друг друга за два квартала, они оба начали выкрикивать экстренный выпуск последних известий:
— Володька! Ура!
— Ура! Многоступенчатая!
— На Луну!
— Послезавтра достигнут!
— В ноль-ноль пять минут!
— Бежим в школу рассказывать!
И хотя оказалось, что в школе все уже слыхали о ракете, но все равно рассказывать было можно. Володя рассказал раз, наверное, десять и с удовольствием сам прослушал шесть сообщений. А потом еще на уроке начали задавать вопросы насчет полета, а Мария Николаевна сказала, что сейчас нечего отвлекаться, и пообещала в понедельник все подробно рассказать. И Володя получил задание — нарисовать карту Луны. Дома у него была такая карта, он ее давно вырезал из какого-то журнала.
На другой день, в воскресенье, он даже гулять не пошел, все сидел и рисовал на большом листе лунные моря и кратеры, потом все это раскрасил, потом изобразил синее небо и разноцветные звезды, а сбоку, где еще осталось немного места, нарисовал красную ракету и на ней знамя с гербом Советского Союза.
Очень получилось красиво.
Вечером Володя сказал, что спать он сегодня не будет.
— Знаешь что, — ответила мама, — давай-ка не выдумывай.
— Ну, мама…
— Все равно ничего не будет видно.
— Ракету не увижу, я знаю. А может быть, сигнал какой-нибудь.
— И сигнала не увидишь.
— Он как-нибудь мелькнет, а я и увижу.
— Да ты понимаешь, по-местному это будет два часа ночи…
Он совсем уже было приуныл, но тут неожиданно пришел Венка и сказал, что его отпустили к Володе ночевать, чтобы не прозевать самое главное и все увидеть своими глазами.
Тут мама сразу сдалась:
— Вдвоем вы — сила. Сдаюсь!
Венка распахнул пальто: на тонком ремешке висел темно-коричневый, до блеска затертый, кожаный футляр.
— Во, гляди!
— Бинокль! — восхищенно воскликнул Володя. — Вот это да!
Венка торжественно пояснил:
— Отец дал. Это у него с фронта. Боевой, полевой.
— Ох, какие глупости вы затеваете, — тихо сказала мама.
А Венка весело подхватил:
— Моя мама тоже говорит: глупости, а папа ей говорит: это только так кажется, что глупости, а для них это совсем не глупости, и если они будут вдвоем или втроем, то определенно что-нибудь да увидят. А если и не увидят, то все равно пускай подумают, что увидели, и я им даже дам свой боевой бинокль, которым очень дорожу, и они…
— Ну, ладно, ладно, — замахала мама руками, она тоже знала, что если Венку не остановить, то сам он ни за что не остановится.
Володя, слушая товарища, вздыхал и завидовал: известно, отец, все-то он понимает, и, кроме того, у него полевой бинокль.
Но мама тоже вдруг все поняла: когда они ужинали, дружно поедая вареную картошку с рыбными консервами, она приговаривала:
— Наедайтесь перед полетом-то, наедайтесь…
А после ужина сказала:
— Все надо делать как следует. Сейчас вы ляжете спать, надо же перед полетом выспаться, а чтобы вам не прозевать, мы заведем будильник.
— И еще приготовим блокнот и карандаш, — добавил Володя.
— Зачем?
— Наблюдения записывать.
— Хорошо, приготовим.
Да, мама все понимала, что надо сыну, снаряжая его в ответственный полет. Если это игра, то надо отнестись с ней с полной серьезностью. Она даже постелила им вместе, в первой комнате на сундуке и придвинутых к нему стульях. На столе, на белой клеенке, разложили все необходимое снаряжение: бинокль, блокнот, карандаш и будильник. Будильник поставили так, чтобы он зазвонил за пятнадцать минут до назначенного срока.
Убедившись, что теперь все в порядке, мама потушила свет и ушла в спальню.
Володя проснулся от испуга: ему показалось, что будильник испортился, что они проспали все самые главные события.
В комнате было темно, и только у самого окна на полу расстелился косой лунный коврик.
Володя вскочил и подбежал к окну. В светлом небе сияла полная луна, такая чистая и яркая, что на улице все было видно, как днем.
А будильник тикал еще даже громче, чем днем, и хотя показывал только половину двенадцатого, Володя все равно разбудил Венку.
Тот тоже вскочил и закричал:
— Уже началось!
