Океан Бурь. Книга первая - Лев Правдин

Из корзины послышался стон:

— Вовка, ты где?

— Я здесь.

— Живой?

— А ты?

— Я немного еще живой…

Они помолчали. Потом Венка поднял голову и снова бледным голосом спросил:

— Тебя выкинуло или ты сам?

— Сам вылез.

— А я испугался, думал, куда это тебя занесло.

— Иди сюда. Отдохнем да снова полезем. Надо привыкать.

Венка вылез и сел напротив. На него неинтересно было смотреть — такой он был весь бесцветный, белый, как береза.

— И ты, как береза, — прошептал Венка. — Весь зеленый. Знаешь, Вовка, давай потом будем привыкать. Завтра, а то сразу привыкнем, а потом что делать будем?

— Эх ты, — без всякого воодушевления пролепетал Володя.

В это время неизвестно откуда появился Васька. Он посмотрел на обоих приятелей, на пестерь, покачивающийся на веревке, и сразу все понял.

— Слетали? — спросил он. — Ну, как там, на Луне? Здорово вам лунатики наподдавали. А мне покачаться можно?

— Иди, иди, — проворчал Володя, — нечего тут…

Но вдруг Васька сообщил:

— Ну, вы не очень-то. Через пять дней в школу пойдем, а я теперь с вами в одном классе учиться буду. Понятно? Я теперь второгодник и над вами старший.

Тут как-то сразу они пришли в себя и в один голос закричали:

— Болтаешь ты, Васька!

— Уже в школу!

— Да вы что? И вправду с Луны свалились! — засмеялся Васька. — Всю память у вас отшибло. Через пять дней прощай, свободная жизнь!

И все сразу притихли под горячим солнцем: прошло лето, промелькнуло.

— Примолкли? — мстительно засмеялся Васька.

Венка вздохнул. Володя пригрозил:

— Посмеешься еще, погоди.

— А мне теперь хоть бы хны! — сказал Васька. — Я еще в прошлом году все уроки прошел-выучил. Я теперь, захочу если, завалюсь пятерками.

— У Марии Николаевны запищишь, — пообещал Володя.

— Видал я всяких, — продолжал бахвалиться Васька, но все-таки спросил: — А она у вас какая?

— Она — железо, — поднял кулак Володя. — У нее не выкрутишься.

Васька все еще храбрился, хотя было заметно, что ему стало не по себе.

— Не страшно. У меня шкурка дубленая.

— Башку надо дубленую, а не шкурку, — сказал Венка.

Володя спросил:

— Ты про Митьку Семячкина слыхал?

— Какой еще Семячкин?

— А такой вот, вроде тебя, задавала. Два года во втором классе сидел, ничего не хотел знать. На все педсоветы его вызывали и на родительские комитеты. Пионеров к нему прикрепляли, а он плевал на все.

— Лупили его дома, наверное, как собаку? — загрустил Васька.

— Некому было. Отец на фронте погиб, а мать что?

— Матка, это не страшно, — согласился Васька. — У нее жалость. По затылку шлепнет и все. Ну, а что Митька?

— На третий год остался.

— Силен!..

— Вот тут Мария Николаевна за него и взялась.

— Как взялась?

— Узнаешь, — пообещал Володя. — Она всегда говорит, что наш класс должен быть лучшим в школе. У нас за четверку и то прорабатывают на собрании.

— Да Митька-то что?

— Не выдержал. В другую школу перешел.

— Ну и ладно, — сплюнул Васька. — Об меня она расшибется.

Только это у него получилось не очень-то уверенно.

Глава четвертая

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Первый день в школе после каникул — самый бестолковый. Еще никто толком ничего не может сообразить, никто не знает, кончилось лето или еще не кончилось. Все носятся по коридорам, по лестницам, залетают в свои и чужие классы.

И все кругом такое новое, чистое, блестящее и пахнет краской. А когда пахнет свежей краской, то всегда ждешь, что сейчас тебе покажут что-то такое, чего еще никогда не показывали. Почему бы это?

И еще в школе пахнет солнцем, свежей травой, цветами, и нисколько не пахнет школой. Наверное, поэтому никто и не верит, что уже кончилось лето, а все носятся как дикие, да что-то орут, что-то пытаются рассказывать. А кому рассказывать, когда никто не хочет слушать, а всем хочется рассказывать, потому что каждый думает, что только у него были самые интересные приключения. Ну, конечно, многие такое выдумывают, что даже самим делается интересно.

