Океан Бурь. Книга первая - Лев Правдин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Но ведь теперь-то я должна настоять на своем.
— Не знаю, — ответила мама, — не думаю.
— Должна. А как это сделать — не знаю. А вот Володя, я думаю, знает.
Мама засмеялась:
— Вечкановская порода. Меня и в завком выбрали за то, что я настойчивая. Если бы у нас вышел такой случай, как у вас, я бы знала, что делать.
— А что?
— Вытащила бы это дело на общественность. Тут уж решили бы. Без ошибки.
— Ну, в школе так нельзя.
— А я так считаю, что можно. И в школе, и дома, и на производстве. Вы думаете, ребята похвалят Володьку? Нет. Они очень справедливые, ребятишки-то наши.
То, что говорила мама, показалось Володе очень справедливым. Теперь-то уж он не уступит. Теперь он будет стоять на своем. Но тут в нем заговорила совесть: вспомнив, что подслушивать нельзя, он хлопнул дверью и встал около порога, как будто только сейчас явился.
Скоро Мария Николаевна ушла, не сказав ему ни слова. Но зато с мамой получился совсем не тот разговор, на который Володя рассчитывал.
— Что про меня говорили? — спросил он.
— Ничего хорошего про тебя сказать нельзя. Это ты и сам отлично знаешь.
— Все только одно плохое?
— Да, про все твои подвиги. Хорошего в них мало.
— Никаких я подвигов не устраивал.
— В общем, эта твоя картина… Завтра повесишь ее на место.
Вот этого Володя не ожидал после такого разговора, который он подслушал.
— А Сенька? — спросил он.
— Все должно остаться на своих местах.
Он ничего не понимал. Только что мама говорила совсем другое. Может быть, сейчас она шутит. Или испытывает его. Вот она сейчас рассмеется и скажет: «Молодец, ты поступил совершенно справедливо». Тогда, чтобы она как следует поняла все, что он хочет сказать, Володя уточнил вопрос:
— Примерный ученик должен остаться на Луне?..
Пристально глядя на сына, мама сказала чужим, не домашним голосом:
— Да. Кроме того, ты извинишься перед Марией Николаевной. Можно доказывать свою правоту, но дисциплину нарушать никому не позволено.
Такой несправедливости он уже не мог вынести.
— Да я же все слыхал, что вы говорили. Я не подслушивал, я просто случайно услыхал.
— Вот уж этого я от тебя никак не ожидала…
Но теперь уже все равно. Пусть он будет какой угодно плохой, он готов принять любое обвинение — он много всякого натворил. Но мама-то! Как она может быть такой несправедливой?!
Глава пятая
ПО ДОМУ БРОДИТ ДЯДЯ
Красные всадники мчались на оранжевых конях. Черные шашки, взметнувшиеся над высокими пиками шлемов, сверкали в бирюзовом небе. Буйные языки пламени, похожие на солнечные протуберанцы, стремительно вылетали из-за недалекого горизонта. Крутые клубы фиолетового дыма рвались навстречу.
«Победа или смерть!» — написано на огненном знамени.
«Победа, только победа!» — утверждал решительный вид всадников…
— А бочка у них где? — спросил дядя.
Ну, конечно, стоит только засесть за работу, дядя тут как тут. И вечно он ходит по всем комнатам: вынюхивает, высматривает. Конечно, если мамы нет дома. При ней он не посмеет. Но она почти каждое воскресенье занята, все у нее дела какие-то.
Щедро бросая под ноги скачущих лошадей сочные мазки зелени, Володя даже не обернулся. А дядя, посапывая, продолжал бубнить за его спиной:
— Если это пожарники, бочка при них должна находиться, поскольку они конные. А вот если же на машинах, тогда воду из крантов качают…
— Это — солдаты, — сказал Володя. — Гражданская война.
— Солдаты красные не бывают. Это им только название такое, для наглядности. Глупо все у тебя получается. Все не как у людей.
Хотелось ответить как следует, но Володя вспомнил маму и сдержался. И так уж она говорит, что у него нет нисколько уважения к старшим. Взрослые всегда стоят друг за друга. Это уж давно известно. Очень уж долго растет человек, подчиняясь не всегда понятным законам взрослых. Вот почему он должен сидеть и молча выслушивать все те глупости, которые проповедует дядя. Вот он сидит на сундуке у двери и гудит:
— И все у тебя не как у людей. Почему так? Где не надо — ты сообразительный, головастый. А где надо — ума не хватает. Капитона возьми: вовсе рисовать не умеет, а на этом капитал добывает. А у тебя талант без пользы пропадает. Тебе с Капитаном вместе бы на паях. Сила! Всю барахолку товаром завалили бы!..