— Тише ты! Скоро начнется…
Венка подошел к окну.
— Ух, как она разгорелась! — воскликнул он.
— Радуется.
— Знаешь, Вовка, а может, там есть какие-нибудь люди.
— Лунатики?
— Ты не смейся. Луниты. Вот они увидели, что к ним летят с Земли, и обрадовались. Все огни зажгли. Встречают. Эх, вот бы сейчас нам с тобой в этой ракете…
Пока они так мечтали, луна совсем почти ушла в сторону, и на полу осталась только узкая полоска света.
— Знаешь, Вовка, а ведь тут мы ничего не увидим.
— Пойдем на улицу.
— Холодно.
— Ну и что? Потерпим.
— Это конечно, — согласился Володя.
Они потихонечку оделись и, захватив все свое снаряжение, вышли в прихожую. Здесь они постояли, полюбовались радужным сиянием лунного света на полу, и Володю осенила одна блестящая идея: а зачем сидеть на улице и мерзнуть, когда можно забраться на вершицу в дедушкину мастерскую. Там кругом окна, смотри во все стороны, куда хочешь.
Венке эта мысль тоже очень понравилась.
Они перелезли через ларь, прикрывающий вход на лестницу. Дверь в дедушкину мастерскую не замыкалась, но Володя помнил мамин запрет и ни разу не подумал забраться на вершицу.
Комната оказалась гораздо больше, чем это кажется, если смотреть на нее со стороны. Лунный свет плохо проникал сквозь пыльные стекла, отчего в мастерской было даже сумрачнее, чем внизу.
Венка чихнул так звонко, что даже зазвенели стекла.
— Это от пыли, — объяснил он.
Володя тоже чихнул и подтвердил:
— Правильно, пыль.
Они огляделись. Вещей здесь было немного, но зато какие это были вещи!..
— Смотри, Вовка: верстак.
— Это столярный. А в шкафу, видишь, там дедушкин инструмент.
— А эта лестница вверх, куда?
— А это под самую крышу, там, где кораблик крутится. Чтобы его осматривать и ремонтировать.
Кроме верстака и лестницы здесь еще стоял поломанный стул и в углу — обрубки дерева, наверное, заготовленные дедушкой для работы. Везде слоем лежала пыль, так что ни до чего нельзя было дотронуться, и все время приходилось чихать. Даже лунный свет казался состоящим сплошь из одной какой-то светящейся пыли.
— Это прямо будто космическая пыль, — сказал Володя и чихнул так, что вокруг в лунном свете закрутились пыльные смерчи.
— Ты даже чихаешь пылью, — засмеялся Венка и тоже чихнул. — Пойдем лучше вниз.
— Подожди. Посмотрим, что там на верстаке стоит.
— Картина, наверное. Видишь, рамка.
Володя, оставляя на пыльном полу следы, подошел к верстаку и повернул рамку. Там оказался мамин портрет. Она была изображена в белом халате и в косынке. Это был портрет из маминого рассказа о том, как она служила в госпитале. Рисовал его цветными карандашами раненый лейтенант. Вот он написал «Любимая сестра Валя». И вот подписался «Мих. Снежков. 22. 1. 43».
А мама говорила, что портрет пропал, пока она была на фронте, а он, оказывается, цел-невредим. Вот она, наверное, обрадуется-то!..
— Кто это? — спросил Венка, горячо дыша прямо в ухо. Он всегда, когда ему интересно, так дышит, будто у него повышенная температура.
Но Володя ничего еще не успел ответить, потому что тут раздался страшный треск и звон. И Венка заорал:
— Вовка, начинается! — И загремел по лестнице вниз.
Володя, захватив в одну руку будильник, а в другую портрет, тоже загремел вслед за ним. Внизу, в темноте, захлопали двери, замелькал свет и послышались голоса, потому что все вдруг проснулись и начали спрашивать друг у друга, что случилось… Как будто они сами не знают, что сейчас случится. Или, может быть, они подумали, что ракета сейчас упадет не на Луну, а на двор. Что-то пищала Тая, а дядя выбежал вслед за мальчишками на крыльцо и до тех пор кричал что-то своим оглушительным голосом, пока не вышел Ваоныч и не успокоил его.
В это время Венка уже стоял на крыше и наводил на Луну полевой бинокль, а Володя глядел на часы, чтобы точно определить время, и подпрыгивал от нетерпения.