Особенно Венка отличается. У него такая богатая фантазия, он в одну минуту может навыдумывать столько, что хватит рассказывать на целый день. А главное, так рассказывает, что ему верят. Ну а сейчас, конечно, перестарался, рассказал, как в лесу встретил тигра, маленького такого тигренка. Сначала тигренок испугался, а потом ничего, привык и даже в определенное время приходил к Венке поиграть.

В это время показался Васька Рыжий. Он шел, ни на кого не глядя, расталкивая малышей и стараясь наступать девочкам на ноги. При этом он приговаривал бойко, как на базаре:

— Рассыпайся, горох, на тысячу дорог.

Подойдя к мальчикам постарше, он сморщил свой носик-репку и спросил;

— Кто тут главный?

Никто не ответил, тогда Васька заявил, что теперь он будет над всеми атаман, потому что он старше всех и сильнее всех. Когда подошел Володя, он даже не посмотрел на него. А у Володи характер такой, что даже мальчишки из старших классов с ним не связываются. Это не потому, что он сильнее всех. Нет, есть и посильнее, но зато он очень ловкий и какой-то бесстрашный. А Васька вообразил, что если он второгодник, то все его испугаются.

— Ты тут потише, — предупредил Володя.

Васька спросил:

— А что?

— Вот тогда узнаешь.

— Хо! — сказал Васька и толкнул Володю.

Толкнул не сильно, наверное, хотел испугать, но тут Володя ударил его по руке. И, чтобы уж Ваське урок этот запомнился надолго, он еще повторил старую дедовскую, вечкановскую поговорку:

— Я — сучок дубовый, от меня и топор отскакивает.

Васька сморщился от боли, но в драку кинуться не отважился, а только подергал носиком, как кролик, и как бы даже весело сказал:

— Ну и Ладно. Изувечил ты меня. Теперь мне целый месяц писать нельзя.

— Правильно, — сказал Павлик Вершинин, — у нас класс дружный.

А он зря не скажет, потому что это был самый справедливый мальчик в классе, а может быть, и во всей школе. А сам он маленький, но очень серьезный, разговаривает нежным, как у девчонки, голосом. Но уж если что скажет этим своим нежным голосом, то все знают: так и надо.

— Ты, Васька, не задавайся, — подтвердил Володя, — мы тут все дружные. У нас один Сенька Любушкин не дружный.

Это была правда. Сенька — такой очень розовый, толстогубый, в очках — круглый пятерочник, украшение класса. Это ему дома внушают, что он украшение и что он самый лучший на свете. Ему так долго это внушали, что он в конце концов и сам поверил, что он какой-то особенный. Ростом он почти с учительницу, и даже смешно, что такой верзила боится Володю.

Ну, конечно, ему и достается за то, что он очень много о себе думает.

Володя и сам учится отлично, и рисует лучше всех, и по физкультуре первый, но никогда никто даже и не подумал назвать его украшением. Что касается Марии Николаевны, учительницы, то она, конечно, просто рассмеялась бы, если бы кто-нибудь так назвал Володю. Хорошее «украшение», если его то и дело приходится призывать к порядку: «Володя, не вертись, Володя, оставь в покое Милочкины косы!»

Милочка Инаева — полненькая, хорошенькая девочка. У нее самые длинные косы в школе, золотые и пушистые. Они не дают Володе покоя. Сколько он вытерпел из-за этих кос! — ни в сказке сказать, ни пером описать.

Но, несмотря на это, Володя на нее никогда не обижается. Он понимает: сам виноват. Кроме того, Милочка — не так себе, обыкновенная девчонка. Ее мама артистка, и сама Милочка ходит в кружок художественного слова, часто выступает на школьных вечерах и один раз даже приветствовала областную конференцию в оперном театре. За это подарили ей такую коробку конфет, что всему классу хватило по одной, да еще сколько осталось. А самое главное, она — капитанская дочка. У нее отец капитан-летчик. Он иногда заходит в школу в своем блестящем мундире. Его встречает директор Николай Иванович и говорит:

— Здравия желаю, товарищ капитан.

А тот отвечает:

— Здравия желаю, товарищ капитан.

Потому что директор тоже не так давно демобилизовался и даже еще носит военный мундир, только без погон.

А вот Милочкина подружка Таня Кардашинская совсем не такая.

Глаза у нее зеленые, таких ни у кого больше нет, а сама она очень вредная. Ее лучше и не затрагивать: глаза свои сощурит и так высмеет, что не знаешь, куда и спрятаться.

Это она прозвала Катю Климову «скрипучкой» за то, что Катя всех считает бестолковыми. Как будто никто ничего не понимает, и только она одна все знает. И на всех ворчит, и так ходит по коридору, как будто она тут расхаживает одна и поговорить ей не с кем.