Поговорил, поговорил, увидал, что Володя не слушает его, ушел. Володя выглянул в сени, дядя заглядывает в мастерскую к Ваонычу. Слышно, как звенит туго натянутое полотно под ударами кисти.
— Какой звук раздается, — сказал дядя.
— Вы по какому делу? — спросил художник, выглядывая из-за подрамника.
— Какие у нас дела? По-суседски зашел, вот и все дела.
Художник ткнул кистью, указывая на стул около двери:
— Ну, тогда садитесь.
Дядя степенно сел и по своей привычке начал все разглядывать и задавать глупые вопросы:
— Это что же у вас, извиняюсь, конечно, мадам в таком голом виде поставлена и без рук? Как отражение инвалидности или еще незавершенное художественное изделие?
Зная, что от непрошеного гостя ничего умного не дождешься, Ваоныч сказал:
— Это Венера.
— Ага. Это нам понятно, — заметил дядя и сообщил: — У нас в одном колхозе корова была, Венера. Так себе коровенка…
Ваоныч положил кисть и подошел к своему гостю. Лицо у него было задумчивое. Казалось, он сейчас положит руку на дядино плечо и скажет что-нибудь трогательное.
— Знаете что, уважаемый сосед, — сказал Ваоныч, — давайте договоримся: во время работы ко мне не заходить.
— Это можно, — согласился дядя.
— И после работы тоже.
— Ага, — задумался дядя. — Значит, загордились?
Но Ваоныч ничего не ответил. Он молча подождал, пока дядя закроет за собой дверь, а потом тихо сказал:
— Хитрый, а дурак.
Володя часто приходил в мастерскую художника. Он тихонько прокрадывался к стенке, где стоял старый диван, и, устроившись в уголке, молча смотрел, как работает Ваоныч.
Все здесь было не так, как у всех, потому что это была не простая комната, а мастерская. И сам Ваоныч в часы работы делался совершенно другим. То есть не поймешь, каким он был в это время. То он работал тихо, то начинал напевать, причем одну и ту же фразу. А иногда он ругал сам себя и, бросив кисть, кидался на диван и отчаянным голосом спрашивал:
— Чем это написано? Чем? Ну, чего же ты молчишь?
Но Володя молчал. Он-то уж знал, попробуй скажи — вылетишь как пуля. На такие вопросы даже Еления боялась отвечать. Да Ваоныч и не ждал никакого ответа. Он сам задавал вопросы и сам на них отвечал:
— Коровьим хвостом это сделано. Вот чем!
Потом он снова орал:
— Это что, по-твоему? Думаешь, небо?
Да, Володя так и думал. Он видел на полотне голубое небо и на нем симпатичные такие пушистые облака.
— Штапель это, девчонкам на сарафаны. Вот что. Капитошке на ковры такое небо…
Но вспышки эти случались нечасто. Обычно он, тихо напевая, работал до ранних зимних сумерек. И только когда окна начинали синеть, он накидывал на картину зеленое полотно.
— А ты все сидишь? — вдруг замечал он Володю.
— Сижу.
— А уроки?
— Сделаю еще.
— Да тебе что? В самом деле интересно? — Он усмехнулся и как-то осторожно, словно не решил еще, надо ли это говорить, предложил: — Ну, значит, теперь надо по-настоящему учиться.
— Как думаете, выйдет из меня художник? — спросил Володя.
— А ты сам как думаешь?
— Захочу — выйдет.
— Ну, одного хотения мало. Художник это не должность, не специальность, захотел и выучился. Это, брат, такая штука, без которой человек жить не может. Как без хлеба.
— Это я понимаю.
— Дед твой во всем мастер был. Ах, какой мастер!
Про Володиного деда Ваоныч вспоминал часто и всегда при этом понижал голос почти до шепота:
— Великий был художник. То, что он за один день создал, мне за всю жизнь не выдумать, и ведь простой плотник. А я академию закончил.
Володя подумал, что Ваоныч стыдится этого несоответствия и поэтому говорит потихоньку, чтобы никто не услыхал. Он поспешил успокоить:
— Я никому не скажу, вы не думайте.
— Чего не скажешь?
— Ну, что вы не можете, как дедушка…
— Ах вот что! — засмеялся художник. — На мелкой зависти меня ловишь! Ничего не выйдет. Этого я не стыжусь. Этого, брат, стыдно стыдиться.
Он вышел на середину комнаты и веселым голосом закричал:
— Эй вы, слушайте. Я мазилка и в подметки не гожусь великому мастеру — Володиному деду!..
Вернувшись от Ваоныча, только взялся Володя за уроки — вот он, дядя. Тут как тут. Пристроился на сундуке около двери и начал учить: