Москва. Лица. Факты. Свидетели эпохи - Леонид Николаевич Лазарев

верхолаз. Замечаю легкую улыбочку, сквозь которую блестит золотой зуб. Верхолаз в упор рассматривает меня. Пейзаж внизу начинает трансформироваться в какую-то схему. Люди исчезли, видны только дома. Открывается панорама гор. Красиво и тихо…

Вынимаю камеру, гляжу в глазок, но картинка начинает замыливаться, затуманиваться. Уходит контраст, ясность пейзажа пропадает. Я поднимаю голову кверху и вижу белое марево пустоты. Пустота всюду. Глазу не за что зацепится. Перевожу взгляд на верхолаза. Его золото блестит не в одиночестве, а целой челюстью…

Слева что-то приближается, становясь серым. Что-то тяжелое, масштабное, подплывает сбоку и уходит, растворяясь в беззвучной бледной белизне. Через несколько секунд опять эта темная мрачность наваливается вплотную. У меня начинают трястись ноги…

– Ну-ну, успокойтесь. Это нас раскачивает. Мы то приближаемся к мачте, то удаляемся от нее. Да и облако скоро кончится, – произносит психолог в ведре.

Неожиданно светлеет. Белое плавно переходит в голубую доминанту, заканчивающуюся синевой. Наконец, мы оказываемся над облаками.

Неестественно смотреть на облака сверху. Снова гряда гор. Улыбка верхолаза перестает сверкать…

Я смотрю вниз и говорю:

– Как красиво!

– Да, сегодня хорошо, нет ветра.

Ноги продолжают трястись. Вибрирует даже челюсть. Трудно говорить. Он смотрит на меня и переводит взгляд на руки: вцепившиеся в бордюр бадьи, они побелели. Бадья причалила к боковому ребру жесткости этой стальной иглы.

– Прибыли. Ну что ж, перелезайте.

А я не могу оторвать руки от края нашего «корабля».

Верхолаз берет мою сумку, перешагивает, вернее, переваливается через край бадьи, оказывается на мачте.

– Давайте, давайте руку!

Какое там руку! Я, вцепившись одной рукой в бадью, другой рукой – в поручень этого ребра жесткости, пытаюсь переползти. Верхолаз с силой переваливает меня, как мешок с картошкой, на мачту, но руки мои не могут отпустить бадью!

– Да отпустите же вы бадью, наконец! Ее же будет раскачивать! Я оказался в лежачем положении на ребре жесткости, которое представляло собой решетчатую конструкцию, сквозь которую можно было видеть землю. Когда нет опоры для взгляда, да и для ног, ощущаешь себя космонавтом без какой-либо подготовки. Что-то внутри меня напряглось, натянулось. Я должен снимать… Мне надо!

– Где кофр? Дайте кофр!

Верхолаз ставит кофр на расстоянии одного метра от меня. Скрещивает руки на груди и с блеском золотого зуба рассматривает меня. Я пытаюсь подползти к кофру. Мне это удалась. Не поднимая головы, открываю сумку. Нащупываю камеру. Трясущейся рукой не могу найти экспонометр. К черту определение экспозиции. В голове мелькнуло – клином.

Нужно снимать клином!

Лежа снимаю несколько раз, передвигая кольцо диафрагмы. Снято. Конец пытки!

А ведь никто не поверит в редакции, что был на такой высоте! Униженный трусостью, вынужден был обратиться к верхолазу:

– Пожалуйста, возьмите из кофра кинокамеру… Справа заводная ручка. Пожалуйста, против часовой стрелки несколько оборотов на себя. Я буду смотреть: раз, два, три, четыре, пять. Хватит, а то сорвете пружину.

Если Вам не трудно, отойдите от меня метров на пять. Да, пожалуйста, прошу Вас! – я продолжаю инструктаж.

– Теперь посмотрите в видоискатель камеры. Скомпонуйте композицию так, чтоб я оказался не в центре, а с краю изображения. И обязательно захватите мачту. И, не поворачивая камеры, не вибрируя, не дыша, нажмите на спусковую кнопочку.

– Вот на эту?

– Да-да, на эту блестящую!

Продолжая одной рукой держаться, я пытаюсь изображать улыбку на лице, а получалась идиотская гримаса труса. Я слышал, как зажужжала камера:

– Держите кнопку до тех пор, пока не кончит работать пружина!

Киносеанс продолжался несколько секунд. Я почувствовал свою миссию законченной. Спесь, которая была у меня внизу, куда-то исчезла. Может быть, она осталась на этой высоте?

– Вниз, вниз идем пешком!

– Да выход там заварен, чтоб никто не лазил. Мы не сможем выйти. Да что Вы, в самом деле! Я Вас подержу!

Он перелезает в бадью. Я подползаю ближе к нашему спускаемому аппарату. Мой напарник берет меня за плечи, за руки, начинает переворачивать внутрь этой бадьи. И ему это удалось. Я упал на дно.

– Вниз! На землю!

Я закрыл глаза. Что-то он мне говорил по дороге. Какой-то ветерок гулял внутри этой бадьи. Я открыл глаза, когда ведро ударилось о землю.

Подняв голову, вижу – через край бадьи на меня смотрят несколько человек, в том числе и инженер.

– Что с Вами? Это же так здорово, так красиво! Давайте я Вам помогу!

У меня продолжали трястись ноги. Меня вынимают из этого ведра, ставят на землю. Слышу:

– О, я знаю, что Вам сейчас надо! Зеленого чая!

– Пожалуйста… – голосом труса выдавил я.

Посидев за фанерным столом в окружении свидетелей моего позора, я выпил чай, вкус которого я не забуду.

Через два часа я ехал на машине в город, продолжая мысленно спускаться ближе к людям. Главная же достопримечательность была видна со всех точек этого города. Это была строящаяся телевизионная мачта на юге нашей страны.

Любительница абсента

Перед командировкой, как обычно, забегаю в Музей Пушкина. Пятнадцать минут вполне хватает для общения с Матиасом, Моне, да и другими импрессионистами. Немного задержал взгляд на «Любительнице абсента» Пикассо.

Мне предстоит снять сотню музейных экспонатов с индивидуальным световым рисунком. Право, я не задумывался, насколько это возможно в рамках отведенного времени и командировочных. Задумавшись, я понял, что мне нужны приборы с линзой Френеля…

Все готово. Дорога позади, да и гостиничные хлопоты тоже.

– Это помещение для съемок Вам подойдет? – мы стоим около колонн огромного зала с экспонатами.

– Замечательно! – вырвалось у меня. – Такого павильона у меня еще не было, похвастаться бы моим коллегам по ВГИКу!

– Пожалуйста, Леонид Николаевич, повнимательней с этим экспонатом.

– В каком смысле? Я бережно…

– Нет-нет, у Вас должно быть уважение к этой кукле.

– ?..

– Это шаманский предмет, возможно, кукла заряжена. Да и возраст ее более двухсот лет. Не надо куклу класть лицом вниз, ее обязательно надо посадить.

– Конечно, я аккуратно.

Первый день съемок подходил к концу. В глазах потемнело. Навалилась душевная усталость. Я был вынужден начать бороться с самим собой. Профессионалы так просто не сдаются. Что-то случилось с лицом.

В гостях у импрессионистов. 1959

Сотрудница музея смотрит на меня и говорит:

– Леонид Николаевич, что с Вами?

Продолжительные взгляды ложатся на меня.

Второй день начался с того, что вываливается из рук камера. Не могу поднять руку к осветительному прибору.

Еле передвигая ноги, прихожу в буфет музея. Напротив меня столик, сидит женщина в точной позе героини картины Пикассо «Любительница абсента». Взгляд в никуда, но притягивает.